Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю Страница 12

Но вывезти весь лес не под силу железной дороге. Поэтому в Братске и его окрестностях сейчас строится несколько лесопильных заводов. В 1960 году здесь должен вступить в строй крупнейший в стране лесопромышленный комбинат. Он будет перерабатывать за год три с половиной миллиона кубометров древесины. В дело пойдут и сучья, и хвоя, и опилки. Комбинат будет выпускать бумагу, картон и множество химических продуктов.

Фото автора. Братск. 13 января 1957 г.

Зима на Лене

Великая сибирская река тянется через тайгу на тысячи километров и, как живительная артерия, связывает между собой сотни больших и маленьких таежных поселков и городов, раскинувшихся на ее берегах. Тысячи людей ждут навигации на Лене. В этом краю нет пока дорог, и Лена на своих могучих плечах доставляет людям хлеб, машины, охотничьи припасы, нефть, уголь, медицинское оборудование. С Лены идут в верховья меха, рыба, горные богатства края.

Сотни пароходов и барж спешат пройти за короткое лето долгий путь от Байкала до бухты Тикси.

А сейчас еще более величественными и суровыми, чем летом, стали скалистые берега реки.

До самых окон занесены снегом одинокие домики речных сторожей — бакенщиков. Самим бакенщикам сейчас нет работы. Одни ушли в тайгу промышлять белку и соболя, поднимать из берлог медведей; другие заготовляют дрова, вяжут сети, чинят знаки водного пути, а по утрам спешат проверить, не попала ли в перемет рыбешка. Тихо на реке. Изредка проедет конный обоз. Окликнут бакенщика: «Нет ли наледей на реке?». «Нету, езжайте спокойно», — ответит он. Бакенщик стосковался по людскому говору.

Ему хочется перекинуться словом с обозниками, но те спешат засветло добраться до деревни, и он идет в хату включить приемник, послушать вести с Большой земли…

Совсем другая жизнь в городках и больших поселках у реки. На снегу следы автомобильных шин, узоры, оставленные лыжниками, — несмотря на трескучий мороз, школьники затеяли лыжные гонки на первенство деревни Никольской. Комсомольцы города Киренска устроили на реке каток…

Особую, ни с чем не сравнимую картинку представляют на реке затоны, где собрались на зимовку речные суда. Десятки маленьких суденышек и огромные пароходы кажутся, если на них взглянуть с прибрежной скалы, сказочными животными. Словно зима пригнала их сюда в поисках тепла, но и тут они не нашли его. И вот, сбившись в кучу, стоят, окоченевшие на морозе, а снег успел надеть им на широкие спины пушистые покрывала. Тишина…

Но присмотритесь внимательнее: в утробе одного «зверя» сверкнул огонь. Потом послышалась частая дробь. Это же электросварка и пневматический молоток! Как обманчиво безмолвие!

Оказывается, во чревах «животных» работают люди. Да и сами «животные» не мертвы, они только задремали до весны. А если пройти от затона с полкилометра за высокий забор, сказочного сна и в помине нет. Урчат десятки машин, скрежещет железо. Это Киренский судоремонтный завод.

В конце октября капитаны привели сюда свои пароходы и остались здесь зимовать. Судовые механики и кочегары перекочевали с пароходов в механические цехи. До весны они будут работать токарями и слесарями. Молодой капитан с пассажирского парохода «Ленинград» Илья Соловьев вышел на палубу с топором в руках. На зиму он переквалифицировался в прораба плотников. Так же поступили капитаны Дмитрий Горбунов, Федор Курбатов. Всю зиму будет кипеть здесь работа. Шутка ли, надо отремонтировать несколько сот судов! А в мае подуют теплые ветры. Река освободится из ледяного плена. Оживут пароходы. Они поплывут по Лене в край, где летом не бывает ночи.

Киренский затон. 25 января 1957

Семья Петра Гриновского

Эту историю я услышал в далеком северном поселке с неожиданно теплым названием — Мама.

В гостинице моя кровать оказалась рядом с постелью охотоведа Николая Спиридоновича Калинина, приехавшего из Иркутска ознакомиться с отловом соболей. Это был молчаливый, как и большинство таежных людей, мужчина с седыми усами и простуженным голосом.

Утром мы с ним спешили по делам службы, а вечером в жарко натопленной комнате обменивались впечатлениями дня. Николай Спиридонович больше слушал или листал обветшалые, трехгодичной давности журналы. Но однажды разговорился, и вот что я от него узнал.

…Жила на окраинной улице в Иркутске Софья Петровна Гречкина. В самом начале войны, в сорок первом году погиб ее муж. Осталась одна с двумя детишками. Ради них снова вышла замуж. Но попался подлый человек, ребятишек не любил, пьянствовал, а потом исчез неизвестно куда. Оставил после себя люльку с младенцем да новые морщины на лице у женщины.

Софья работала сторожихой, души не чаяла в детях. Они у нее всегда были веселые, опрятно одетые. Но однажды не убереглась мать. Простудилась. Слегла и не поднялась…

После похорон собрались соседи, пришел кто-то из школы, из райсовета. Начали судить, рядить, как быть с ребятишками. Наконец решили определить в детский дом. Только родной дед осиротевших Петр Константинович Гречкин, уронив голову на грудь, молчал. Ему, видно, горько было видеть, что придется расстаться с внучатами. К себе бы взять. Но разве вытянешь семью в такие годы… И тут заговорил Петя Гриновский:

— Как хотите, но детей разлучать нельзя.

Все удивленно повернулись к нему: что, мол, предлагаешь?

— Я беру на воспитание ребятишек…

Семья Гриновских.

Легкомысленными показались всем эти слова. Ведь кто их сказал — студент, первокурсник! До своего рубля еще пять лет топать надо. И мать у него старая… О ней бы и заботился.

Николай Спиридонович давно знал Петю, был знаком еще с его отцом. Петин отец — старый коммунист, при царе дорогу в Сибирь кандалами подметал. Кристальной души был человек. И, видно, от него унаследовал сын и ум, и любовь к людям.

Жил Петя вдвоем с матерью в маленьком домике, обсаженном сиренью. Мария Дмитриевна работала гардеробщицей в педагогическом училище.

После окончания десятилетки в пятидесятом году парень вдруг не пошел в институт, хотя и имел лучший по классу аттестат. Остался работать в школе электромонтером и лаборантом. То ли матери хотел помочь, то ли другое что. В университет поступил только на третий год. Работу, однако, не бросил. И скоро о кабинете физики, который он оборудовал в пятнадцатой школе, заговорили как о лучшем в городе. Чем-то умел Петр привораживать к себе мальчишек. Все вились они около него, все что-то плющили молотками, что-то строгали, клеили. Но, даже зная Петину любовь к детям, все его отговаривали брать к себе сирот: сам-то очень молод — двадцать лет тогда ему было.

Отговаривали его в школе, отговаривали друзья. Горсовет попробовал отказать в усыновлении, ссылаясь на недостаточную обеспеченность семьи Гриновских. Но Петр взял счеты, положил на костяшках свою школьную зарплату, прибавил пенсию ребят, свою стипендию.

А сверх этого выложил справку о том, что с завтрашнего дня он работает еще киномехаником в кинотеатре «Гигант». Пришлось горсовету отступить, тем более что среднюю девочку решил пока взять к себе дед Петр Константинович…

Младшего, Володьку, Петя сразу же усыновил, выправив все положенные документы. Со старшим у него состоялся другой разговор:

— Стань-ка рядом, Женя. Ну вот, почти что с меня ростом. На шесть годов только разница. Как я тебя усыновлять буду? Не станем писать лишнюю бумагу. Будем жить вместе, а называй меня, как хочешь: опекуном, братом. По мне же быть бы нам хорошими друзьями.

— На всю жизнь, да?

— На всю жизнь!

Так вот и начала свой путь новая, не совсем обычная семья. Все, кто приходил в домик с голубыми ставнями предложить помощь или дать какой совет, душой отдыхали около ребятишек и ласковой Марии Дмитриевны.

Работа и учеба отнимали у Петра много времени, но всегда у него находились минуты поговорить о ребячьих делах, проверить дневник Жени, повозиться с Володей. Приносил он домой то какую-то «очень полезную» книжку для Жени, то покупал игрушку для Володьки.

А воскресенье — ребятам целиком. Гриновские всей семьей на концерт идут. Говорят, бывало, Пете:

— Ты бы поэкономил деньги, пиджачишко бы справил себе. В этом-то и на народ зазорно показываться.

— Ничего, — ответит, — обойдусь. А сегодня Шестая симфония Чайковского, Жене надо обязательно послушать. Без музыки человеку нельзя расти. У меня, — отшучивался, — на культурные нужды есть твердая статья.

Трудолюбием Петра заразился и Женя.

К концу занятий в десятом классе он уже знал «отцовские» профессии: смог бы быть монтером, киномехаником, лаборантом. И когда Пете приходилось уж очень туго, Женя с успехом заменял его на работе.