А. Царинный - Украинское движение: краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминанием Страница 12

Но мы уклоняемся в сторону. Дело было в том, что украинцы в Галиции заигрывали с поляками и льстили им, а поляки побаивались украинских гайдамацких замашек. Много было толков и разговоров, но до «згоды», до примирения, до установления определенных отношений дойти обе стороны никак не могли. Сам «горячий» Кулиш, над которым Д. Л. Мордовцев[101] посмеивался (как Людовик XIV говаривал: «Государство — это я», так П. А. Кулиш отождествляет с собою всю «Украину»: «Украина — это я, Кулиш»), сам, повторяем, Кулиш, кажется, в 1882 году ездил во Львов и похристосовался с поляками печатной «Крашанкой», но все-таки конкретной «згоды» не получилось.

Так прошло лет десять.

И вот около 1890 года выступил на сцену «загадочный» человек, побывал во Львове и достиг «згоды» с графом Бадени[102], тогдашним наместником Галиции. Она заключалась в том, что польская власть, помимо устранения всяких препятствий к украинскому издательству, согласилась открыть в Галиции несколько гимназий и кафедру истории Восточной Европы во Львовском университете с правом преподавания на украинской мове. Вероятно, существуют печатные материалы, выясняющие подробности этого соглашения, но мы, живя вдали от библиотек, ими не располагаем, а передаем событие так, как о нем рассказывали устно в заинтересованных кружках Киева в начале 1890-х годов. «Загадочным» человеком мы называем профессора русской истории в Киевском университете В. В. Антоновича, имя которого неоднократно упоминалось в нашем изложении.

Владимир Вонифатьевич в самом деле был загадочным человеком. О нем всегда говорили как о прирожденном заговорщике, как об искусном политическом агитаторе, как о важнейшем представителе украинского движения, как об опаснейшем враге русской государственности, а между тем можно было проводить с ним недели на раскопках языческих могильников, можно было часами беседовать с ним в его кабинете, украшенном портретом Гонты[103], услышать множество интереснейших указаний и соображений по археологическим и историческим вопросам в пределах беспристрастной науки — и, однако, перед собеседником тайна его души не открывалась. Он оставался увлекательным профессором — и только. Был он христианином или социалистом, чувствовал себя поляком или русским? О каком будущем мечтал он для своей ближайшей родины Малороссии? Действительно ли он верил в отдельность и обособленность «украинского» народа? Все эти вопросы оставались без ответа даже при отношениях близкого знакомства. Очевидно, душа Владимира Вонифатьевича была многогранная и разным людям представлялась не с одинаковых сторон. Кажется, ей органически не свойственна была искренность.

Университетские чтения Владимира Вонифатьевича отличались полной лояльностью по отношению к русскому правительству и соединяли в себе глубину беспристрастного научного исследования вопросов с простотой и убедительностью их изложения. Исторические процессы, о которых шла речь, представлялись происходящими в среде русского народа, «украинский» народ никогда не упоминался. Обыкновенно чтения эти состояли из четырех последовательных курсов: история Древней Руси, история Галицкой Руси, история Великого княжества Литовского и история малорусского казачества. Упомянутые курсы, будучи отлитографированы, служили превосходными учебниками для целого ряда университетских поколений.

Кроме явного преподавания в университете, В. В. Антонович, по слухам, для некоторых посвященных лиц читал на дому или у знакомых тайные лекции на украинской мове то по истории Ирландии как страны, живущей якобы в аналогичных с Украиной условиях и могущей подать ей пример борьбы за политическую самостоятельность, то по истории малорусского (днепровского) казачества. Такой тайный курс последней истории издан был в Черновцах (в Буковине) в виде анонимной книжки под заглавием «Бесиды про козацьки часы на Вкраини». Если мы сравним литографированный университетский курс с книжкой, то, помимо перемены языка, увидим еще громадную между ними разницу. Во-первых, в книжку введено понятие об украинском народе как о самостоятельной этнографической единице; во-вторых, любопытно, что чуть ли не главным признаком отдельности и обособленности украинского народа, более важным, чем физические расовые отличия или язык, признается отношение его к форме государственного строя. Великорусский народ, рассуждает автор, не хотел принимать участия в политической жизни своей страны и всю полноту власти над собою предоставил царю-самодержцу. Польский народ излюбил олигархическую форму правления, при которой власть сосредоточивается в руках немногих избранных лиц, принадлежащих к знатным и богатым родам. Украинский народ предпочитал всегда демократический республиканский строй, основанный на всеобщем голосовании, и осуществлял его в копных судах, в казацких радах, в церковных братствах. Вот почему украинцы никогда не хотели добровольно подчиниться ни самодержавной Московии, ни олигархической Польше, а лелеяли мечты о самостоятельной государственности свободного республиканского типа. С такой ложной точки зрения рассматриваются все несложные события казацкой истории и оправдывается та «шатность», та склонность к изменам, какую всегда проявляли казацкие вожди. Если бы автор дожил до нашего времени, то он убедился бы, насколько шатка и беспочвенна была его историческая философия и как легко захватчики власти могут навязать любому народу какой угодно строй, если только в их распоряжении имеется для этого достаточная военная сила.

Иудеи Бронштейны, Розенфельды, Апфельбаумы, Нахамкесы, Ротштейны, Вайнштейны, Финкелыптейны, Бриллианты, Иоффе и прочие, опираясь на Красную Армию из разноплеменных человеческих отбросов, подтоптали под ноги и царелюбивую якобы Московию, и демократическую якобы Украину, чтобы основать на костях москвитян и украинцев гнусную жидовскую Совдепию, и только «чудо Вислы», как называют поляки свою нежданную победу над большевистской ордой, спасло в августе 1920 года от той же участи аритостократическую якобы Польшу, которая, однако, получив возможность, благодаря счастливому стечению исторических обстоятельств, воскресить свою государственность, стала не королевством с олигархией магнатов, как следовало бы по теории автора, а самой новомодной демократической республикой со всеобщим пропорциональным голосованием, с рядом враждующих между собою партий и с ответственным кабинетом министров.

Теория автора блистательно провалилась. Произвольно приписанный им украинцам демократизм, конечно, не доказывал и не мог доказывать их этнографической отдельности от русского; народа. Тем не менее из книжки «Бесиды про козацьки часы на Вкраини» можно заключить, что В. В. Антонович был действительно не тем человеком, каким он казался с университетской кафедры, а тем, каким его характеризовала молва, — завзятым украинцем-республиканцем, щирым самостийником, ковавшим злые козни против России. Когда в начале 1890-х годов пошли слухи о достигнутом им примирении украинских «діячей» с правящими галицкими поляками, многие не верили этому, но последующие события как будто подтвердили непреложность совершившегося факта. Очевидно, во Львове было условлено, что В. В. Антонович представит своего кандидата на украинскую кафедру, предположенную к открытию в Львовском университете, и что его кандидат получил утверждение в Вене. Иначе нельзя объяснить, почему именно он занялся подысканием кандидата. Как говорили в то время, В. В. Антонович долго думал, кого из молодых ученых его исторической школы проводить во Львов, пока не остановил выбора на Михаиле Сергеевиче Грушевском.

XII

Отец М. С. Грушевского, Сергей Грушевский, служил на педагогическом поприще сначала в Варшавском, а потом в Кавказском учебном округе и достиг должности директора училищ ІТерской области и чина действительного статского советника. Он составил книжку для первоначального изучения церковнославянского языка, которая была принята во всех низших школах России и дала возможность составителю нажить значительное 'состояние. М. С. Грушевский до поступления на историко-филологический факультет Киевского университета учился в тифлисской 1-й гимназии. В университете он сделался ближайшим учеником В. В. Антоновича и написал на медаль сочинение «Исторія Кіевской земли», которое было напечатано в «Университетских известиях» и сразу выдвинуло М. С. Грушевского как дельного молодого ученого. Чужая душа потемки, и трудно догадаться и представить себе, какими побуждениями руководствовался М. С. Грушевский, отдавая предпочтение Львовской кафедре перед широкой ученой дорогой, какая могла открыться ему в России, тем более что языком преподавания во Львове имела быть «украинская мова», которой он не владел, проведя всю свою юность в Тифлисе и Владикавказе. Когда кандидатура его во Львове была решена, то он, по рассказам близких знакомых, на целые дни запирался в комнате и с настойчивостью Демосфена, чуть ли не с камешком во рту, упражнял свой язык на украинской мове.