Сат-Ок - Земля соленых скал Страница 13

Возвращаясь обратно, я внезапно услышал, что у самого входа в шатер кто-то скулит. Это был Тауга. Я сначала обрадовался: ведь он три дня пропадал в лесу. В этом, правда, ничего удивительного не было, так как мы летом никогда не кормим собак, и они сами для себя охотятся, но всегда приятно снова увидеть собаку-друга. Однако, когда я наклонился к нему, вся радость моя прошла. Нос у пса был сухой и горячий. Он тяжело дышал и весь дрожал.

- Что с тобой, Тауга? - крикнул я.

Он даже не поднял головы. Он попытался встать, когда я опустился возле него на колени и поднял его большую голову, но передние лапы у него сразу подломились, и он снова упал на землю, беспомощно скуля, как маленький голодный щенок.

Никого близко не было, и я просто расплакался. Мой Тауга, большой грозный пес, от которого бежали седые волки, скулил, как слепой щенок. А ведь мы всегда боялись болезней больше, чем самых страшных зверей. Болезни посылали злые духи, питающиеся падалью и гнилой водой болот.

Не вытирая слез, я побежал в шатер, вынес волчью шкуру и разостлал около пса. Его живот был весь в сухих листьях и хвое. Вероятно, ослабев от болезни, Тауга долго полз, стараясь добраться до шатра своего хозяина. Я перекатил собаку на шкуру, подтянул к догорающему костру и подбросил в него свежих можжевеловых веток, дым которых приносит здоровье. А потом? Потом я решился на самый смелый для маленького ути поступок: пойти к колдуну, к Горькой Ягоде.

Никто из нас еще не был у него. Независимо от того, жил ли он у нас или в селении над озером, мы всегда со страхом обходили шатер колдуна. Даже воины неохотно подходили к его типи, зная, что Горькая Ягода в любую минуту, когда только захочет, может превратиться в волка, змею или исчезнуть с глаз, как рассеянный ветром туман над озером.

Я шел к его шатру, а ноги у меня подгибались от страха. Сколько раз я хотел повернуть назад, но перед моими глазами возникал образ друга и приказывал мне идти вперед, наперекор собственному страху.

Весь лагерь спал. Ночь снова была тихой, луна зашла. Я впервые стоял так близко около входа в шатер Горькой Ягоды, что мог коснуться рукой шкуры у входа. В ночной темноте при неясном свете звезд нарисованные на шкуре изображения то ли зверей, то ли людей протягивали ко мне когти и пасти. Из клюва птицы-грозы, висевшей над входом, в меня летели молнии. Над моей головой наклонились повешенные у входа копья. Надетые на них медвежьи черепа, наполненные древесной трухой, зияли пустыми глазницами.

Нет, я не мог решиться коснуться шкуры и уже хотел отступить, когда она внезапно открылась и передо мной, сверкая белками глаз, возник Горькая Ягода. Я вскрикнул. Он же наклонился, внимательно посмотрел на меня и наконец сказал:

- Я ждал тебя, мой сын.

Я не мог промолвить ни слова, глубже вздохнуть, даже шевельнуться. Мне хотелось убежать, но все во мне замерло.

Горькая Ягода кивнул головой.

Откуда он знал о моем присутствии?

- Я знал, что ты придешь, - повторил он и умолк, будто бы ожидая моих слов.

Я пересилил себя и прошептал:

- Мой Тауга, мой Тауга...

- Знаю! - Горькая Ягода выпрямился надо мной, страшный и огромный. - Знаю, твой Тауга болен.

Я снова расплакался.

- Отец, - промолвил я, - отец... Не допусти, отец, чтобы вечный мрак окутал его.

- Иди в свой шатер и жди меня. Я отгоню от него Духа смерти.

Когда он скрылся в типи, я побежал назад, к собаке, и быстроту моим ногам придавали и страх перед Горькой Ягодой, и радость оттого, что он выслушал мою просьбу.

Тауга все еще лежал на боку. Из его раскрытой пасти свешивался язык. Я опустился возле него на колени и быстро и сбивчиво стал рассказывать ему, что все будет хорошо, что мы еще вместе будем бегать в лес на охоту, выслеживать оленя, волка и серого медведя.

Но Тауга ничего не слышал и дышал все чаще и слабее... Хотя он был одной из самых чутких собак в лагере, он даже не вздрогнул, когда колдун наклонился над ним.

Горькая Ягода начал его ощупывать, посмотрел глаза, раскрыл пасть, внимательно осмотрел язык, надавил на живот. Когда Тауга застонал от нажима его тяжелых рук, колдун кивнул головой и зашептал что-то про себя. Не смея шевельнуться, я смотрел с благоговейным страхом, как Горькая Ягода насыпал на ладонь несколько щепоток принесенного с собой зелья, растер его в порошок, а потом завернул в тоненький плоский ломтик мяса, свернув его валиком. Затем он начал печь мясо над костром, мурлыча песенку на незнакомом мне языке. Когда мясо скорчилось на огне, вокруг распространился странный и резкий запах, Горькая Ягода прервал свою песенку, всунул мясной шарик в пасть Тауги и крепко придержал ее, пока пес не проглотил мясо.

Наконец он отгреб огонь на другое место и положил Таугу на горячую золу.

Проходили долгие минуты, оба мы сидели неподвижно. И вдруг Тауга перестал скулить, дыхание его стало спокойнее, и он заснул.

Колдун встал и положил руку мне на плечо:

- Ты должен, сын мой, накормить его завтра свежей кроличьей печенкой.

- Май-оо. Хорошо, - ответил я.

После ночной грозы утро было чистым, как вода горного ручейка. Добрые духи содействовали мне. Не было ветра - легко будет подойти к кроличьим норам. Прыгающая Сова хотел сопровождать меня, но я не согласился: я знал, что я, только я могу спасти моего друга, что только мной добытая кроличья печенка принесет ему здоровье. Так говорил Горькая Ягода.

Больше всего кроличьих нор находилось у подножия Скалы Прыгающей Козы. Поэтому я пошел туда, взяв лук и пять острых стрел.

С первыми лучами солнца я уже был у этой скалы.

Я перешел через два ручья с холодной как лед водой и очутился перед склоном. Здесь я остановился, положил лук и стрелы на землю и, повернувшись лицом в сторону большой чащи, начал молиться Нана-бошо - Духу лесов и покровителю животных:

- О Нана-бошо! Позволь мне убить в твоей стране белого кролика, выпусти на мою тропу одного маленького зверька! Он мне нужен, чтобы спасти большого и умного пса - моего друга Таугу. Будь добр ко мне, о великий Нана-бошо! Направь мои шаги на путь кролика, направь кролика на путь моей стрелы!

Однако не скоро услышал Дух лесов мои слова.

Солнце поднималось все выше, а я все еще беспомощно бродил между каменными глыбами. Я замирал неподвижно на долгие минуты, обшаривая глазами даже самый маленький кусочек большого склона Скалы Прыгающей Козы, непрестанно повторяя в душе молитвы Нана-бошо. Однако время проходило напрасно. И что хуже всего, поднялся легкий ветерок, и я был вынужден обойти склон, чтобы оказаться с подветренной стороны. Я уже утратил надежду, считая, что для Нана-бошо ценнее жизнь одного трусливого кролика, чем моего храброго Тауги. Но как раз тогда, когда сомнения овладевали мной, внезапно на расстоянии двух полетов стрелы от меня из-за высокой каменной глыбы выскочил кролик, огляделся как-то бессмысленно, будто был пьян от солнечного света, и медленно поскакал к ближайшему кусту, спрятавшись в его тени.

Мне пришлось подходить к нему по широкой дуге, чтобы все время быть с подветренной стороны. К счастью, и солнце светило с моей стороны, благоприятствуя мне и слепя глаза кролику.

Я припал к земле и начал подкрадываться, медленно двигаясь вперед. Не приподнимался, хотя острые камни ранили мне грудь и локти. Я знал, что могу выиграть только выносливостью, и хотя каждый шаг тянулся бесконечно долго, хотя я боялся, что кролик убежит из-под куста и спрячется в своей норе, спешить мне было нельзя, пока я не приближусь на расстояние верного выстрела. Наконец я добрался до низкого куста можжевельника, закрывавшего меня от кролика, осторожно поднялся, стал на одно колено и натянул лук.

И в это же самое мгновение кролик бешеным прыжком бросился в сторону, но сделал это на какую-то долю секунды позже. А я на ту же долю секунды обомлел. Ведь я не предвидел, что, кроме меня, на кролика охотится еще кто-то другой.

Темный ком упал на серую спину зверька. Я остолбенело смотрел, как огромный горный орел, впившись когтями в бока пронзительно кричащего кролика, широкими взмахами крыльев поднимает вверх свою добычу.

Мой лук был натянут, стрела на тетиве. Еще один взмах крыльев, второй, третий... и тетива моего лука зазвенела. Раньше чем орел поднялся на безопасную высоту, за ним полетела стрела. Задыхаясь от возбуждения и неожиданной радости, я увидел, как стрела догнала орла и впилась под правое крыло. Большая птица затрепетала крыльями, еще немного, последними усилиями поднялась вверх, но уже через минуту начала медленно падать на распростертых крыльях.

Я подбежал к орлу. Он был еще жив и готовился к борьбе, взъерошив перья. Его правое крыло беспомощно свисало, но он изо всех сил бил другим и целился в меня клювом и яростно шипел. А был он величиной почти с меня. Я сначала попятился от него, он же, бесстрашный, грозный и разъяренный, наступал. Мне нужно было остерегаться: одним ударом огромного клюва он мог разбить кость руки. Я взялся за томагавк.