Михаил Мельтюхов - Освободительный поход Сталина Страница 13

Выступая 10 апреля на заседании крестьянской фракции, депутат Кокырлэ заявил: «Мы, господа, предатели крестьянских интересов, не оправдали тех светлых надежд, которые возложило на нас крестьянство! Что мы скажем своим отцам и братьям? Как мы в глаза им посмотрим?! Ведь о земле и воле не может быть и речи!! Все святые завоевания великой Русской Революции похоронили если не навсегда, то на продолжительное время. Относительно себя скажу, что сильно раскаиваюсь за свой поступок!» Затем выступил депутат Савчук: «Я, господа, еще ни разу не выступал в нашей фракции, а теперь не могу умолчать: когда я узнал, что парламент вотировал соединение с Румынией, то перед моими глазами предстали все те люди, которые отдавали свои лучшие годы на служение Революции; мне представились их трупы, сгнившие в Сибири. Мне слышен их укор, что мы так легко отдали все те великие завоевания, за которые они жертвовали жизнью».[80]

10 апреля в письме Инкульцу румынский король Фердинанд писал: «Исполнился чудесный сон. Благодарю от души Господа Бога за то, что в столь трудные дни довелось пережить радость возвращения бессарабцев к родине-матери. Искренне благодарен Вам и „Сфатул Цэрий“, чьи патриотические усилия способствовали этому успеху». 22 апреля королевским декретом подтверждалось решение об объединении Бессарабии с Румынией, а «отличившиеся» Инкулец и Чугуряну получили должности министров без портфелей в румынском правительстве.

Узнав о состоявшемся решении «Сфатул Цэрий», советское руководство 12 апреля заявило, что «попытка румынской олигархии аннексировать Бессарабию является… не только наглым попранием торжественного договорного обязательства, но и насилием над волей всего населения Бессарабии». 18 апреля в ноте румынскому правительству Москва указала, что заявление Маргиломана о присоединении Бессарабии к Румынии «является не только вызовом Российской Федеративной Советской Республике, но и вопиющим нарушением заключенного Вашим предшественником соглашения с Россией об очищении в течение 2-х месяцев Бессарабии». Это решение лишено «какой бы то ни было международной правовой силы. Насильственное присоединение к Румынии не уничтожает единства и солидарности трудовых масс Бессарабии и России».[81]

Но и УНР также претендовала на Бессарабию. Еще 18 июля 1917 г. Киев заявлял, что «Украина простирается от Карпат до Кавказа и что Бессарабия является ее составной частью». 20 апреля 1918 г. правительство УНР заявило протест против присоединения Бессарабии к Румынии, а 11 мая разорвало с ней дипломатические отношения и ввело экономические санкции на Днестре, снятые лишь после обращения Румынии к Германии. Летом 1919 г. правительство Румынии, несмотря на предложения Антанты оказать поддержку деникинской армии, предпочитало оказывать помощь УНР, поскольку было заинтересовано в том, чтобы между Бессарабией и Россией существовало буферное государство, которое препятствовало бы воссоединению края с Россией при любом режиме в последней. В обмен на обещанную поддержку Бухареста в вопросе поставок оружия и боеприпасов петлюровское правительство УНР 26 июля 1919 г. признало Бессарабию частью Румынии.

Тем временем 7 мая 1918 г. правительство Маргиломана подписало мирный договор со странами Четверного союза, который закреплял режим колониальной эксплуатации Румынии и превращал ее из суверенного государства в зависимую страну. Согласно этому договору Румыния лишилась Добруджи, южная часть которой с небольшим приращением отходила Болгарии, а остальная часть переходила в совместное владение держав Четверного союза. Порт Констанца и железнодорожная линия Констанца-Чернавода попадали в руки Германии. Румыния передавала полосу территории вдоль Карпат в 6 тыс. кв. км Австро-Венгрии. Всего Румыния теряла почти 30 тыс. кв. км территории, а получала Бессарабию (44,5 тыс. кв. км). Договор предусматривал, что Европейская комиссия по управлению устьями Дуная, созданная на Берлинском конгрессе в 1878 г., будет заменена новой комиссией, в которой приоритет должен был быть в руках Германии, Австро-Венгрии и их союзников. Таможенная политика и торговля по Дунаю должны были зависеть от держав Четверного союза. Каждая страна, входящая, согласно этому договору, в новую Дунайскую комиссию, получала право держать по два военных корабля в Галаце и Браиле.

По планам германского командования Румыния до р. Серет должна была находиться под контролем германских оккупационных войск. На территории же от Серета до Днестра германское командование расположило румынскую армию, которая должна была иметь при себе немецких офицеров. После ратификации договора в ходе дополнительных переговоров будет определен срок эвакуации оккупационных войск, численность которых определялась в 6 дивизий и «хозяйственные формирования», содержащихся за счет Румынии. Согласно договору румынская армия была ограничена численностью в 20 тыс. человек в пехоте, 9 тыс. — в артиллерии и 3,2 тыс. — в кавалерии, сведенных в 8 дивизий. Все остальное тяжелое вооружение и пулеметы сдавались на склады на оккупированной территории, но под румынской охраной. Кроме того, 2 пехотные и 2 кавалерийские дивизии и несколько егерских батальонов, действующих в Бессарабии, оставались «в составе {штатов} военного времени до тех пор, пока в результате проводимых союзными державами военных операций на Украине границам Румынии не будет больше угрожать опасность».[82] По сути, их численность никак не регламентировалась, что позволило румынскому командованию сохранить в армии почти 200 тыс. человек.

Румыния была обязана передать в руки Австро-Венгрии и Германии в собственность или аренду на 90 лет места вдоль берегов Дуная, годные для строительства товарных и угольных складов, магазинов, погрузочных предприятий, ремонтных мастерских и железнодорожных веток. Страны Четверного союза брали на 90 лет в аренду нефтяные промыслы Румынии. При этом монополия на торговлю румынской нефтью и нефтепродуктами переходила в руки Германии и Австро-Венгрии. Корабельные верфи в Турну-Северине передавались Австро-Венгрии в долгосрочную аренду за мизерную плату. При этом Австро-Венгрии разрешалось иметь на территории Румынии железную дорогу от границы до Турну-Северина. Подобные предприятия в Добрудже на тех же условиях передавались Германии. Румыния должна была оплатить все реквизиционные боны, выданные державами Четверного союза на оккупированной румынской территории за все время войны (на сумму 1 300 млн леев).

Общая сумма контрибуции, которую должна была заплатить Румыния, превышала 5 миллиардов леев. Леса и лесная промышленность Румынии попадали в руки германских монополий. Договор превращал Румынию в аграрный придаток Германии. Всю свою сельскохозяйственную продукцию Румыния вплоть до 1926 г. должна была поставлять только Германии по заранее установленным заниженным ценам. Румынскому правительству было заявлено, что все хлебные запасы Румынии переходят в руки немцев, а Румыния может снабжаться из Бессарабии. «Приобретение Бессарабии возвращает вам в 10 раз больше того, что вы теряете», — говорил глава германской делегации Р. Кюльман Маргиломану.

Оккупированная румынская территория стала объектом неприкрытого грабежа. Всего за период оккупации из Румынии в страны Четверного союза было вывезено 2 161 905 тонн продовольствия и фуража, 83 тыс. лошадей, 220 500 голов крупного рогатого скота, 317 тыс. свиней, 1 483 тыс. овец, 41 тыс. коз, 1450 ослов и мулов, 1 140 809 тонн нефти, 57 475 тонн железа и металлов, 93 945 тонн соли, 201 153 тонн леса.[83] Хотя Бухарестский мир был 28 июня одобрен палатой депутатов, а 4 июля сенатом Румынии, в силу он так и не вступил, поскольку не был подписан королем. Это, впрочем, не мешало румынским властям возмещать свои убытки за счет Бессарабии.

Только за два первых месяца оккупации в Бессарабии погибло около 25 тыс. человек.[84] 1 июля 1918 г. в крае было введено осадное положение, а 4 августа было приказано ввести для вывесок и афиш румынский язык.[85] Даже румынофил Н. А. Александри считал, что «по всей стране стон стоит от края до края: беззакония, издевательства, глумление такое, каких не было, быть может, от века. Времена царского абсолютизма кажутся чуть ли не раем». В этих условиях становится понятной популярная в Бессарабии «пословица: „Румын — это не национальность, а профессия“. За 18 месяцев румынской оккупации Бессарабия стала гораздо больше привязана к России, чем за 100 лет русского господства».[86] Жестокий оккупационный режим, грабежи, реквизиции, репрессии вызывали у бессарабского населения желание бороться с румынскими интервентами.[87] Как вспоминал побывавший в Бессарабии весной 1919 г. в составе французских войск В. Майбородов, население единодушно ругало румын, а один крестьянин-молдаванин выразил общее мнение: «Пришел какой-то цыган и каже, шо он мене брат, а какой он мне брат, когда я русский человек». Меры румынских оккупационных властей «обрусили скорее молдаванское население, чем русское правительство за сто лет своего управления» — все местные старались говорить по-русски. И если на левом берегу Днестра ждали румын для освобождения от большевиков, то бессарабцы ждали большевиков для освобождения от румын. Во всех уездах Бессарабии существовали подпольные ячейки, партизанские группы и отряды. То есть фактически в крае шла малая война с румынскими войсками. «Положение тяжелое, — признавал в своем дневнике влиятельный румынский историк Н. Йорга. — Крестьяне ненавидят порядок. Даже и 10 % населения не питает к нам должных чувств…»[88]