Дмитрий Язов - Август 1991. Где была армия Страница 12

Лев Абельдяев, мой защитник, дал отповедь оборотням в своей статье в «Патриоте». Приведу маленький фрагмент из этой статьи, ибо он характеризует нравы новых обитателей Кремля: «Судя по всему, над маршалом, как, впрочем, и над другими обвиняемыми по этому делу, готовят не суд, а самую настоящую расправу, не имеющую ничего общего с правовыми действиями. Вспомним август 1991 года. Уже с 19-го числа пошли указы президента Российской Федерации. В них все члены ГКЧП заранее были названы преступниками. На весь мир объявили, что они совершили тягчайшее государственное преступление. А ведь ни у кого, даже у президента, нет права причислять кого бы то ни было к преступникам. Это прерогатива суда и только суда.

Сознательно предпринимались меры, которые прямо подсказывали правоохранительным органам: делайте то-то, идите по такой-то дорожке… А глава Правительства Силаев пошел еще дальше: одному из арестованных членов ГКЧП он определил и меру наказания — расстрел…»

Обратила на себя внимание и публикация в «Московских новостях». Авторы — доктора и кандидаты юридических наук поспешили теоретически подкрепить правомерность президентских обвинений. О какой, мол, презумпции невиновности речь вести? Они — члены ГКЧП — изменили Родине, и этим все сказано.

Все делалось для того, чтобы настроить общественное мнение против арестованных. В этом отношении показательно выступление в тех же «Московских новостях» Нуйкина. Его статейка называлась «Рыбу— ножом?». Ее суть отвратительна: не следует соблюдать букву Закона, когда имеешь дело с членами ГКЧП. А мотивировка к такому призыву следующая: если бы они, гекачеписты, пришли к власти, то они с нами бы не церемонились. Значит, и нам надо отбросить в сторону все правовые формальности.

Нуйкин известен с середины 80-х годов своими русофобскими экзерсисами. Правда, будучи у власти, мы не покушались на нуйкинскую свободу, хотя он частенько выступал с критикой КПСС, возводил напраслину на армию.

Похоже, что Нуйкин в этой статье запамятовал, что построить правовое государство нельзя на фундаменте беззакония. Но так рассуждал ангажированный публицист; хуже, когда сия забывчивость посещает прокурора. Его забывчивость оборачивается катастрофой для общества.

Не имея достаточных доказательств нашей вины и не в силах опровергнуть показания обвиняемых, следствие избрало испытанный годами прием: если нельзя опорочить идею, надо опорочить личность. Идею еще будут отстаивать, а с человеком разбираться некогда. «Дирижировал» хором журналистов Бурбулис. Мы и пьяницы, и деградирующие личности, и властолюбцы. Но всех перещеголяли следователи. Они ступили на коммерческую стезю. Отдали за мзду видеоматериалы немецкому «Шпигелю». Лисов потом оправдывался, дескать, для добычи материалов допроса путчистов кто-то использовал специальную технику. С расстояния в сотни метров через стены списали с монитора следователя все, что им было угодно. А ведь допросы велись в тюрьме, подступы к которой охранялись достаточно тщательно.

Обмолвился Лисов и о том, что 60–70 процентов авторов писем в прокуратуру поддерживают заговорщиков. А ведь это было 30 октября 1991 года, когда еще существовал Союз и не наступил беспредел. Любопытная сложилась ситуация: Генеральный прокурор руководит расследованием и сам же его контролирует. К тому же на себя и судебные функции возложил, мол, делает с Верховным судом общее дело. Отныне политики типа Шахрая и Бурбулиса решали, «кого казнить или миловать».

Не случайно Генрих Падва, защитник А. Лукьянова, выступил с открытым письмом в печати к своему подзащитному. Генрих Падва писал, что адвокат не вправе отказываться от защиты. Но творится политическая расправа, а не правосудие, действуют иные доводы, на которые он как юрист не имеет возможности ответить…

Но были и маленькие радости. Я был весьма тронут, когда получил письмо и телеграмму от известного актера Ивана Герасимовича Лапикова. Он пожелал мне бодрости духа и не сдаваться. Иван Герасимович был истинно народным артистом. Познакомился я с ним в Чехословакии на съемках фильма «Фронт за линией фронта». В этом фильме Лапиков пронзительно сыграл роль солдата. Как же богат русский народ могучими талантами, не придуманными и не раздутыми продажными критиками. Хорошо сказал один актер: «Живу без комплиментов, потому что я русский актер!»

Взволновало меня до глубины души и письмо от поэта Алексея Маркова с самыми добрыми пожеланиями. Алексей знал, что в беседах я часто использовал его стихи. Выступая в Московском общевойсковом командном училище, я напомнил курсантам:

Не всегда снисхождение найдешьУ товарищей и у знакомых…Надо быть наготове, мой друг,Промах твой порой не простится,Как саперу, которому вдругВ минном поле пришлось оступиться.

Весьма интересным было письмо из Минска, написанное на полях газеты «Мы и время» водителем автобуса:

«Товарищи Язов и Крючков! Прошу извинения, под рукой нет бумаги. Я водитель автобуса и, перевозя пассажиров, знаю их настроение. Если вы сообщники Горбачева по ГКЧП, тогда вас надо судить. Если вы патриоты Советского Союза, то тогда тоже должны год отсидеть. Имея такую силу и возможности, не довели дело до конца. А теперь страдает нищий, обездоленный народ. Развал Союза и последующая либерализация цен, анархия привели народ в ужас. Мужайтесь!»

Трогательное послание получил от писателя-фронто-вика Ивана Федоровича Курчавова, с которым мы воевали в одной армии на Волховском и Ленинградском фронтах:

«Дорогой Дмитрий Тимофеевич! Не могу не поведать вам об одном случае, похожем на анекдот. Стою я в очереди за ветеранским заказом. Люди ругают Гавриила Попова. Я их поддерживаю. Вдруг одна дама смотрит на меня и говорит:

— А я за Попова! А вы что — за Язова?!

— За Язова, — говорю, — он мой однополчанин.

— Так он, этот Язов, погубил моего отца! — гневно бросает дама.

— Где, когда? — уточняю я.

— Летом 1941 года на Украине.

— А Язов, — говорю, — в 1942 году закончил пехотное училище и прибыл к нам лейтенантом под Синявино под Ленинградом. Получил там в командование взвод. А взводный командир — это тот же рядовой боец. И в атаку идет первым, и погибает первым. И еще несет ответственность за своих подчиненных. Вы, дамочка, ошибаетесь. Не было Язова на Украине в 1941 году».

В нашей камере пополнение, подсадили новичка. Владимира Дмитриевича. Лет сорока, крепкого телосложения. Родом он из Алма-Аты, в Казахстане начинал свою ресторанную карьеру. Правда, выдающихся высот на этом поприще не достиг и потом перекочевал в ресторацию на Белорусском вокзале в Москве.

Не принято лезть в душу человека с расспросами, за что он угодил на нары. Обычно арестанты сами рассказывают о своих похождениях. Но почему-то чаще всего сокамерников интересовало мое продвижение по службе.

Старейшина нашей камеры Алексей Алексеевич десятый год томился по разным тюрьмам. Зачем его привезли из Нижнего Тагила и посадили со мной в одну камеру — до сих пор загадка. Несколько лет ему обещали устроить очную ставку с какой-то дамой из Орехово-Зуева, директором магазина, которая вручила взятку, причем взятку фирменным армянским коньяком.

Когда человек привирает, да еще вдруг и запутается, вот тогда он и называет себя фантазером. Но где ложь, а где правда для арестанта, просидевшего девять лет, — непринципиально. Главное — выжить, дождаться встречи с родными, получить передачу, особенно согревает душу весточка об амнистии.

Больше всего Алексея интересовало мое отношение к Горбачеву. Денно и нощно Алексей костерил «пятнистого», никчемного президента, Владимира Дмитриевича, напротив, больше интересовала война. Несколько наших общих знакомых служили в Среднеазиатском округе. Словом, у каждого сокамерника была своя «специализация» по Язову…

Видимо, прокуратура взяла на себя повышенные «социалистические обязательства»— досрочно закончить следствие. Извлекли на свет божий и «Положение о Министерстве обороны»: искали зацепку, где я нарушил присягу, в чем превысил свои полномочия. Предъявили мне и директиву, которую я подписал 19 августа утром. В ней говорилось:

«В связи с обострившейся внутриполитической обстановкой в стране приказываю:

Объединения, соединения, части и учреждения всех видов Вооруженных Сил СССР на территории СССР привести в повышенную боевую готовность. Руководящий состав округов, флотов, армий, флотилий, корпусов, эскадр, соединений и учреждений из отпусков отозвать.

Усилить охрану позиций РВСН, арсеналов, баз и складов хранения ядерных и обычных боеприпасов, вооружения и боевой техники, парков, аэродромов, позиций военных городков, штабов и важных военных и административных объектов.