Kastelno - Верден. Мясорубка дьявола. Страница 12

VI

Сегодня, в числе прочих, мою роту наконец–то отвели с передовой в тыл. За две недели стояния в окопах мы потеряли всего восемь человек. Двое погибли от прицельного огня немецких снайперов, один задохнулся в газовой атаке, остальных накрыло артиллерийским огнем в обычной перестрелке. С позиций снимаемся с нескрываемой радостью: за полмесяца сидения в земле все порядком устали и здорово пообносились. Процедура сдачи траншей довольно проста. Вместе с командиром нового подразделения, я обхожу всю линию, показывая наиболее укрепленные, а также и ослабленные места в обороне. Указываю известное нам расположение неприятельских батарей, а также установленные и предполагаемые снайперские точки противника. Вновь прибывшие солдаты выглядят пока еще молодцами, перебрасываясь шутками с моими грязными как черти, оборванцами. Наконец, мы забираем свои пулеметы, оружие, прочее окопное добро, и по ходам сообщения двигаемся в тыл. 

Через час пешего марша нас поджидают автомобили. Размытая беспрестанными дождями дорога, превращает путешествие в сущий ад. Машины вязнут в топкой жиже, солдаты, ругаясь по–черному, вынуждены то и дело выталкивать их из этой жуткой грязи. Из–за таких беспрестанных задержек мы добираемся до места лишь к вечеру. Но даже не смотря на нечеловеческую усталость, спать перепачканными как свиньи, не собирается никто. В выделенном нам расположении немедленно закипела работа. Греется вода на кострах, появились корыта для мытья, к интендантам выстраиваются очереди за чистым обмундированием. И здесь, разумеется, дело не может обойтись без скандалов. Вообще, лично я давно убедился: интендант это не профессия, это национальность. В любой армии мира эти жирные, ленивые тыловые бездельники отличаются патологическим воровством и такой же лживостью. Несмотря на наличие новой чистой формы, эти крысы обязательно норовят вам всучить или драное, или давно испорченное белье. Но с опытным солдатом такой фокус у них не пройдет. Распоряжающийся получением обмундирования Гийом, под дружный одобрительный гул окружающих его солдат, откровенно пообещал: если свежее белье сейчас же не появится, то в один прекрасный день интендант найдет под своим матрасом гранату.

– И будь уверен, — ласково успокоил его взводный, под дружный хохот всех присутствующих, — твой труп просто спишут на неосторожное обращение с оружием. Ибо откуда знать такой жирной свинье как ты, где у настоящей боевой гранаты находится запал?

Такой довод возымел действие, все положенные нам вещи и впрямь появляются быстро. Помывка и приведение перепачканных окопной гадостью шинелей, занимает добрую половину ночи. Люди с наслаждением плещутся в металлических корытах, смывая с себя двухнедельное дерьмо, отмываясь от холодного могильного запаха траншей, прогонют прочь тлетворную вонь грязной человеческой плоти. Везде звучат грубые солдатские шутки, помноженные на веселый смех. То же самое действо царит и в других частях нашего полка, отведенных сегодня с передовых позиций. Вернувшиеся из подземелья окопные вояки медленно, но верно превращаются в людей. Никто сейчас не думает о погибших товарищах, не хочет загадывать сколько из них вернется живыми со следующего выхода в траншеи. Они живы сейчас. И это самое важное. А завтра будет только завтра и никак не раньше.

Но и это еще не конец. Позаботившись о человеческой чистоте, необходимо воздать должное чистоте оружейной. Винтовки, пистолеты, пулеметы тщательно разбираются и чистятся от земли, грязи и пороховой копоти. Оружие всегда должно быть готово к действию, поскольку факт отвода подразделения на отдых, абсолютно не означает, что оно не может быть немедленно поднято по тревоге и вновь переброшено на передовую. А там оружие часто единственный и вершейший друг солдата. Люди с усердием поливают винтовки ружейным маслом, на совесть орудуют шомполами, затем насухо вытирают все боевые части тряпкой. Взводные и сержанты придирчиво контролируют процесс, покрикивая на новичков. Опытных солдат проверять не надо, они хорошо знают цену этой процедуре, а вот новобранцы, идиоты, порой все–таки норовят схалтурить. В районе двух часов ночи следует последнее на сегодня построение, привычная перекличка, назначение ночных нарядов, и наконец звучит столь долгожданная команда – отбой! По баракам!

Но ни мне, ни взводным су лейтенантам, сон пока не положен. Мы должны составить списки тех, кто и в какой очередности будет выполнять работы по кухне и баракам, написать рапорт о нахождении на передовой, подготовить перечень убитых и попавших в госпиталь за последние две недели. Отдельно составляется реестр подпорченных противогазных масок, пришедших в негодность винтовок, указывается число патронных обойм, гранат, пулеметных лент, необходимых нам при следующем выходе на огневой рубеж. Затем, уже по привычной традиции, следует небольшое подведение итогов и распитие фляжки с коньяком, заботливо предоставленной из бездонных запасов Гийома. Итоги довольно нормальные. Восемь убитых и двое заболевших за четырнадцать суток стояния под дождем в траншеях – совсем не плохой результат. Даже более чем не плохой. Теперь все, пора спать и нам. Осовевший от усталости и коньяка, я с огромным удовольствием забираюсь на набитый соломой тюфяк и засыпаю, прежде чем голова успела коснуться сложенной в скат шинели. Нет, все–таки сон в тылу и забытье в блиндаже – совершенно разные вещи…

После утренней поверки и контроля за получением провизии, следует заслуженный нормальный человеческий завтрак. Все страх как истосковались по горячей пище, поэтому порция жирного, наваристого супа воспринимается на ура. Плотно, от души перекусив, направляюсь в штаб. Необходимо вручить по инстанциям все составленные мной рапорты, а заодно узнать, чем командование озадачит нас на сегодняшний день. Новости радуют не сильно. Из моей роты два взвода направляются устанавливать колючую проволоку, а один выделяется для почетного караула на торжественные похороны погибших. Вот это совсем плохо. И плохо вдвойне. Во–первых, я терпеть не могу такие процедуры, а что еще хуже, так это то, что я, как командир роты, просто обязан возглавить выделенный для парадного погребения взвод.

Вообще при жаркой заварухе, убитых закапывают в братские могилы на скорую руку, в виду элементарного отсутствия как времени, так и гробов. Но сейчас на фронте относительно спокойно, поэтому погибшие получают право на торжественные похороны. Сегодня страна, которую они защищали, милостиво согласилась уделить им часть свого державного внимания. От каждой роты в полку выделяется по одному взводу для формирования почетного караула. У солдат примкнуты штыки, офицеры держат сабли наголо. Мы стоим на вытяжку на краю поля, людской импровизацией превращенного в огромное кладбище. Перед нами разрытые могилы со стоящими возле них свежесколоченными закрытыми гробами. В них лежат те, кто погиб или умер от ран совсем недавно. Они правильно выбрали время для смерти, получив тем самым для себя церемонию торжественного погребения. К тому же, сегодня хорошая погода. Небо очень хмурое, но нет ни дождя, ни ветра.

Позади могил стоит офицер в звании майора. Он держит в руках список погибших. Рядом с ним еще несколько офицеров и священник. Военные в парадной форме, священник в темном облачении. Чуть дальше, на грубо сколоченной табуретке, большой патефон. Теперь все готово. Майор принимает скорбный вид, громко командует «смирно!» и траурная церемония прощания начинается.

— Эдмон Флобер! – громко провозглашает майор.

— Погиб за Францию! – хором отвечает почетный караул.

— Гюстав Леру! – раздается над полем.

— Погиб за Францию! – доносится в ответ.

— Шарль Бине!

— Погиб за Францию!

— Эжен Форестье!

— Погиб за Францию!

— Николя Шарнэ!

— Погиб за Францию!

…Майор называет имена и фамилии убитых долго. Но на каждое имя у почетного караула есть только один ответ: погиб за Францию! Наконец, список оглашен полностью. Полковой кюре неторопливо проходит вдоль линии лежащих пред ним гробов. Он бормочет под нос молитву, щедро кропя святой водой и сами могилы, и их обитателей, терпеливо ожидающих окончания процедуры. Наконец, в дело вступают могильщики. На широких ремнях они опускают гробы в глубокие ямы. В их руках это дело спорится проворно, привычно.

Громко и раскатисто подается команда «карау–у–у–л, залпо–о–о–м, пли!». В ту же секунду грохот солдатских винтовок раскалывает осеннее небо. Живые отдают последний салют мертвым. Ребята из похоронной команды берутся за лопаты, начиная засыпать могилы. Глухими, противными шлепками падает на деревянные гробы размокшая земля.

— Пли! — вновь звучит приказ и снова в ответ следует громкий залп.

— Пли!

Залп…

— Пли!

Залп…