Михаил Меньшиков - Из писем к ближним Страница 12

Я не хочу пускаться в догадки, я не уверен в возможности полного закрытия границ, как бы ни мечта ли об этом англичане и немцы. Полная замкнутость - теоретическая идея, но известные приближения к ней допустимы и даже вероятны. Пусть нам удастся отстоять какие-нибудь мелкие рынки для сырья, - но сокращение вывоза даже на половину может в корне изменить внутреннюю жизнь России. А подобное сокращение почти неизбежно. Я хочу сказать только, что пугаться этой беды нет причин. Столь мощный, стихийный организм, как народ, не только приспособится к новым условиям, но - как мне кажется - найдет их более легкими, более естественными для себя. На наших коммерческих сношениях с Европой лежит печать глубокого суеверия - будто они источник нашего богатства. Пора бы тщательно проверить это и подробно обсудить. Может быть, как я убежден, открылось бы, что эти торговые сношения - скорее источник нашей бедности, что подобно тому, как у всех отсталых и "патриархальных" народов, наша торговля с культурными соседями выгодна для соседей и разорительна для нас. Европа для России, мне кажется, то же, что деревенский кулак для своей деревни. Кулак обыкновенно энергичнее, смышленее, грамотнее крестьян, он тоже променивает им за их сырье - цивилизованные продукты: водку, ситцы, крендели, керосин, сахар и т.п. В миниатюре тут идет та же международная торговля, но рассмотрите ее результаты. Деревня, несомненно, нищает, входит - как и отсталые страны - в неоплатные долги, тогда как кулак строит себе каменный дом с железной крышей и заводит рысаков. Нельзя сказать, что деревня вовсе не нуждается в цивилизованных продуктах, но они обходятся ей втрое дороже их действительной цены.

И как бы ни нужны были деревне ситцы, кренделе сахар и т.п., все же нельзя сказать, что они безусловно необходимы. Исчезни кулак, деревня временно поскучала бы, - привычки менять трудно, а затем стала бы понемногу заменять недостающие товары самодельными: ситец - холстом, чай-сахар квасом, водку - брагой и т.п. Ведь жила же когда-то, каких-нибудь пятьдесят - сто лет назад, не только деревня, но и дворянская усадьба средней руки "своим добром", сама себя одевала, кормила, поила и развлекала, и жили тогда в общем не хуже теперешнего. Сближение с Европой разорило Россию, разучило ее обслуживать свои нужды, лишило - как кулак деревню экономической независимости. Правда, полвека назад сахар в деревне ценился чуть не на вес серебра, но зато мед был ни по чем. Теперь апельсины почти дешевле яблок, но страшно то, что яблоки уже дороже апельсинов. Самые простые, когда-то почти ничего не стоящие продукты деревни - грибы, ягоды, молоко, масло, дичь, раки, орехи - сделались народу уже едва доступными. Они обираются начисто скупщиками и увозятся в "центры", "за границу". Мне кажется, лучше бы опять вернуться - хоть в некоторой степени - к старому порядку, то есть чтобы яблоки были снова дешевле апельсинов. Я думаю, счастье народное не в том, чтобы потреблять хоть плохие, но чужие товары, а в том, чтобы было достаточно доброкачественных своих. Вся Россия переоделась в кумач и ситец, но холст был и крепче, и мог бы быть красивее этих тканей. За холст мужик платил природе своей работой, он получал этот товар не из пятых рук, как ситец, и не приплачивал за него ни деревенскому, ни городскому кулаку, ни фабриканту, ни плантатору хлопка, ни железным дорогам, ни складам и т.п. Беря непосредственно из земли, обрабатывая сам сырые материалы, мужик все накладные барыши, все "добавочные стоимости" оставляет в кармане. Природа не купец: она лихвы не требует, и она навсегда останется самым дешевым поставщиком вещей. Прежде баба ткала холсты в зимние вечера и ночи, прежде каждому свободному получасу простой девчонке находилось дело: она садилась за прялку, за ткацкий стан. И вся семья была одета, и у каждой бабы были запасы потна, кружев, полотенец, белья. Теперь у баб зимой уйма времени, они дуреют от скуки, но семья ходит оборванная. Купить ситцу, конечно, и тысячу раз легче, чем соткать холста, но на что купить? "Купишь уехал в Париж, а в кармане остался шиш", - говорит умная пословица. Именно "в Париж" уехал наш русский "купишь". Чтобы добыть двадцать копеек на покупку двух аршин коленкора, бабе приходится идти за двадцать верст с десятком яиц, терять целый рабочий день, чтобы продать их, тратить на ходьбу столько сил, сколько достаточно было бы для того, чтобы соткать, может быть, десять аршин той же ткани.

"Китайская стена"

Немножко замкнутости нам не мешало бы - вот моя мысль, которую прошу не преувеличивать, не придавать ей крайности. Я далек от того, чтобы проповедовать "Китайскую стену" между народами, хотя - сказать в скобках эту знаменитую "стену" вовсе не считаю такой глупостью, как это принято. Отгородиться от дурных соседей, от хищников, вовсе не худо. Од-до из двух или существуют отдельные человеческие хозяйства, именуемые государствами, или их нет. Если они есть, то - как и маленькие хозяйства - они должны быть в известной степени замкнутыми, уравновешенными в самих себе, и нельзя допустить, чтобы одно большое имение жило на счет другого. Иметь "все свое" - это философский идеал, и он мне кажется пригоден и для отдельного человека, и для народа. Как бы ни казался выгодным торговый взаимообментребуется крайняя осторожность, чтобы не остаться в проигрыше, не променять дорогое на дешевое. Это вовсе не национальный эгоизм. Не признавайте, если хотите, наций, не признавайте государств, считайте весь род людской за одну семью, считайте необходимой полную свободу обмена, как между братьями. Но тогда откажитесь вовсе от торговли, - между "братьями" какая же возможна торговля? По-евангельски, имущие должны делиться с неимущими, вот и все. Если же обмен невозможен иной, кроме торгового, то я не хотел бы быть коммерческой жертвой даже родного брата. Если под предлогом "братства народов" Европа пушками заставляет Китай покупать опиум, если под предлогом просвещения России к нам ввозят тысячи сомнительных вещей, обходящихся втридорога, то такое "братство", такое "просвещение" должны быть строго проверены и, если это нужно, - отклонены. Ломоносов говорил, что не хотел бы быть дураком у самого Бога. И великому народу непристойно играть глупую роль - роль простака, на шее которого усаживаются более ловкие собратья. После обмана ближних всего позорнее быть самому обманутым. А в это глупое положение поставлен целый ряд народов. Кроме Индии, Китая, Египта просвещенные мореплаватели высасывают Испанию, Португалию, Грецию, отчасти Италию. Они же вместе с французами и австрийцами разорили Турцию, некогда столь богатую, убив своими фабрикатами ее народную промышленность. В значительной степени то же происходит и с Россией. Мы разоряемся от множества причин, но невыгодная связь наша с Западом - одна из главных.

"Да, но как же быть с братством человеческим? - спросите вы. - Как быть с всемирным единением, с прекрасной мечтой о том времени,

...когда народы, распри позабыв,

В великую семью соединятся?"

Я позволю себе заметить, что некоторое материальное разъединение, может быть, лучше всего способствовало бы нравственному единству народов. Может быть, именно кипучий обмен товаров, причем каждая нация старается сорвать побольше со своей соседки, доводит международные отношения до теперешней раздраженности. Вспомните знаменитые "интересы Англии" на всех точках земного шара. Будь Англия замкнутым государством, она не имела бы повода опозорить себя бесстыдными захватами. Целые реки человеческой крови в Америке, Африке, Азии и Австралии остались бы непролитыми. Если бы далекие народы не видали английских пароходов и броненосцев, они судили бы об Англии по ее литературе, философии, науке. Они уважали бы ее более, чем теперь, и, может быть, любили бы. Вслед за британскими интересами тянутся германские, подкрепляемые тоже "бронированным кулаком". Тысячи вещей, получаемых нами из Германии, ни на йоту не вызывают у нас братских к ней чувств, хотя прежде один Шиллер или Гете, Гегель или Моцарт совершали настоящие завоевания, роднили нас с Германией, как со вторым отечеством. Пока речь идет об идеалах, о красоте, истине, добре, пока идет обмен духовного богатства - мы друзья и братья, но стоит аграриям закричать о тарифе на хлеб, о запрещении ввоза гусей, как отношения наши портятся. Народы, мне кажется, чрезмерно и без всякой нужды погрязли в рынках друг друга, они торгуют слишком много и часто совершенной дрянью. Это вовсе не взаимопомощь, а взаимное развращение. Распаленная корысть расстраивает достойные отношения. Сильно расторговавшись, народы утрачивают благородный склад души, они обмещаниваются, жидовеют, начинают смотреть друг на друга не как на друзей или честных врагов, а как на коммерческую добычу. "Не обманешь - не продашь" - это девиз не только грубой торговли, но и самой тонкой. Обмен невозможен без обмана, вольного или невольного, - невозможен без известного гипноза, соблазна, моды, подражания, без некоторого легкого помешательства покупателей. Если вспомнить, что три четверти вещей удовлетворяют тщеславию, а половина остальных - жадности, то психологическая близость обмана и обмена стала ясной. А на чем, как не на заблуждении публики, основана борьба рынков, биржевые ажиотажи, все эти банковские крахи и банкротства? Если все это - "единение", то не худо, если бы его было поменьше. Торговля в каком-то своем фазисе сближает народы, но теперь и без помощи караванов и ярмарок мы знаем друг о друге все нужное и даже знаем много лишнего. Торговля знакомит очень часто с тем, чему лучше бы оставаться неизвестным. Если бы путем торговли не распространялись по земле: спирт, табак, опий, порох, соблазнительные книги, картины и предметы, целые породы людей были бы сохранены, уцелели бы многие прекрасные миросозерцания и культуры, художественно слагавшиеся в некоторых замкнутых странах. Соединяя народы в области чувственной, торговля ослабляет идеальные отношения. Если мы любим до сих пор Италию, Испанию, Грецию, Голландию и т.п., то, может быть, потому лишь, что не торгуем с ними. Мы любим их платонически, за их красоту и гений. Когда то наши деды также увлекались Францией, Англией, Германией. Теперь наши чувства к последним странам остыли. Мы слишком связаны с ними материально. Мы безотчетно сознаем в лице этих народов кроме умственной еще какую-то иную силу, для нас опасную, - силу богатства, пускающего корни в нашу бедность и высасывающую из нее соки.