Владимир Колесов - Мир человека в слове Древней Руси Страница 13

Оказалась поучительной также грамматическая история слова сосед (см.: Серебряная, 1980). До XVI в. оно склонялось как все имена с твердой основой, т. е. сосѣды, сосѣдомъ (винительный и дательный падежи множественного числа). В XVII в. устанавливался уже современный мягкий тип: соседи, соседей, соседям... Но старые формы сохранялись в деловой письменности, которая отражала имущественное и правовое положение социальной группы «соседей» («подсоседников»)— разорившихся безземельных крестьян, не имевших уже самостоятельного хозяйства. Только этих лиц обозначали устаревшим для XVII в. наименованием (именительный падеж множественного числа сосѣди, но винительный сосѣды), а для слова в других, характерных и для нашего времени, значениях были обычны уже новые формы склонения. Вероятно, это имя изначально было социальным термином и только позже стало употребляться по отношению к ближнему своему. Грамматическая история слова сосѣдъ в точности совпадает с историей слова холопъ, у которого также во множественном числе укоренилось мягкое склонение. Слова соседи и холопи (во множественном числе) обозначали людей подневольных; не своих и не чужих.

Сосед, как и близкий, мог быть вместе с тем не из своих, хотя и родных по крови, но одновременно и чужим. Потому возникла надобность в словах, которые позволили бы разграничить понятия по степеням такой близости.

Попробуем на материале древних текстов прояснить для себя семантическую перспективу расходящихся по значениям слов, некоторые из них были и вовсе нерусскими. Среди значений греческих слов, обозначавших близких в каком-либо отношении людей, определенно выделяются две группы; близкие по рождению, по родству, по роду и ближние по месту жительства. На первый взгляд такое различие не отражается явным образом в славянских переводах, однако различие все- таки есть; оно проявляется, как только мы сравним варианты слов по разным редакциям или спискам одного и того же перевода.

Plēsíos (то, что полнее всего выражает представление о ближнем, живущем, между прочим, и по соседству) в первоначальных переводах Кирилла и Мефодия передавалось словом искрьнъ (отсюда позднее искренний), в последующих переработках текста — словом подругъ, а еще позже и уже устойчиво, как книжная традиция, — словом ближьний (Евсеев, 1897, с. 107, 121; Ягич, 1902, с, 92; Ягич, 1884, с. 44; Слав. Апостол, с. 76, 211—212; и мн. др.). Это значит, что в известном стихе из Евангелия от Матфея (XIX, ст. 19) «и възлюби ближьнего» первые славянские читатели видели другие слова: «възлюби искрьнего своего». Искренний — тот, кто рядом, возле тебя; до сих пор в русских говорах сохранились наречия того же корня: кри, крей — подле, возле, тут, рядом. Искренний ближе к сердцу, ему доверяешь, потому что от него зависишь. Это настоящее, подлинное, не заменимое ничем отношение, второе «я» человека, и ясно, что искренний — все-таки ближе «ближнего моего». Все значения слова искренний, которые мы только что представили, вторичны, они развились гораздо позже, кроме, быть может, значения "настоящий, подлинный", т. е. такой, который ближе всего к сути. Ср.: «Другое намъ искрьнее тако же авва сь Иоаннъ... игуменъ... повѣда» (Син. Патерик, с. 140) — поведал, как на самом деле было, ближе всего к правде. В исходной точке переноса значения по сходству искренность понималась как точное подобие правды, однако не сама правда. В конце XIV в., когда попали на Русь переведенные на славянский язык сочинения Дионисия Ареопагита, стали говорить также об искренности чувств и переживаний; «сирѣчь искрьнство естьствено» (СлРЯ XI—XVII вв., вып. 6, с. 261) — это понимание пришло вместе с новыми философскими учениями и веяниями в искусстве (Андрей Рублев). Понятие об искренности стало необходимым в условиях нового быта, когда контакты между людьми постоянно расширялись; однако внутренней основой, на которой развивалось само новое понятие, стало древнее представление о родстве или, во всяком случае, близости к человеку, которому можно доверять как самому себе. В противопоставлении «искренний — обманный» для Древней Руси важнее казалась сторона обманная, она отмечается эмоциональной памятью как нечто, внушающее опасение, тогда как со стороны искреннего подвохов не ждут. Искрь — всегда "близкий", это прилагательное равнозначно, например, такому распространенному тогда слову, как сердоболя.

В древнейших славянских переводах слово сердоболя заменяло слова ближикъ или ближьний на месте латинского ргоximus "ближайший, наиболее важный" или греческих syggenés "родич", homophýlos "одного рода-племени"; так и говорили: «от сердоболя и от домашнихъ» (Срезневский, III, стб. 881). Сердоболя — тот, о ком сердце болит, который в мыслях твоих всегда с тобой.

Были и другие обозначения крайне близкого человека, ближайшего по крови и духу. Так, греческое gnḗsios "кровный, родной" переводилось в разных текстах как ближьнъ и как присьнъ. Слово присный "истинный" того же корня, что истъ, откуда позже истина. В «Сказании о Петре и Февронии», записанном в начале XVI в., присный братъ — единоутробный брат (от одной матери), для древнего русича ближе такого человека никого не могло быть.

Если все подобные слова, впоследствии утраченные или замененные другими, собрать вместе, окажется, что в выражении понятия о близком постепенно происходило отстранение от кровного в сторону ближнего: от родича — к знакомцу, соседу, спутнику. Сердоболя или искренний сменились сначала словом подругъ, а ведь обозначает оно того, кто «идет за другом», следует ему и тем самым связан с ним. Друг уже не всегда "родич по крови", но скорее "близкий по праву дружбы"; в конце концов и оно заменяется словом ближний. Известно мнение, что искрьнъ в книжном языке X в. означало, вероятно (как и в новоболгарском языке), "откровенный, дружественный", а ближьнъ — "родственный" (Толк. Феодор., с. 158); вполне возможно, что и наоборот, потому что такое значение слова искренний, как "откровенный", еще не известно древнему славянскому языку. Искренность понималась тогда не в отношении к слову и речи, а применительно к делу. «Не покаявшеся же искрѣнѣ к богу, потрѣбиша тѣхъ» (Пандекты, л. 200 б); искрѣнѣ в болгарском переводе заменено словом прилѣжнѣ (что больше соответствует греческому оригиналу); в XII в. На Руси искренность понимали еще как простую прилежность (но «прилежат» делу, а не слову).

Интересно, как понимается выражение «ближние свои» в «Повести временных лет». В ней есть указания на то, что ближика или ближьний — родич, а не сосед. Окончательный текст «Повести» сложился к началу XII в., но только четыре раза упоминаются в ней наши слова — в двух договорах Руси с греками. В 945 г. за убийство человека некие «от ближнихъ убьеного да убьють и его» (Лавр. лет., л. 13), а если смертью отомстить не удастся, и убийца сбежит, «да възмуть имѣнье его ближьнии убьеного» (там же, л. 136). Ближние должны также возместить утрату родича за счет имущества убийцы. В договоре Олега 911 г. специально оговаривается; «Аще кто умреть не уря[ди]въ своего имѣнья, ци своих не имать, да възратит имѣние к малым ближикам в Русь» (Лавр. лет., л. 18Р), в другом случае подобный ближика именуется как ближний (Лавр. лет., л. 17 Р). Оба текста переведены с греческого и выражают принятую в средневековой Европе систему имущественных расчетов. Выражение малый ближика соответствует формуле agnatus proximus (Дьяконов, 1912, с. 22) и обозначает ближайшего родственника по отцу (или самого значительного из них). Ближние — это несомненно род, родные. В договоре с греками 945 г. говорится о мести от ближних (что выражает еще родовые отношения в обществе), а в древнейшей «Русской Правде» начала XI в. мстят уже только ближайшие родственники, т. е. семья, а не род (Тихомиров, 1941, с. 53). В самой же летописи под 1071 г. перечислен тесный круг семьи: мати, сестра, дети. Это уже не род, не ближние — это близкие. Но и ближние еще очень долго оставались близкими, поскольку они обладали правом наследования и кровной мести. Ближние твои за кровь твою мстить не станут, они довольствуются имуществом — «обидой». Согласно «Русской Правде», сирот отдают «на руцѣ» самому ближнему по родству: «кто имъ ближей будутъ» — очень конкретное представление о родстве как о чисто пространственном отношении. На то, что первоначально ближьнии — действительно родичи, указывают сочетания слов, возможные в древнерусском: от ближнего получают добро, любовь, честь, дары и прочее, что может дать только родич и близкий человек, только тот, кого называют искренний, присный и сердоболя. Все эти представления идут из родового быта, и первые славянские переводы отражают именно то понятие о ближнем, когда ближним может быть лишь близкий, родной по крови человек.