Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 2 Страница 13

По крайней мере, я бы на месте евреев непременно так бы и сделал (а еще лучше, пристрелил бы коронованного дурака или взорвал бы его бомбой). Даже как-то обидно: евреи и тут заимствовали у русского народа не самую лучшую его черту: патологическое долготерпение.

Глава З

Миф о вымаривании без земли

В мире нет проворней и шустрей,

Прытче и проворней (словно птица),

Чем немолодой больной еврей

Ищущий возможность прокормиться.

ОСВОЕНИЕ НОВОРОССИИ

Еще Екатерина II хотела переселять евреев на новые земли, в Новороссию, и не очень преуспела в этом занятии.

Ее внук Александр I хотел этого не меньше, чем бабушка. При Александре выделили 30 тысяч десятин на первый раз, и всем евреям, желающим переселяться, давали по 40 десятин на семью, денежные ссуды на устройство хозяйства и переезд. Возвращать затраченные ссуды предполагалось начать через 10 лет и в течение 10 лет. Даже предварительную постройку домов из бревен делали для евреев-переселенцев, хотя в степных районах даже многие помещики строили себе глинобитные дома — так дешевле.

Просвещенные еврейские деятели (тот же Ноткин) поддерживали идею переселения, так что была она не «чисто русской» — как и большинство затей русского правительства: у каждой из них находились идейные или небескорыстные, но приверженцы.

Цель была понятна: привлечь евреев к производительному труду, удалить от «вредных промыслов», при которых они «массами, волей-неволей отягощали и без того незавидный быт крепостных крестьян» [25, с. 58]. Очень может быть, правительство и правда «предлагало обратиться к земледелию», стремясь к «улучшению их быта» [25, с. 154], но евреи-то вовсе не рвались таким способом «улучшаться». А ведь как будто очевидно, что «против желания или при безучастности людей на землю не посадить успешно» [6, с. 78]. Да ведь и не только посадить на землю, а вообще ничего нельзя сделать «успешно» без желания самих людей, что тут поделать!

Желание появилось в 1806 году, когда совсем приблизился срок выселения из деревень, и евреи «рвались… как в обетованную землю… точно как их предки из земли халдейской в землю ханаанскую». Правда, рвались они вовсе не заселять пустующие земли, а скорее уйти от преследований.

Не обходилось без гешефтов, когда свой паспорт продавали другим, а себе требовали новый, «взамен утерянного». Иные же тайно уходили в Новороссию группами, без позволения и без документов. И все они «настойчиво просят землю, жилья и пищи» [17, с. 58].

Губернатор Ришелье в 1807 году даже просил снизить темп переселенческого движения: не успевали строить дома и рыть колодцы для новоприбывших. Но как раз в это время губернаторы западных губерний стали отпускать всех просившихся, вне партий, и на юг хлынул настоящий человеческий поток. Только в 1810 году, после множества признаков неуспеха, правительство стало ограничивать переселенчество. Сколько евреев успело уйти в Новороссию до этого, трудно сказать точно. Называют цифры от 100 тысяч человек до 150. Многие из них «пропали» уже по дороге, и куда девались — до сих пор история умалчивает. Другие «образовались» вдруг в Одессе, в Кишиневе, и если не могли записаться в мещане, то слонялись бродягами, прибивались в артели рыбаков или в иные промыслы… Но на землю упорно не садились.

Только две трети переселенцев начали вести земледельческое хозяйство. Лучше бы они сразу сбежали в Одессу! Большая часть из них не стала зажиточной даже через несколько лет, и причины этого очевидны: переселенцы засевали лишь малую часть земли и старались пахать и сеять поближе к дому. По неопытности ломали инструмент, а то и продавали сельскохозяйственные орудия. Скотина у них падает, а то и «режут скот на пищу, а потом жалуются на неимение скота». Продают скот и покупают хлеб для еды себе и бесчисленным родственникам, приходящим из западных губерний. Не сажают огородов. Соломой, заготовленной для кормежки скота, топят избы. Не заготавливают кизяков, а дров на юге мало, и жилища отсыревают, потому что не протоплены. От нечистого содержания домов — болезни.

Поселенцы за год, за два вовсе не поднимались до самостоятельной жизни (на что рассчитывало русское правительство), а оказались «доведены до самого жалкого положения», износились до лохмотьев. Но инспектора отмечали: произошло это потому, что поселенцы «всё надеются на вспоможение от казны», а сами «не имели одежды по лености, ибо не держали овец, не сеяли льна и конопли», и их женщины не пряли и не ткали [6, с. 61].

Некоторые сознательно держали свои хозяйства в убожестве — это давало им основания просить помощи или разрешения уйти, отлучиться на заработки. «Иные сеяли по 5 лет на выпаханных нивах», не меняя культур, и в конце концов «даже семян не собирали», то есть урожай оказывался меньше посеянного. Волов же, данных правительством, «отдавали в извоз», не кормили, изнуряли непосильной работой. Были случаи, когда евреи-переселенцы «роптали» на тех, кто трудился и получал хороший урожай: они могут «показать начальству способность к земледелию, и их принудят им заниматься».

В одной из колоний инспектора из 848 поселенных там семейств на местах нашли 538 — остальные ушли в Херсон, в Одессу, Николаев, даже в Польшу на промыслы, а то и вообще исчезли неведомо куда. И в других колониях тоже «весьма многие, получив ссуду и считаясь хозяевами, являлись потом в селения только ко времени денежных раздач… а потом уходили с деньгами в города и селения для промыслов».

В селении Израилевка под Херсоном из 32 поселенных семей жили 13, остальные «шинкарили в соседних уездах» [25, с. 145].

Для ведения же сельского хозяйства многие евреи привлекали к земледелию бродяг — в основном из беглых крепостных. Эти занимались земледелием весьма охотно, а некоторым так нравились их новые хозяева, что они переходили в иудаизм: почему в 1840 году и «пришлось» запретить евреям нанимать в работники христиан (ужасно непатриотическое замечание: получается, евреи были лучше русских помещиков? Так?).

Оценки инспекторов, проверявших, как евреи приступили к новой жизни, рисуют безрадостную картину: «по привычке к беззаботной жизни, малой старательности и неопытности к сельским работам». По их мнению, «к земледелию надо готовить с юных лет; евреи, до 45 и 50 лет дожившие в изнеженной жизни, не в силах скоро сделаться земледельцами» [25, с. 65].

Ришелье утверждал, что жалобы исходят от «празднолюбивых» хозяев, а от «добрых» жалоб не дождешься. Но много ли было среди евреев хозяев добрых?

Порой оценки происходящего звучат не только наивно, но и обиженно: «Правительство пожертвовало для них казенным пособием с надеждою, чтобы были они земледельцы не по одному названию, а на самом деле» [25, с. 29]. «Некоторые из поселенцев, без побуждения их к трудолюбию, могут надолго остаться в убыток казне» [25, с. 29]. И вообще еврейские колонии не процветают «по узнанному теперь их (евреев) отвращению к земледелию». А раньше узнать это было ну никак невозможно… Скажем, спросить самих евреев.

Может быть, стать земледельцами евреям помешали какие-то внешние обстоятельства? Тяжелый климат? Неурожаи? Трудность поднимать целину? По словам хнычущих переселенцев, «степная земля столь твердая, что ее приходится пахать четырьмя парами волов», воды у них мало, все они больны от плохого климата, а выращенное ими тут же поедает саранча.

Все это было, но, во-первых, Новороссия — это один из самых благодатных регионов во всем мире, край курортов международного значения. В Северном Причерноморье и на Северном Кавказе сосредоточивается порядка 20 % мирового чернозема. Этот край — почти самый благоприятный и для земледелия, и для жизни человека на всем земном шаре. Во всяком случае, и жить тут лучше, и уж, конечно, вести хозяйство выигрышнее, чем в Израиле.

Во-вторых, в том же самом месте и в то же время другие переселенцы — болгары, меннониты, немцы, понтийские греки — разводили огромные сады, виноградники, собирали великолепные урожаи и быстро становились «весьма зажиточны».

Несколько раз немцев-колонистов даже переселяли в еврейские колонии — чтобы те могли посмотреть, как хозяйничают. Усадьба немца издали была видна, выделяясь на фоне еврейского переселенческого убожества. Но евреи лучшими хозяевами не стали — ведь от демонстрации соседа, у которого десятеро детей, импотент не излечивается от заболевания, а только приобретает комплекс неполноценности.

В общем, мнение русских, от крестьян до царского дворца, было примерно одинаковым: евреи неспособны к земледелию, потому что «изнежены» и привыкли к более легкой жизни.

Скажу откровенно: эту позицию очень легко разделить. У русских, природных земледельцев, постоянно осваивавших новые пространства Земли, слишком велико неуважение к людям, неспособным преодолевать трудности и устраиваться на новом месте. Даже люди, чья семейная память уже не включает поколений крестьян, считают труд на земле благородным, жизнь поселянина здоровой, а деятельность по освоению, по распашке леса и степи — самой осмысленной.