Анатолий Левандовский - Триумвиры революции Страница 12

Так, занимая все большее место в народном мнении, завоевывая новые и новые симпатии, Максимилиан Робеспьер должен был неизбежно взять верх над своими врагами. Формально он не одержал еще ни единой победы, фактически был победителем. Он был единственным человеком будущего в этом Собрании крупных собственников, судорожно цеплявшихся за прошлое.

И он имел все основания сказать им в своей обычной спокойной манере:

- Напрасно вы рассчитываете при помощи мелких шарлатанских уловок руководить ходом революции. Вы, как мелкие букашки, будете увлечены ее неудержимым потоком; ваши успехи будут столь же мимолетны, как ложь, а ваш позор станет вечным, как истина!..

Весной 1791 года Академия художеств организовала ежегодную выставку в Лувре. На суд публики было представлено свыше трехсот двадцати произведений искусства.

Впрочем, дело не в количестве экспонатов.

Выставка была не совсем обычной: наряду с еще недавно модными натюрмортами и пасторалями, а также традиционными изображениями Людовика XVI и членов его семьи на этот раз зрители могли увидеть много произведений, прямо или косвенно посвященных злободневным событиям.

Большим успехом пользовались картины Луи Давида. Художник-революционер дал ряд новых полотен на героические темы античности не без намеков на современность; сюда относились "Клятва Горациев", "Брут" и "Смерть Сократа". Еще больший интерес вызывал эскиз Давида к его будущей картине "Клятва в зале для игры в мяч". Этот эскиз, живо воспроизводивший всем памятное событие 20 июня 1789 года, вызывал оживленные комментарии.

Посетители выставки, присматриваясь к отдельным фигурам, изображенным на полотне, без труда узнавали Байи, Мирабо, Барнава, Александра Ламета, Робеспьера; последний стоял в энергичной позе, прижимая обе руки к груди, словно у него было два сердца, заранее отданные народному делу.

Но пожалуй, особенно много любопытных собралось возле портретов. Рассматривали Латюда, знаменитого узника Бастилии, проведшего по пустой прихоти фаворитки тридцать пять лет в заключении. Изучали лица депутатов Учредительного собрания, впервые очутившихся так близко от зрителей.

Можно было заметить, что самая густая толпа образовалась около одного из подобных портретов, написанного художницей Лабиль-Гюйяр. На портрете был изображен молодой мужчина в белом парике, таком же жабо и черном костюме, присвоенном регламентом Генеральных штатов депутатам третьего сословия. Внимательные светлые глаза мужчины словно изучали публику. В отличие от других портретов, на пояснительной табличке не было указано ни имени, ни фамилии изображенного. Вместо этого было написано только одно слово:

Н Е П О Д К У П Н Ы Й

И это никого не смущало и не вводило в заблуждение: всем присутствующим было ясно, о ком идет речь.

Неподкупный родился.

6. СОБСТВЕННИК

Жорж Дантон не переставал удивляться своему новому знакомому, депутату Робеспьеру: слишком уж тот отдавал себя общественным делам - этак и помереть недолго.

Нет, Жорж так не мог.

Он-то, конечно, тоже не бил баклуши и не дремал. И в качестве председателя кордельеров, и теперь, в должности советника департамента должности, которая стоила ему таких хлопот, он поражал других кипучей энергией, способностью найти общий язык с людьми, умением принять нужные меры. Это было бесспорно, и все же...

Все же он никогда не забывал о себе.

Дантон любил жизнь со всеми ее маленькими и большими радостями, любил семейный уют, любил чувствовать себя хозяином.

Его квартира на Торговом дворе поражала размерами, богатством отделки, солидностью обстановки. После напряженного рабочего дня Жорж никогда не задерживался в департаменте. Он стремился провести вечер дома, посидеть в большом кресле у камина своей уютной библиотеки и, листая книгу, слушать, как потрескивают дрова. Его супруга Габриэль обычно находилась тут же - что-либо чинила или вязала. Она в совершенстве владела искусством молчания, никогда не задавала ненужных вопросов, не нарушая прелести тишины.

В апреле 1790 года Габриэль родила крепкого мальчишку, которого с обоюдного согласия супруги окрестили Антуаном. Появление маленького Дантона дистрикт встретил с восторгом: его тут же прозвали "дофином* Кордельеров".

_______________

* Д о ф и н - старший сын короля, наследник престола (франц.).

По субботам и воскресеньям Дантоны приглашали гостей.

Их собиралось не так уж много. Все это были люди молодые, воодушевленные революцией и надеждами юности. Кроме нескольких родственников, сюда захаживали журналисты Фрерон и Робер, драматург Фабр д'Эглантин, длинноволосый Камилл Демулен со своею супругой; иногда, впрочем довольно редко, появлялся и Робеспьер.

Душой и любимцем компании был Демулен.

Пылкий и неуравновешенный мечтатель, всегда восторженный и шумный, он веселил и очаровывал общество. Кое-кто считал Камилла легковесным, но в остроумии ему не мог отказать никто, недаром его газета "Революции Франции и Брабанта" соперничала популярностью с "Другом народа"!

Люсиль, супруга Камилла, живая и грациозная блондинка, пользовалась большим успехом у мужчин. За ней откровенно ухаживал Фрерон, к ней даже, как утверждали, - дело неслыханное! - был неравнодушен сторонившийся женщин Робеспьер.

Собственно, Робеспьер вошел в дом Дантона благодаря тому же Камиллу. Когда-то Максимилиан и Камилл учились в одном коллеже и были близки. В дни революции они снова встретились и, оказавшись политическими единомышленниками, стали бывать в одних и тех же местах. Но Робеспьер, слишком дороживший своим временем, да и к тому же чересчур замкнутый, как-то не прижился в веселой компании.

В жаркие летние дни Дантоны вместе со своими друзьями отправлялись за город, в Фонтенуа, где у тестя Дантона была уютная ферма. Эти прогулки бывали пленительными - разговоров и воспоминаний потом хватало на всю неделю.

Да, Жорж Дантон умел жить - это говорили все.

И, между прочим, умел наживать деньги.

До революции он был бедным разночинцем. И даже, купив выгодную должность адвоката при Королевских советах, выплачивал огромный долг, связанный с этой покупкой.

Его материальное благополучие началось в 1790 - 1791 годах, когда, с головой уйдя в политику, он начал одновременно же получать большие деньги.

Откуда он брал их?

Молва обвиняла трибуна кордельеров в продажности.

Едва лишь имя Дантона стало приобретать известность, змеей поползли слухи:

- Он провокатор. Он служит в тайной полиции!

- Что вы! Это шпион. Он продался за английское золото!

- За английское? Возможно. Но за французское-то уж наверняка. Дантон - платный агент орлеанского дома, холуй принца Луи-Филиппа, стремящийся обеспечить престол своему хозяину!

- Нет, вы ошибаетесь. Дантон куплен двором через посредство Мирабо. Он берет деньги из королевской шкатулки!..

Слухи росли и ширились. Дело дошло до того, что кордельеры сочли себя обязанными выступить с официальным протестом.

Клеветники потирали руки: протест подтверждал, что молва существует! А ведь известно: нет дыма без огня!..

Луи-Филипп Орлеанский в те годы возглавлял сильную группировку, объединявшую либеральных буржуа, недовольных властью реакционных крупных собственников. Для этих политиков фигура слабовольного и щедрого принца, ближайшего родственника правящей династии и вместе с тем готового на все уступки собственникам новой формации, представлялась идеальной.

Дантон был близок с герцогом Орлеанским. Был ли он платным агентом принца? Это неизвестно, да и не столь существенно. В моральном облике Дантона подобная сделка ничего бы не изменила. Существенно другое: орлеанизм был близок трибуну кордельеров, ибо отвечал его стремлениям.

Многие связывали служебные успехи Дантона с аферами Мирабо. Говорили, что Мирабо помог ему попасть в департамент. Не оказал ли тот же Мирабо, оперировавший большими суммами из секретных фондов, и материальные услуги Дантону?

Нет нужды прибегать к подобным гипотезам.

Для людей склада Дантона начало буржуазной революции давало широчайшие материальные возможности. Нужно было лишь использовать новую экономическую конъюнктуру, созданную декретами Учредительного собрания.

Революция унаследовала от старого порядка крайне расстроенные финансы и огромный государственный долг. Депутаты буржуазии понимали: необходимо найти источник платежей, причем источник надежный и стабильный. Таким источником могла стать только земля. И вот конфискованные земли духовенства - а они составляли около трети всех обрабатываемых площадей страны - были названы национальными имуществами и пущены в распродажу. Сам акт ликвидации был несложным. Государство продавало национальные имущества муниципалитетам, которые, в свою очередь, должны были перепродавать их частным лицам посредством аукционов и торгов.