Николай Соколов - Убийство царской семьи Страница 13

Ровно через два дня после его приезда в Тобольск появился первый отряд красноармейцев под командой красных офицеров: Демьянова и Дегтярева.

Их обоих хорошо знали в Тобольске. Первый был человек с юности, видимо, выбитый из жизненной колеи, «выгнанный из семинарии, про которого говорили, что он был мальчишкой скверного поведения». Так говорят о нем свидетели. Второй – «сирота, чуть ли не родственник одного из тобольских губернаторов, известный с гимназической скамьи своим крайним монархическим направлением. При поступлении в Петроградский университет он был членом Союза Михаила Архангела – и вдруг появился в роли красногвардейца».

Боткина показывает: «За все время пребывания в Тобольске этот отряд красногвардейцев не произвел ни одного обыска, не сделал ни одного расстрела, не вмешался ни в одну скандальную историю».

Тем не менее эти люди ввели в Тобольске большевистские учреждения, разогнав суд, земскую и городскую управы.

Они же произвели большие перемены в составе губернского совдепа. Он состоял до них из эсеровских элементов. Его председателем был известный нам Никольский. С их приездом во главе совдепа оказался Павел Хохряков. Следствием добыты документы, которыми установлено, что Хохряков – родом из Вятской губернии, был раньше кочегаром на броненосце «Император Александр II». Совершенно малограмотный человек, с большим трудом умеющий писать, это был тип темного, невежественного, распропагандированного русского рабочего. Его никто не знал в Тобольске. Как и Дуцман, он не имел здесь никаких связей.

Только что успел прибыть отряд Демьянова – Дегтярева, как через два дня, 28 марта, в Тобольск прибыл отряд из Екатеринбурга. Однако главари омского отряда потребовали от екатеринбуржцев, чтобы они ушли из Тобольска. Последний отряд был вдвое малочисленное омского. Он подчинился требованию омичей и ушел из Тобольска 4 апреля.

Но 13 апреля сюда пришел из Екатеринбурга другой отряд под командой некоего Заславского. Этот отряд был равен по силам омскому.

Он был прямой угрозой царской семье. Заславский с первых же дней повел пропаганду в совдепе, что царскую семью необходимо немедленно заключить в каторжную тюрьму, что ее хотят увезти, что под губернаторский дом ведутся подкопы. Он имел некоторый успех в совдепе, и Кобылинский был туда вызван. Будучи в курсе намерений Заславского, Кобылинский пошел в совдеп, взяв с собой некоторых из солдат своего отряда. Там он заявил, что он согласен перевести царскую семью в тюрьму, но под одним условием, чтобы в тюрьму были помещены и все солдаты его отряда, так как они обязаны охранять семью. Солдаты запротестовали. Попытка Заславского не удалась.

Но он не сдался и повел агитацию среди солдат отряда. Свидетель Мундель показывает: «Это был (Заславский) злобный еврей. Он собирал наших солдат на митинг и настраивал их, чтобы семья немедленно была переведена в каторжную тюрьму».

Узнав об этом, Демьянов явился к Кобылинскому и предложил ему, в случае дальнейших столкновений с Заславским, помощь своего отряда.

24 апреля, когда солдаты отряда собрались, туда прибыл, по требованию Яковлева, Заславский.

Явился также и Дегтярев.

Все, что здесь происходило, носило характер «судбища» над Заславским перед солдатами отряда. Кобылинский показывает: «Студент (Дегтярев) стал держать к солдатам речь, все содержание которой сводилось к обвинениям Заславского в том, что он искусственно нервировал отряд, создавая ложные слухи о том, что семье угрожает опасность, что под дом ведутся подкопы и т. д. Идея речи заключалась именно в этом. Заславский пытался защищаться, но бесполезно. Его ошикали, и он удалился… Яковлев во время этого судбища над Заславским принял сторону Дегтярева».

В этот же день обнаружилось, что у Яковлева существовали старые отношения с Хохряковым и они давно знали друг друга.

Некоторые из солдат, питая сомнения к личности Яковлева, пошли в совдеп и обратились к Хохрякову, как его председателю. Свидетель Мундель, очевидец их бесед, показывает: «Хохряков поддержал Яковлева. Он говорил солдатам при мне, что он хорошо знает Яковлева как видного деятеля-революционера на Урале, что он его хорошо знает».

Посторонним наблюдателям было очевидно, что действия Дуцмана, Демьянова, Дегтярева, Хохрякова и Яковлева связаны одной и той же целью.

Полковник Кобылинский начал в этот день догадываться, что Яковлев, не питая плохих намерений в отношении царской семьи, установил контакт с местным совдепом, пытается создать благоприятное себе настроение у солдат отряда и борется с екатеринбургскими большевиками в лице Заславского.

24 апреля Яковлев снова был в губернаторском доме. Теглева показывает: «Я его видела, когда он приходил в детскую, где находился Алексей Николаевич, тогда болевший. Около Алексея Николаевича в то же время находилась и Императрица… Когда он вошел к нам, он сказал: «Я извиняюсь. Я еще раз хочу посмотреть», не называя Алексея Николаевича. Молча он посмотрел на Алексея Николаевича и ушел».

Яковлев видел в этот день Императрицу, но ни к ней, ни к Княжнам он по-прежнему не проявлял никакого интереса.

В этот день в губернаторском доме поняли, для чего ходит туда Яковлев.

Волков показывает: «Все мы видели, что он высматривает Алексея Николаевича, проверяет, действительно ли он болен, не притворяется ли он, не напрасно ли говорят о его болезни. Я категорически удостоверяю, что это так именно и было. Очевидно было, что для этого Яковлев и ходил тогда в дом».

Убедившись, что Наследник действительно болен, Яковлев прямо из губернаторского дома отправился на телеграф и вел через своего телеграфиста переговоры с Москвой.

В этот день поздно вечером, соблюдая осторожность, тайно даже от Кобылинского, он собрал солдатский отрядный комитет, то есть ту организацию, которой фактически принадлежала власть над царской семьей. Ей он секретно открыл цель своего приезда. Кобылинский показывает: «…Часов в 11 вечера ко мне пришел капитан Аксюта и сказал мне, что Яковлев собирал отрядный комитет и заявил комитету, что он увозит царскую семью; об этом Аксюта мне передавал со слов члена этого комитета солдата Киреева».

25 апреля

25 апреля утром Яковлев пришел к Кобылинскому.

В показании последнего значится: «Он сказал мне, что по постановлению центрального исполнительного комитета он должен увезти всю семью. Я спросил его: «Как же? А Алексей Николаевич? Ведь он не может ехать. Ведь он болен». Яковлев мне ответил: «Вот в том и дело. Я говорил по прямому проводу с ЦИКом. Приказано всю семью оставить, а Государя, – он называл обыкновенно Государя «бывший Государь», – перевезти. Когда мы с вами пойдем к ним? Я думаю завтра ехать».

Сейчас же Кобылинский пошел в губернаторский дом и через Татищева просил у Государя аудиенции для Яковлева. Государь назначил после завтрака в 2 часа.

Когда Яковлев с Кобылинским пришли в дом, их встретил камердинер Волков. Он показывает: «Яковлев сказал мне, что он желает наедине переговорить с одним Государем. Я хоть сейчас пойду под присягу и клятвенно могу удостоверить, что это было именно так. Именно Яковлев просил меня передать Государю, что он желает говорить с ним наедине. Я сказал Яковлеву, что мое дело доложить, а там – как Его Величеству угодно будет. Государь вместе с Государыней были в это время в гостиной рядом с залом. Когда я сказал Государю, что Яковлев желает с ним говорить наедине, Государь пошел в зал. Яковлев также пошел в зал. Тут же был и полковник Кобылинский. Яковлев сказал Государю, что он желает говорить с Государем наедине. Я это категорически удостоверяю. Государыня, услышав эти слова Яковлева, сказала ему: «Это еще что значит? Почему я не могу присутствовать?» Я не могу сказать, было ли при этих словах Императрицы заметно смущение у Яковлева. Я не придал тогда этому значения и не обратил внимания на него. Я только помню, что он уступил и сказал, кажется, так: «Хорошо». После этого он сказал, обращаясь к одному Государю: «Вы завтра безотлагательно должны ехать со мной». Я тут же ушел и дальнейшего разговора Их Величества с Яковлевым не слышал».

Он говорил Государю, показывает Кобылинский, следующее: «Я должен сказать Вам, – он говорил, собственно, по адресу одного Государя, – что я чрезвычайный уполномоченный из Москвы от центрального исполнительного комитета и мои полномочия заключаются в том, что я должен увезти отсюда всю семью, но так как Алексей Николаевич болен, то я получил вторичный приказ выехать с одним Вами». Государь ответил Яковлеву: «Я никуда не поеду». Тогда Яковлев продолжал: «Прошу этого не делать. Я должен исполнить приказание. Если Вы отказываетесь ехать, то я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Вы можете быть спокойны. За Вашу жизнь я отвечаю своей головой. Если Вы не хотите ехать один, можете ехать с кем хотите. Завтра в 4 часа мы выезжаем».