Юрий Федосеев - Великая Смута Страница 12

Нетрудно вообразить реакцию царя. Первой жертвой становится один из верховных представителей земства конюший Иван Петрович Федоров, виноватый уже в том, что подписал обращение Земского собора об упразднении опричнины, и в том, что первым получил «прелестное» письмо Сигизмунда. Федорова убил, предварительно покуражившись, сам Иван Грозный. За конюшим последовали князья Иван Куракин-Булгаков, Дмитрий Ряполовский и трое князей Ростовских. От рук опричников в это же время погибли славные своими воинскими подвигами Петр Шенятев и Иван Турунтай-Пронский. Царский казначей Тютин со всем своим семейством был убит братом царицы Михаилом Черкасским. За казнями вельмож последовали погромы их усадеб и новые жертвы среди их домочадцев.

Ужас объял бояр и «черных людей», духовенство и мирян. Взоры всех были обращены к единственно возможному заступнику — митрополиту Филиппу, который, потеряв всякую надежду на действенность увещеваний, решился в марте 1568 года на публичное осуждение развязанного царем террора против собственного народа. Только вот поступок первосвятителя дал обратный результат. Последовали новые казни и новые аресты. Под стражу были взяты все высокопоставленные церковные иерархи из окружения митрополита. Но ни угрозы, ни пытки, ни издевательства не дали палачам никаких доказательств вины митрополита. Тогда над ним учинили суд. Игумен Соловецкого монастыря Паисий, мечтавший о епископском сане, согласился дать ложные показания, обвинив Филиппа в чародействе и мнимых злоупотреблениях, которые он будто бы совершил в его бытность на Соловках. В ноябре 1568 года Филипп с бесчестием был сведен с престола. Царь неделю уламывал Церковный собор осудить их недавнего главу к сожжению, но иереи не взяли греха на душу, ограничившись ссылкой опального в Отроч-монастырь. Все члены рода Филиппова были подвергнуты опале, а многие и казнены.

Опричные бесчинства с этого момента приняли массовый характер. Любое противодействие «кромешникам» расценивалось как бунт со всеми вытекающими отсюда последствиями. Пьяная драка на ярмарке в Торжке стала поводом для расправы с местными жителями, которых пытали, топили в реке. По аналогичному сценарию развивались события и в Коломне.

1569 год был насыщен таким количеством тревожных и трагических событий, что и у здорового, уравновешенного человека голова могла пойти кругом. На Астрахань надвигалась 30-тысячная армия турецких янычар и крымских татар. В результате Люблинской унии, объявившей о создании единого польско-литовского государства, Москва приобрела на Западе вдвое более сильного, а следовательно, и вдвое более опасного противника. В том же году Иван IV получил информацию о свержении с престола и заключении в тюрьму его шведского двойника — психически больного короля Эрика и захвате престола братом несчастного узника — Иоанном (Юханом). Ну а смерть от яда его второй жены, Марии Темрюковны, добила царя окончательно, разрушив все сдерживающие препоны его болезненной жестокости. Первой жертвой стал безвольный Владимир Старицкий, которого он по ложному доносу обвинил в покушении на свою жизнь, стремлении занять царский престол и отравлении царицы. Коварно заманив двоюродного брата в Александровскую слободу, царь принудил его принять яд. Имеется информация, что вместе с Владимиром Андреевичем отравились его жена и младшая дочь. Через несколько дней в реке Шексне по приказу Ивана Васильевича были утоплены мать Владимира, княгиня Евфросинья, и невестка царя, жена его брата Юрия, умершего в 1563 году, виноватая лишь в том, что пожалела старую княгиню.

Страшась силы объединенного польско-литовского государства, Грозный с утроенным рвением начинает поиск возможных изменников среди своих подданных. В его воспаленном воображении врагами становятся жители некогда свободолюбивых Пскова и Новгорода.

Чего греха таить, основания для таких подозрений были. Не далее как в январе 1569 года, вследствие измены двух посадских людей, переодевшихся в одежду опричников, литовцы обманом захватили город Изборск, прикрывавший Псков со стороны литовской границы. В качестве превентивной меры царь использовал старый отцовско-дедовский метод борьбы с крамолой, выведя из Пскова 500, а из Новгорода — 150 семейств из числа «лучших людей». Но эти масштабные меры по «перебору людишек» показались ему недостаточными. Требовалась более впечатляющая акция устрашения. И повод для нее не заставил себя долго ждать. Очередной искатель чинов и денег из Волыни по имени Петр, так называемая переметная сума, не получив от новгородских властей ни того ни другого, решается на месть. Он доносит царю, что архиепископ и ряд новгородских вельмож готовы передаться польскому королю и уже заготовили соответствующее обращение, до поры до времени спрятанное за образами в одной из церквей. Посланцы царя, как и следовало ожидать, обнаруживают грамоту в указанном месте, что становится поводом для одного из самых жестоких и самых несправедливых злодейств высших властей государства против собственного народа в истории средневековой Руси.

В декабре того же года царь с царевичем Иваном Ивановичем и опричным войском выступил из Александровской слободы. Первой жертвой этого похода стал Клин, с жителями которого «кромешная орда» поступала хуже, чем иноземные захватчики. Кровавая полоса погрома с горами трупов и факелами пожаров протянулась через Городню до самой Твери. Бывший митрополит Филипп, находившийся в Отроч-монастыре, за отказ благословить поход на Новгород был задушен Малютой Скуратовым. Ограбление Твери началось с духовенства и закончилось мелкими торговцами и ремесленниками, преимущественно из числа тех, кто или подружился, или породнился с пленными инородцами. Все, что нельзя было взять с собой, уничтожалось. Человеческая жизнь не ставилась ни в грош. Убивали без вины, походя, в забаву и в развлечение. Все ливонские и крымские пленники, как содержавшиеся в тюрьмах, так и проживавшие во дворах местного населения, были умерщвлены. Та же судьба ожидала и всех путников, попадавшихся на пути движения опричного войска. Убивали только для того, чтобы поход этот оставался тайной для других областей Руси. Участь Твери разделили Медное, Торжок, Вышний Волочек и все населенные пункты до Ильменя.

Второго января 1570 года передовой отряд опричников вошел в Новгород, предварительно выставив вокруг него крепкие заставы, чтобы никто не мог спастись бегством. Все церкви и монастыри, все дома именитых горожан были опечатаны. Подозревая, что основная крамола кроется в первую очередь среди священнослужителей, о чем и доносил волынец Петр, царь обложил двадцатирублевым штрафом каждого иерея и монаха. Тех, кто не мог заплатить, ставили на правеж. Но этого показалось мало. Все приказные, все богатые купцы и промышленники были взяты под арест. Город в ужасе затаился. Седьмого января все священники и монахи, не заплатившие штраф, были зверски умерщвлены и развезены по монастырям для погребения. На следующий день царь прибыл в город, выслушал литургию в Софийском соборе, после чего пошел в архиепископские палаты, где во время обеда по его приказу был схвачен новгородский архипастырь с чиновниками и слугами. Церковную казну, посуду, иконы, книги, богатое убранство — все забрали в царскую казну.

На Городище открылся суд над мнимыми изменниками, растянувшийся на пять недель. Ежедневно перед неправыми судьями, царем Иваном и его сыном, представали до тысячи новгородцев, которых били, мучили, жгли, привязывали к лошадям за ноги или за голову и волокли в Волхов. Казнили целыми семьями. Грудных детей привязывали к матерям и сталкивали под лед. Выплывавших добивали баграми и секирами.

В разных источниках мы встречаем разные данные о количестве жертв новгородского погрома: 60 тысяч в Псковской летописи, 27 тысяч у опричника Иоанна Таубе и 1,5 тысячи в поминальнике самого Ивана Грозного. Истина, надо полагать, лежит где-то посередине. Псковский летописец писал по слухам, а царь мог посчитать за жертвы лишь именитых новгородцев без жен, детей, слуг и работников. Так что 10–20 тысяч — цифра вполне реальная.

Двенадцатого февраля, оставив князя Петра Пронского наместником и воеводой Новгорода, царь двинулся в сторону Пскова, намереваясь и там учинить подобное. А в Александровскую слободу отправился огромный обоз с награбленным имуществом и арестованными новгородцами, подозреваемыми в измене. Среди них находился и архиепископ Пимен, так усердствовавший на суде против Филиппа. О масштабе разграбления Новгорода свидетельствуют признания одного из немецких опричников, Генриха фон Штадтена: «Я был с великим князем (в новгородском походе) с одним конем и двумя слугами… Я возвращался в мое имение с сорока девятью конями, из которых двадцать два были запряжены в сани с добром». Неплохая добыча. После такой «отеческой заботы» Новгород опустел, его торговля пришла в упадок, как и знаменитые ранее ремесла.