Анатолий Варшавский - Следы на дне Страница 12

В какой-то момент груз, очевидно, зацепился за что-то на дне. Все, однако, обошлось. Лебедка снова заработала нормально, и глыба потихонечку пошла наверх.

А потом наступил незабываемый момент: раздался громкий всплеск, и большая зеленая груда металла предстала наконец перед всеми. Еще несколько мгновений, и она оказалась на борту. Ее аккуратно опустили на покрышки, которые заранее положили на палубу. Это была часть груза, который вез корабль: бронзовые орудия, обломки слитков, целые слитки, намертво скрепленные известняком.

24. Неподалеку от мыса Гелидонья есть небольшая бухта. Здесь хороший пятачок пляжа и ручей -- чистый, с настоящей родниковой водой. Возле ручья и расположилась "база" экспедиции, ее главный штаб. Здесь обсуждались планы работ, здесь находился весь скарб экспедиции: маски, ласты, баллоны, фотоаппараты, ружья для подводной охоты. Рядом кухня, чуть поодаль -компрессоры, генератор.

Ручей был нужен не только как источник пресной воды. Его перегораживают -- и вот, пожалуйста, небольшой пруд. Именно сюда и приносили находки, чтобы очистить их от соли...

25. Однажды очередная глыба слитков раскололась внизу, под водой, на "платформе", и аквалангисты увидели плетеную корзинку, а в ней сломанные топоры и мотыги. Корзинку осторожно привязали к тросу и подняли наверх.

Но вот что любопытно: там, где лежали слитки, были видны остатки досок.

А на следующий день участники экспедиции нашли обломки планок и органические следы, свидетельствовавшие о том, что здесь некогда находилась сгнившая теперь бортовая обшивка.

Но это могло означать только одно: наконец-то были найдены остатки самого корабля.

Джордж Басс отправил в Пенсильванский университет телеграмму: "Тонны груза. Возможно, сохранились части корабля. Работы на несколько лет".

26. Тем временем пруд все больше наполнялся поднятыми со дна морского орудиями. Чего тут только не было: лемехи, мотыги, кирки, топоры, тесла, зеркала, долота, стамески, зубила, ножи, лопаты, наконечники копий, колуны. Нашелся и вертел. Исследователи долго ломали голову над одним предметом, назначение которого не могли понять, наконец решили, что это своего рода багор. Нашелся бронзовый треножник, нашлись медные слитки и бесчисленные их обломки. Одной из самых неожиданных находок оказался кусок беловатого металла. Он был деформирован, подвергся коррозии. Все же удалось установить: олово, точнее, оловянная руда.

Внимательнейшим образом рассматривают исследователи все находки, тщательно изучают, сопоставляют. И приходят к выводу: корабль, вероятно, принадлежал кузнецу, который совершал плавание вдоль побережья с грузом меди и олова, предназначенного для выплавки бронзы. Не исключено, что помимо этого он собирал лом, пригодный для переплавки, обменивая старые орудия на новые.

В корзине, которую нашли на дне среди слитков, лежали сломанные орудия. Возможно, что таких корзин на борту было много: в них, очевидно, складывали орудия, предназначенные на переплавку. Удалось найти и заготовки изделий.

...Теперь ни у кого уже не было сомнений в том, что здесь, возле мыса Гелидонья, хранится настоящий клад бронзового века.

К середине лета были подняты на поверхность двадцать слитков и множество отдельных кусков бронзы и меди. Нашлись внизу, на "платформе", и черепки. Они помогли уточнить дату кораблекрушения: XII век до нашей эры.

27. Как-то раз, когда участники экспедиции поднимали один из последних оставшихся на "платформе" обломков, Клод Дютюи увидел треснувший глиняный сосуд, наполненный ракушками. Ракушки никому не были нужны. Но под ними в сосуде оказались бусины. Вероятно, они принадлежали кому-то из членов экипажа, может быть, были достоянием капитана.

Дюма пришел в восторг.

-- Вот это находка! -- восклицал он. -- Прямо как из "Тысячи и одной ночи".

...Их насчитали несколько сот, все одного цвета -- зеленые и светлозеленые. Джоан Тейлор, большой специалист своего дела, пришла к выводу: бусы финикийские, и первоначально они были голубыми и белыми. Морская вода размягчила их: стоило только их слегка сжать, и они превращались в лепешку. А на следующий день нашли великолепно сохранившийся двойной топор. Края его были отточены, хоть сейчас приступай к делу.

Когда с "платформой" наконец было покончено, Дюма, Трокмортон и другие ныряльщики перенесли фронт работ несколько дальше, к расселине. Им повезло: они разыскали остатки деревянных частей корабля, самого древнего из когда-либо найденных кораблей! Досок осталось очень немного, присутствие их скорее угадывалось, но все же их оказалось достаточно для того, чтобы можно было себе представить в общих чертах, где находился корпус корабля, его остов. И в некоторых из найденных деталей оказались аккуратно выточенные отверстия для деревянных шипов: на корабле все скреплялось без помощи гвоздей.

В расселине было полно всякого добра. Защищенный с одной стороны большим валуном, а с другой стороны -- скалой, груз находился здесь в более выгодных условиях, чем на "платформе". Нашлись тут и орудия.

А затем были сделаны еще более интересные находки.

28. В первый же день Трокмортон нашел здесь скарабея. Подумайте только, настоящий египетский скарабей, изображение священного жука! Скарабеи служили талисманами. Некогда египетские офицеры брали их с собой, когда отправлялись в походы. То же делали купцы и мореплаватели. И даже в могилы клали скарабеев, снаряжая в дальний путь своих богатых и знатных сородичей, египтяне. Судя по ряду признаков, похоже было, что находка относится ко временам Рамсеса II (1301--1234 годы до нашей эры).

А днем позже сыскался каменный набалдашник, вероятно, от посоха.

Явные остатки органических материалов навели исследователей на мысль, не угодил ли сюда некогда сундук капитана? Ведь рядом нашлись гирьки из гематита, красного железняка. Затем последовала еще одна интереснейшая находка -- цилиндрическая печатка из твердого черного камня с изображением богини, благословляющей двух молящихся. Эта сирийская печать, как выяснилось впоследствии, была по меньшей мере на пятьсот лет старше самого корабля.

Дальше -- больше. В один поистине прекрасный для исследователей день удалось обнаружить неплохо сохранившиеся куски деревянной распорки судна. Их подняли на поверхность, предварительно положив для сохранности в пластмассовые мешки.

Площадь расселины была сравнительно невелика: не больше двуспального дивана. Она слегка суживалась в противоположном от "платформы" конце. По мере того как ныряльщики исследовали дно, им вновь попались скарабеи, на сей раз целых три, а также светильник, бронзовый браслет и несколько гематитовых гирек.

Вскоре в распоряжении исследователей оказались три полных комплекта гирь. В двух из них гирьки были округленными, с плоским основанием. В третьем наборе гири напоминали крохотные футбольные мячи, сплющенные с одного конца. Самая маленькая была размером чуть больше горошины, самая большая -- немного меньше мяча для игры в гольф. Пятьдесят гирь! И очень точных.

...Джордж Басс, наверное, прав, когда он утверждает, что с подобным подбором гирь капитан мог вести торговлю в любой части Восточного Средиземноморья -- в Трое, Сирии, на Кипре, в Палестине, на Крите, в Египте и, возможно, даже в Греции. Обширны были торговые связи уже и в те времена: в Средиземноморье находки свидетельствовали об этом вполне определенно!

29. Последовал еще один набалдашник, кусок хрусталя, точильный камень.

Надо сказать, что, хотя все, как и полагалось (это было железным законом), зарисовывалось и фотографировалось, исследователям долгое время было не очень понятно расположение предметов в устье расселины. Они явно принадлежали к "одной компании" (в этом не было сомнения), но, вероятно, здорово перемешались в тот момент, когда корабль пошел ко дну и корпус его оказался между расселиной и скалой.

На полпути к "дивану" находился пласт в несколько футов толщиной. Сначала было решено, что здесь часть остова корабля вместе с остатками груза. Но оказалось, что это остатки досок, а поверх них -- своего рода настил из брусьев или обрубков прутьев толщиной с палец. Сверху лежал груз -- медные бруски и орудия.

30. Помните то место в "Одиссее", где подробно описывается, как, готовясь возвратиться домой, Одиссей с помощью нимфы Калипсо строит плот: "[Сначала] медный вонзил он топор, большой, по руке его точно сделанный, острый с обеих сторон". (Экспедиция нашла много двойных бронзовых топоров и один из них, мы упоминали об этом, прекрасно отточенный с обеих сторон.) "Тою порой Калипсо с буравом возвратилась. Начал буравить он брусья. И все, пробуравив, сплотил он".

Далее у Гомера сказано, что, закончив строить плот, Одиссей "сделал потом по краям загородку из ивовых прутьев, чтоб защищала от волн, и лесу немало насыпал".

Вот этот "лес", эти "брусья" немало хлопот доставили переводчикам. И прежде всего потому, что непонятно было, что это, собственно, за "лес".