Юрий Поляков - За боем бой Страница 12

- Прибыл в твое распоряжение, скотина!

- Алексей Кириллович...

- Что - Алексей Кириллович? Ладно, выпутаемся: главком с Блюхером все равно пока ничего предпринимать не станут, потому что в любом случае тень на Ивана Каширина упадет. Время у нас есть. Сейчас мне нужен надежный человек. Есть у тебя такой, чтобы к Дутову в гости сходил и привет передал?

- Есть. Немцов. У него там отец и два брата служат, он уже давно к ним рвется, но я не пускаю - надежный казак!

- Звание?

- Урядник.

- Пообещаешь ему офицерские погоны!

- Понял!

- Хорошо. Иди подготовь его, ночью пойдем. Точно узнай пароль, чтоб его на обратном пути красные не сцапали... Да, и вот еще что: я у тебя пока начальником штаба побуду, а там станет видно. Кстати, в Главном штабе о тебе сегодня очень скверно говорили, думаю, тебе нужно уходить как можно быстрее. Готовься и постарайся с собой побольше людей увести: на той стороне зачтется!

- Понял, Алексей Кириллович...

Пичугин ушел, Енборисов встал и принялся ходить по комнате. Спокойная ирония исчезла с его лица: все складывалось совсем не так, как он предполагал еще в апреле. На есаула были возложены функции эсеровского эмиссара при Дутове, но до атамана он не добрался, вынужденно задержавшись в Верхнеуральске. Все надежды, связанные с восстанием в Москве и выступлением Муравьева, рухнули, но хуже всего то, что оборвалась связь с Самарой. И теперь, после убийства Точисского, попав в сложное положение, Енборисов не знал, как действовать, дабы оправдать доверие молчавшего центра. "Видимо, нужно выходить на контакт с Юсовым, а для этого придется пользоваться услугами этой тряпки Калманова!" - с раздражением рассуждал Енборисов, вспоминая, как побледнел поручик, увидев своего давнего знакомого в штабе Ивана Каширина.

В дверь тихо постучались, и вошел легкий на помине Калманов. За эти недели он сильно изменился: волосы выгорели, щеку рассекал неглубокий шрам, китель поистрепался.

- Ну, здравствуй, ротный командир! - пошел ему навстречу Енборисов.

- Алексей Кириллович, - хмурясь, ответил Калманов, - я слышал, вас...

- Не придавай значения пустякам, наша карьера начнется в другом месте. Садись, рассказывай, как там дела у Павлищева?

- А что рассказывать? Неделю назад Боровский предлагал уйти от большевиков, так как договор закончился, но на офицерском собрании приняли резолюцию остаться...

- Резолюцию приняли! А "Интернационал" не пели? Значит, положиться не на кого?

- Не на кого...

- Тогда займешься Боровским, но очень осторожно. Очень! Теперь второе: нужно найти подход к заложникам, там есть такой Попов, высокий, хмурый... Видел?

- Видел.

- Так вот, ему нужно помочь бежать; если большевики дознаются, кто он такой на самом деле, его шлепнут на месте. Боровский и Попов - твое главное задание. Вопросы есть?

- Есть. Павлищев расспрашивал, откуда я вас знаю, после Точисского вам не доверяют.

- Говори, что знаешь меня давно как надежного человека, всегда поддерживавшего большевиков. А как у тебя отношения с Владимирцевым?

- Никак, он хвостом таскается за Павлищевым. Алексей Кириллович, а почему вы здесь?

- Идиотская случайность: не доехал я до Дутова. Добрался до Верхнеуральска, здесь меня и сцапали. Спрашивают, кто, мол, и куда? Разумеется, отвечаю - еду к Ивану Каширину, хочу пролить как можно больше крови за мировую революцию. А Каширин, человек доверчивый, сразу меня в начальники штаба, благо у него профессионалов тогда немного было. Теперь сложнее: братец его посерьезнее, а с Блюхером вообще не договоришься... Нужно что-то решать. Кстати, я ведь твою записку Юсову так и не передал, сам понимаешь. Сегодня к нему надежный человек поедет, будь добр - черкни то же самое еще раз.

Калманов безропотно выполнил приказ, протянул исписанный листок и попросил:

- Идти надо, Алексей Кириллович, хватятся меня!

- Иди. Но скажи мне вот еще что: у Боровского есть какие-нибудь слабости?

- Выпить любит.

- Очень хорошо. Вот и пображничай с ним, поговори по душам...

...Через час в штабе верхнеуральцев собрался совет командиров. После того как обговорили намеченные на центральном совете боевые действия, слово взял новый начальник штаба Енборисов. С гневом и горечью он говорил о том, как низко упала дисциплина в отряде, что многие позволяют себе пьянствовать, когда в опасности все дело восставшего народа.

- Мы каленым железом будем выжигать скверну из наших рядов! закончил он, разрубая рукой воздух. - Не так ли, товарищ командир?

- Да-да! - закивал Пичугин.

Из постановления ЦК РКП(б) о мероприятиях по укреплению Восточного фронта. 29 июля 1918 г. IV...

а) Военные комиссары не умеют бдительно следить за командным составом. Такие случаи, как побег Махина, как самостоятельный переезд Муравьева из Казани в Симбирск, как побег Богословского и проч., ложатся всей своей тяжестью на соответственных комиссаров. Над недостаточно надежными лицами командного состава должен быть установлен непрерывный и самый бдительный контроль. За побег или измену командующего комиссары должны подвергаться самой суровой каре, вплоть до расстрела.

Дневник адъютанта 1-го Уральского полка

Андрея Владимирцева

2 августа, Белорецк

18 июля началось наше наступление на Верхнеуральск. Отряд, как гигантская пестрая змея, извивался между утесов. Обозы с беженцами оставили в Белорецке. Там же остались раненые и заложники. Да-да, у нас есть заложники - несколько человек, захваченных при отступлении. Если белые тронут семьи партизан, заложники будут расстреляны. Пустят их в расход и в том случае, если кто-то из них бежит. Ловко придумали. Я видел этих заложников - сын лесопромышленника Штамберг, поручик Панов, какой-то толстый меньшевик-учитель, эсер по фамилии Попов. В общем, политическая жизнь в России в миниатюре.

Когда двинулись, я замешкался в штабе и, догоняя полк, проехал вдоль растянувшейся на много верст походной колонны. Да, обмундирование у нас скверное: от гимнастерок до пиджаков и ситцевых рубах, от фуражек до тюбетеек, от сапог до... Одним словом, и босые есть. Зато оружием увешаны с избытком, вот только с патронами у нас неважно.

У первых же пленных, захваченных после перестрелки, выяснили: против нас действует корпус генерал-лейтенанта Ханжина; частями, обороняющими Верхнеуральск, командует генерал-майор Шишкин. Общей численности пленные назвать не смогли, но рассказали, что здесь сосредоточены чехи, дутовские отряды, атаман Анненков, несколько казачьих полков, офицерская сотня... В общем, силы примерно равны. Но мы наступали, а любой мало-мальски грамотный офицер скажет, что для наступательных действий необходимо преимущество в численности. Правда, по словам пленных, у них меньше артиллерии и пулеметов. Есть и еще одно доказательство: мы удивлялись, почему от их пулеметного огня шума много, а толку мало, но все стало ясно, когда захватили несколько деревянных трещоток.

Главком очень правильно рассчитал, отправив Белорецкий отряд под Тирлян, чтобы обеспечить нам тыл. С помощью бронепоезда это удалось. Но "бронепоезд", конечно, уморительный: обыкновенный паровоз, пассажирский вагон, выложенный мешками с песком, и несколько угольных платформ, на которых установлены голенастые пулеметы-кольты. Под Тирляном действует Гарбуз, тот самый, который в свое время приказал расстрелять тещу и брата за участие в кулацком восстании.

Я только сейчас почувствовал по-настоящему, что такое гражданская война, когда брат встает на брата. В нескольких местах перестрелка прекращалась, и сражающиеся узнавали по ту сторону своих родственников, друзей, соседей. И начиналось:

- Ванька, бросай своих краснопузых - иди к нам, не тронут!

- Нет уж, ты к нам переходи! Смотри, а то скоро выпотрошим ваше офицерье и вам пощады не будет!

А один случай меня просто потряс. Во время кавалерийской атаки наш Воронин столкнулся с собственным отцом, служившим у белых. Отец, еще вчера звавший сына на свою сторону, на этот раз уговаривать не стал, а просто приготовился проткнуть неслуха пикой. Но Воронин успел накинуть отцу на шею ременную нагайку. Старик с хрипом упал на землю, а сын застыл над ним, наверное, только сейчас сообразив, что он сделал. Потом совершенно безумными глазами поглядел на своих и бросился, наверное, ища смерти, прямо на пики подскакавших казаков.

Боже мой, сыноубийца Бульба всегда казался мне плодом болезненной фантазии Гоголя! Если б мне кто-нибудь недавно сказал, что увижу такое собственными глазами, я не поверил.

Весь отряд охватил какой-то азарт, сплошь и рядом люди совершают то, что на германской называлось подвигом, и за что давались георгиевские кресты. Особенно это чувствовалось у горы Извоз, которая заслоняла нам Верхнеуральск и за которую белые дрались с остервенением. Устроились они с комфортом: нарыли окопов, принесли одеяла, подушки. Кроме добровольческих частей, гору защищали мобилизованные студенты, гимназисты. Перед окопами натянули колючую проволоку.