Александр Васильев - О древнейшей истории северных славян до времен Рюрика, и откуда пришел Рюрик и его варяги Страница 13

Вся сага переведена главами, – в первых двух объясняется, что в 1015 году Эйдмунд, лишенный конунгства во время пиратства на море, созывает родственника Рагнара и шестьсот человек своей дружины, уговаривает их оставить отечество и идти служить русским князьям, которые, разделяя наследие отца, начинают уже враждовать между собой и, следственно, будут иметь необходимость в военной помощи.

3-ю, 4-ю и часть 5-й главы передам здесь, слово в слово.

«Эйдмундовцы не прежде оставили путешествие, как прибыв на восток в Голмгардню, к конунгу Ярислейфу (Ярославу). Они решились (не предлагая своей службы другим) наперед явиться к конунгу Ярислейфу, согласно настоянию Рагнара. Конунг Ярислейф был в родстве со шведским конунгом Олафом: он имел (в супружестве) дочь его Ингигерду. Как скоро сведал конунг о прибытии их в ту страну, послал к ним мужей предложить им безопасность в дружеской земле и (звать их к) его присутствию на веселый пир, за что они хорошо возблагодарили. Когда уселись к пиру, конунг и господыня (его супруга) расспрашивали у них о разных норвежских делах и о конунге Олафе Гаральдовиче. Эйдмунд сказал им много хорошего о нем и о его нравах, говоря, что долгое время был он его совоспитанником и товарищем (на поле брани), но не хотел распространяться о том, что его огорчало, относительно к происшествиям, о которых упомянуто выше. Эйдмунду и Рагнару понравилось всё, касающееся как до конунга, так и до господыни, потому что она решительна (в делах) и мягка на пенязь (то есть щедра); конунг же Ярислейф, хотя отнюдь не славился мягкостью своей на пенязь, но был князь, способный к правлению и знатно видный».

«Тут конунг спросил у них, куда думают они направить дальнейший путь; но они сказали: «Мы сведали, господарь, что ты будешь в некотором убытке по твоему владению из-за твоих братьев; мы же изгнаны из нашей отчизны и отправились к востоку, сюда, в Гардарик, чтобы повидать вас, троих родных. Мы намерены помогать тому из вас, кто более доставит нам уважения и почестей, потому что желаем сами стяжать себе богатство и славу, а вам быть благодарными за почести и уважение. Пришло нам в голову, что вы захотите иметь при себе бодрых мужей, когда на вашу честь станет нападать кто-нибудь из родных, тех самых, которые оборотились теперь вашими врагами. Мы просимся быть защитниками этого владения, (хотим) сойтись с вами на условиях и получить от вас золото и серебро, и хорошее платье; а если вы не намерены тотчас согласиться на наше предложение, то мы получим то же самое доброе от других конунгов, когда вы от нас уклоняетесь». Конунг Ярислейф отвечал: «И очень нуждаемся мы в вашей дружине и распорядительстве, потому что вы умные и храбрые мужи, норманны; но мне неизвестно, сколько потребуете вы жалования за вашу службу». Эйдмунд отвечал: «Во-первых, ты пожалуешь дом для нас и всех наших людей и не откажешь нам ни в каком добре из лучших твоих припасов, в котором будем мы иметь надобность». – «На это иждивение я согласен», – сказал конунг. Эйдмунд примолвил: «Тогда эти люди готовы сражаться впереди тебя и идти (на врага) первые за твоих людей и за твое владение. Сверх того, должен ты отпускать на каждого нашего воина по унции серебра, а каждому начальнику ладьи платить еще по пол унции». Конунг возразил: «Этого мы не можем!» Эймуднд сказал ему: «Можете, господарь, потому что вместо этой платы мы примем бобров и соболей, и другое добро, какое здесь, в вашей земле, водится в изобилии; оценку же им будем производить мы сами (а не наши воины). А если случится какая добыча, тогда можете отпустить нам пенязями. Если будем сидеть без дела, то добра жаловать нам менее». Конунг изъявил на все это свое согласие, и заключенное условие долженствовало продолжаться двенадцать месяцев».

Тогда эйдмундовцы вытащили свои ладьи на берег и прилично их пристроили. Конунг Ярислейф повелел построить для них каменный дом и обить его (внутри) красным сукном; всё нужное было им доставляемо в исправности, из лучших его припасов. Они проводили всякий день с конунгом и господыней в большой радости и потехе. Но когда прожили долгое время в добром почитании, (вдруг) пришли письма от конунга Бурислейфа к конунгу Ярислейфу, в которых было сказано так, что он требует от конунга несколько деревень и торгов, примыкающих к его владению, изъясняя, что они удобны ему для сбора доходов. Конунг Ярислейф рассказал конунгу Эйдмунду о требовании брата. Тот отвечал: «Мало могу я о том судить; но от нас помощь готова, если вам угодно употребить ее. Необходимость повелевает кротко обходиться с братом, когда он поступает кротко; но если, как я предугадываю, он будет требовать более, получив это, тогда тебе самому (предстоит) избрать, хочешь ли отказаться или нет от своих владений, или пожелаешь держаться в них силой и предоставить оружию (решить распрю) с братом, ежели надеешься потом удержаться сам собой. Безопаснее было бы миролюбиво уступить ему то, чего он домогается; но многим покажется малодушным и не княжеским, если ты предпочтешь эту (меру); да и не знаю, зачем держишь здесь заграничную рать, когда на нас не полагаешься? Ты теперь должен избрать сам по твоему разумению». Конунг Ярислейф изъяснил, что он отнюдь не думает без попытки отдавать свои владения. Эйдмунд примолвил: «Тогда ты должен сказать послам брата, что будешь защищать свое владение. Не давай же им много сроку для собрания людей против тебя, потому что умные сказали, что гораздо надежнее драться на своем дворе, нежели на чужом». После этого послы уехали и рассказали своему конунгу всё, как что было, – что конунг Ярислейф не хочет делиться с братом ни малейшей частью своего владения и готов бороться, если тот придет в его удел. Конунг примолвил: «Он, верно, уповает достать (откуда-нибудь) людей и пособие, если полагает защищаться против нас; или же пришли к нему какие-нибудь заграничные мужи, которые подали ему совет укрепить (за собой) свое владение?» Послы сказали, что они слышали, будто находится там норманнский конунг с шестьюстами норманнами. Конунг Бурислейф примолвил: «Так не иначе, они держали ему этот совет! «и т. д.

Вникните в переговоры и в торг скандинавов с князем: нигде ни одним словом скандинавы не высказывают, что они пришли к родичам, в Славянскую Скандинавию, как назвал один русский сочинитель древнюю северную Славянию; нигде не видно одноплеменности старшин русского народа со скандинавами или рабства скандинавам урожденных руссо-славян, – как намекает Карамзин, как положительно-диктаторски объявляет Полевой; нигде скандинавы не называют себя варягами; все русские, говоря о них, именуют их норманнами и заграничными мужами; они и сами себя называли «заграничная рать». Слово «варяги» во всей саге не упоминается ни разу!

Исландцы подробно рассказывают битвы Ярослава с его братом Святополком; но между походами они все время проводили в праздном животоугодии, то есть пили, ели и роптали на замедление выдачи им условленной платы. Этими жалобами кончаются почти все последующие главы саги. Один Эйдмунд выказан всезнающим, всё предвидящим; но рассказ об убийстве ими Святополка столь украшен басней, вроде одной из басен «Тысячи и одной ночи», что рассказчики заверяют в своей способности прихвастнуть и украсить событие для выказывания смелости и удальства Эйдмунда и скандинавов.

Наконец норманнам надоела непривычная им постоянная жизнь, они почти силой вырвались из Новгорода, ушли на лодках же от Ярослава и передались к его брату Ярополку[42], которого стали подстрекать к войне с Ярославом, в этой смуте они выговорили себе в пожизненное владение Полоцк; но, кажется, недолго в нем удержались, когда пять человек, остаток шестисотной дружины, возвратились в Исландию – рассказывать свои подвиги в России.

Выше сказал я другое предание, что король Гадинг проникал до Полоцка, – не одно ли это и то же сказание? По словам Эйдмундовой саги, Эйдмунд вскоре умер, и Рагнар несколько времени владел Полоцком.

Вполне справедливо замечание г. Сенковского, высказанное в послесловии перевода Саги (Библиотека для чтения. Т. 2. С. 50): «Ежели бы где-либо, то в этой саге слово «варяги» Voerengaer vaeringiar долженствовало бы встречаться на каждой странице, ибо повествователи сами служили здесь в звании варягов, сами исполняли их должность. К удивлению, оно нигде не встречается, кажется им неизвестным, здесь и они сами себя, и другие в речах своих о них называют их не иначе как норманнами. Снорри упоминает о варягах, но они так назывались в Константинополе и состояли не из одних норманнов, а из людей разных северных народов. До 1040 года это слово, по-видимому, было неизвестно скандинавам»[43].