Владимир Прибытков - Тверской гость Страница 13

Вокруг примолкли.

- Ушли? - еле слышно спросил вдруг мужик.

- Ушли... - тихо ответили ему. - Пожгли все...

С силой упершись в землю, мужик перевалился на колени, потом, ухватившись за подставленное плечо, встал во весь рост. Падавшие на разбитое лицо рыжеватые волосы слиплись от крови, он отвел их локтем в сторону.

- Мои... тут?

- Здеся, Федор...

Никитин с невольной жалостью смотрел на мужика. Эх, и отделали, беднягу. А, видать, здоров! Мужик перехватил взгляды чужих людей.

- Видали, православные, как сирот зорят? - хрипя, выговорил он. - За что? За что?

Он остановился и глянул в сторону монастыря. Потом сжал кулак и, погрозив, выкрикнул:

- Прокляты будьте! Прокляты!

Кое-как Никитин выспросил у княтинцев о монастырском набеге. Говорил больше Федор. Никитину этот мужик понравился. Он рассказывал толковей других.

- Неправедно игумен поступил! - возмущенный услышанным, сказал Никитин. - На него управу найти можно!

- Где? - безнадежно и зло спросил Федор.

- У великого князя! Ему челом бейте!

- Ему! - поддержал Копылов. - Вы, ребята, не сдавайте, за свое стойте! Вот, слыхал я, игумен в Угличе своих сирот непомерно обложил, так они грамоту епископу послали, челом били, и он заступился.

- Правда, - горячо подхватил Афанасий. - Отменил игумен поборы-то непомерные. Вот и вам надо так.

В кучке княтинцев зашевелились, заговорили:

- Игумен вольничает...

- Есть правда-то на свете!

- Великий князь заступится...

- К епископу идти...

Федор поднял голову:

- Как пойдешь-то? Грамоту надо... Так не пробьешься:

Обнадеженные было княтинцы приуныли.

- Известно, грамоту...

- Куды без нее?

- А платить чем?

- Не, теперь одно - по миру волочиться...

Никитин положил руку на плечо Федору.

- Я вам грамоту напишу.

Федор недоверчиво спросил:

- Ай можешь?

- Могу, ребяты... Иванка! - обернулся Никитин к Лапшеву. - Сгоняй-ка на ладью, возьми у меня в коробе, в синем, тетрадку да склянку с чернилами.

- Сейчас, дядя Афанасий!

Иванка припустил бегом. Никитин и Копылов опустились на траву. Княтинцы по-прежнему жались к ним.

- Да вы кто будете-то? - спросил Федор.

- Купцы, - ответил Никитин.

- Ваша доля вольная, - опять вытирая кровь с лица и морщась, вздохнул Федор. - Вам что? Купил - продал... А тут, видишь, как...

- Да и у нас не сладко, - утешил его Копылов. - Не слыхал, что ль, как дерут с нашего брата? А то и пограбят...

- Дело торговое, - равнодушно согласился Федор. - Из наших, после воли, двое тоже в купцы ушли. Один, слышь, выбился. В Твери. Прошка Викешьев... Не слыхали, часом?

- Нет, - подумав, отозвался Никитин. - Не упомню.

- Конешно, где всех узнать... Тверь большая.

Он умолк и уставился на пожар. Тлели бревна нижних венцов. Метался пепел. Смотрели, как догорает деревенька, и купцы. Подошла Марфа. Она еле двигала ногами после побоев. Села рядом с Федором, потрогала его за плечо, словно убеждаясь, что жив, и строго, испытывая, оглядела тверских.

- Мать? - спросил Копылов. И, не дожидаясь ответа, сам сказал: Мать...

Вместо Ивана присеменил Микешин. Наглотавшись гари, перхал, сплевывал. На его дорожный кафтан упала искра, прожгла дырочку. Сунув Никитину тетрадь и склянку, Микешин стянул кафтан и стал с досадой рассматривать порчу. Не выдержал и сердито буркнул:

- Вот понесла нелегкая...

Копылов, зло сощурив глаза, процедил сквозь зубы:

- Люди о доме сгоревшем меньше плачутся, чем ты о дырке...

- Люди, люди, - пробурчал Микешин. - Кафтан-то всего четыре лета ношен...

Княтинцы сбились вокруг Никитина, говорили наперебой.

- Про Ваську Немытого вставь. Трое детишек осталось...

- Сараи с сеном были! Сено впиши.

- Скотину, скотину не забудь!..

Никитин, которому раздобыли чурбачок вместо стола, кивая, записывал...

Кончив рассматривать дырку, Микешин осторожно свернул кафтан, поглядел на княтинцев и спросил у Копылова:

- Грамоту, стало быть, пишут?

- Грамоту.

- Ну, я в стороне. А Никитин зря встрял.

- Как зря? - резко повернулся Копылов. - Людей, зорят.

- Их зорят, им и плакаться. Не наше дело. Еще неизвестно, кто прав. Может, игумен.

- Дома жечь, народ убивать, детей пороть? Прав?!

- А ты на меня не лезь! Не я жег-то...

Марфа, слышавшая их разговор, в горестном молчании уставилась на Микешина.

- Ты чего, тетка, а? Чего? - поеживаясь от ее взгляда, заулыбался Микешин. - Чего глядишь-то? Беда у вас, стало быть, а?

Марфа не отвечала и не отводила глаз.

- Ну, я пойду! - засобирался Микешин. - Тронулась старая, видать... Так мы в ладье будем, управляйтесь живее...

Он быстро зашагал по улочке, обернулся раз, другой, согнулся и припустил чуть ли не бегом.

Марфа тяжко вздохнула, перевела глаза на Копылова и проговорила:

- Ваш он?

- Наш, - нехотя признал Копылов.

- Жалконькой, - сокрушенно покачала головой Марфа. - Как жить-то будет? Один-то?

От этой неожиданной жалости поротой, погоревшей старухи Копылова даже озноб пробрал.

...Кое-как Никитин кончил писать. Буквы лежали неровно, перо в нескольких местах прорвало бумагу. Он подул на чернила, чтоб просохли. Княтинцы благоговейно смотрели на его губы.

- Ну, слушайте, прочту.

Никитин, держа лист обеими руками, начал:

- "Се мы, сироты княтинские, бьем тебе челом, великий княже, на игумена монастыря Бориса и Глеба, на Перфилия. А тот игумен давно на наши земли и луга глядел и замыслил привести их к своим..."

Кончив читать, он поднял голову:

- Так ли писано?

- Так! Так!

- Все правда!

Никитин передал грамоту Федору. Лисица, отерев руки, бережно принял лист, так и впился глазами в черные строки. Из кучки княтинцев высунулась молодая баба, держа в напряженно вытянутой руке узелок.

- Прими, кормилец. Яички тут, уцелели...

Никитин попятился.

- Да что ты? Нехристь я, что ли, брать с вас?

Баба все держала узелок. Копылов подошел сбоку, властно, но ласково согнул ее руку, подтолкнул бабу назад.

- Не гневи бога, молодица... Ну, прощайте, мужики. Дай вам бог удачи! Пошли, Афанасий.

- Постой, - удержал его Никитин. - Слушай, Федор, Тверь ты знаешь?

- Нет.

- Ну, когда придете, спроси на посаде избу Никитина. Постоишь там, у меня, пока дело решится.

Федор, с трудом сгибая саднящую спину, поклонился Никитину до земли. Пожар уже кончился. Ветер вздымал черный прах, устилал им траву. Княтинцы проводили купцов до ладьи. Сиротливая кучка людей, среди которых высилась могучая фигура Федора, долго виделась уплывавшим...

- Начали дорожку! - сердито, ни на кого не глядя, ворочался на мешках Микешин. - Так плыть будем - добра не жди. Наше дело торговать, а не соваться всюду... Еще бед наживешь с заботами-то этими.

- Заткнись! - грубо оборвал его Копылов, - Слушать срамно!

- Не слушай! - окрысился Микешин. - Заступники! Апостолы! Попадете вот под кнут, тогда как проповедовать будете?

- Ну, довольно! - прикрикнул Никитин. - Чего испугался-то? Какие кнуты тебе видятся? Перекрестись! Мужики кругом правы!

Но Микешин еще долго ворчал и умолк только тогда, когда принялся штопать дыру на кафтане. Дело это заняло его целиком.

- Дядя Афанасий! - тихо позвал Иван, пробравшись на корму к Никитину. А добьются мужики правды-то?

- Должны добиться, - ответил Никитин, поглядев на серьезное лицо парня. - Должны... Мужик, Иване, всему основа. Нельзя его зорить. А вот бояре да монастырские...

Не договорив, он махнул рукой. Иван поглядел на Никитина и ничего больше не спросил.

"Эх ты.,, птенец! - с нежностью подумал Никитин. - Многого еще не ведаешь... Ну что ж. Может быть, так оно и лучше".

Он снова лег, рывком натянул кафтан на голову и упрямо закрыл глаза. Все не передумаешь и всему думами не поможешь.

Дорога до Нижнего Новгорода, где тверские купцы должны были пристать к московскому посольству в Шемаханское царство, лежала через Калязин, Ярославль, Плес и Кострому. В Калязине, куда ладья пришла на второй день, сделали первую большую остановку, завели судно в речушку Жабню, целый день с удовольствием ощущали под ногами твердую землю. Городок был хорошо знаком всем, даже броннику. Повстречали тверских, поговорили с москвичами, приехавшими на прошлой неделе из Димитрова.

Те подтвердили - да, посольство в Шемаху собирается, тверские как раз успеют.

На заходе солнца сходили в монастырь Живоначальной святой троицы, стоявший неподалеку, над Жабней, помолились об удачной дороге, пожертвовали монастырю рубль. Игумен Макарий, отстояв службу с братией, позвал купцов, спросил, что слышно у Спаса, полюбопытствовал, не везут ли простых материй, - он бы взял локтей сто на подрясники, - и, узнав, что такого товару нет, с миром отпустил, благословив на путь.

В Угличе решили не стоять - пожалели время. Проплывали этот маленький городок среди дня, до вечера еще много верст могли сделать. Да и что узнаешь в Угличе? Хоть и красив Углич, сгрудивший над Волгой белые стены крепости, монастырей, высокие звонницы и тонущие в зелени крыши домишек, но это не Калязин, пусть не такой казистый, да зато живой, бойкий, перенявший у города Кашина московский торг. В Угличе только псалмы слушать да пересуды просвирен.