Петр Рябов - История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II Страница 13

Именно со времён петровских реформ возникает чудовищная пропасть между двумя Россиями – официальной, петербургской, образованной, говорящей на иностранных языках, рядящейся в иноземное платье и – провинциальной, сельской, общинной, бородатой, живущей в рабском состоянии и непосильном труде. Эти две России не знали, и не понимали друг друга, причём первая жила за счёт второй, а вторая периодически выражала свой протест против первой в грандиозных крестьянских восстаниях.

По словам философа-эмигранта середины XX века Георгия Федотова: «Результат получился приблизительно такой же, как если бы Россия подверглась польскому или немецкому завоеванию, которое, обратив в рабство туземное население, поставило бы над ним класс иноземцев-феодалов, лишь постепенно, с каждым поколением, поддающийся неизбежному обрусению». Насаждаемое сверху палочное «просвещение», дворцы и гранитные набережные Невы, новые школы, блеск столичного света лишь оттеняли поголовную неграмотность народа, живущего своей патриархально-общинной жизнью и оплачивающего эту роскошь и поверхностное «просвещение». Пётр I усугубил церковный раскол русского общества, начатый в XVII веке, и сделал его всеобъемлющим, непреодолимо глубоким, тотальным и общекультурным. Два столетия самодержавие, со своей стороны, и интеллигенция, со своей, будут пытаться преодолеть пропасть, отделившую их от народной жизни, причём порой эти попытки обернутся дешёвым цирковым фарсом (вроде теории «официальной народности» Николая I), а порой – высокой трагедией («хождение в народ» интеллигенции 1870-ых годов).

Если в середине XVII века, после Смутного времени, в России официально насаждалась изоляция от западной культуры, националистическая ксенофобия и чувство превосходства русских перед иноземцами, то с эпохой Петра I всё оказалось перевёрнуто наизнанку и обернулось слепым копированием европейских традиций, одежды, речи, техники… Хорошим тоном при дворе становится глумление над старой русской верой, одеждой, пищей, нравами, культ «Бахуса», употребление к месту и не к месту иноземных слов, заполнивших официальную речь.

Впрочем, Пётр с присущим ему прагматизмом и цинизмом откровенно говорил: «Европа нам нужна лет на сто, а потом мы повернёмся к ней задом». Перенять европейскую армию, организацию государства, технику, а затем, создав империю, завоевать и поработить ту же Европу – такова была далеко идущая программа великого преобразователя. Оттого «просвещение», насаждаемое Петром в России, носило не только насильственный, но и поверхностно-карикатурный, узко-технократический характер: империи были нужны нерассуждающие и покорные инженеры и офицеры, а не философы и поэты. Делом искусства признавалось лишь прославление державного величия, а не мечтания о вольности и не углубление во внутреннюю жизнь отдельной личности.

Порождённая петровской эпохой русская интеллигенция была создана государством для своих целей, искусственно оторвана от народной почвы и со временем, осознав свою беспочвенность и порабощённость, она оказалась в трагическом положении – под спудом гнетущей империи и далеко от традиционной культуры. «Старая Россия» жила в провинции, платила непосильную подушную подать и отбывала постылую рекрутчину, состояла из крестьян, казаков, духовенства, сохраняла общинный консервативный уклад жизни и наивную веру предков (часто тяготея к староверию или к стихийному язычеству), была патриархальной, дикой и необразованной. «Новая Россия» – дворянско-чиновничья – концентрировалась в новой столице, при дворе и армии, говорила кое-как по-немецки и голландски и плохо помнила русскую речь, одевалась на иноземный лад, курила табак и не знала иных святынь, кроме имперского величия и иных целей, кроме обогащения и карьеры.

По словам А.И. Герцена: «Бороды и одежда резко отличают Россию, униженную тройным игом и охраняющую свою национальность, от России, которая приняла европейскую цивилизацию вместе с имперским деспотизмом». И священник, философ и историк церкви Георгий Флоровский констатировал, что «именно с Петра и начинается великий и подлинный русский раскол» – раскол между европеизированными (очень поверхностно, поспешно, искусственно и однобоко) «верхами» и «традиционными» «низами» общества. Наконец, проницательный и глубокий Н.М. Карамзин ещё в начале XIX века высказал сходную мысль: «Дотоле, от сохи до престола россияне сходствовали между собою нехитрыми общими признаками наружности и в обыкновениях, – со времён Петровых высшие степени отделились от низших, и русский земледелец, мещанин, купец увидели немцев в русских дворянах… Честью и достоинством россиян сделалось подражание».

Каковы же были важнейшие культурные нововведения Петра I? Новое летосчисление, новое начало нового года, новый, упрощённый, гражданский шрифт, новые праздники, гербовая бумага для официальных актов, ордена для награждения, появление ассамблей (публичных собраний дворян с участием женщин), употребление табака, ношение новой одежды, введение арабских цифр (раньше числа обозначались буквами). Число типографий в России в первой четверти XVIII века увеличилось с одной до шести. Характерно, что две трети изданных тогда книг были посвящены военному делу. С 1702 года стала выходить первая печатная газета в России – «Ведомости».

В 1719 голу в Петербурге была открыта публичная библиотека и публичный музей Кунсткамера (в которой собирались всякие диковинки). Вход в музей не просто был бесплатным – посетителей заманивали в Кунсткамеру даровой рюмкой водки. В 1724 году в Петербурге была открыта Академия Наук (по причине отсутствия науки в России все академики были иностранцами.)

Было открыто немало учебных заведений: Морская академия, Инженерная школа, гарнизонные, цифирные школы. К концу правления Петра I в России существовали 42 светских и 46 церковных начальных школ, в которых учились почти пять тысяч человек (цифра огромная, в сравнении с предыдущим периодом, но более чем скромная для страны с шестнадцатимиллионным населением!). Поскольку развитие просвещения вырастало из технических задач империя (создание новой армии и промышленности), то и учебные заведения носили узкоспециальный характер (Навигацкие, Артиллерийские школы) и готовили узких специалистов. По приказу Петра I были организованы несколько географических экспедиций (в частности, знаменитая Камчатская экспедиция командора Витуса Беринга).

Все эти нововведения и преобразования, казалось бы, перевернули всю русскую жизнь наизнанку. Однако они носили насильственный, искусственный, уродливый и поверхностный характер, будучи пересажены в готовом виде на иную, неподготовленную почву. Девять десятых русского населения, оплачивающие эти изменения, не были ими затронуты и воспринимали их крайне враждебно. А те представители петербургской империи, которых эти изменения коснулись, вполне могли сочетать в своей жизни поверхностную европейскую образованность и варварские нравы диких крепостников, не видя в этом противоречия. Более того, толком не усвоив новых и чужих обычаев, они были принуждены отвергнуть и традиционные нравственные устои, усвоив лишь чинопочитание, казнокрадство, цинизм и карьеризм. Эти противоречия будут осознаны лишь полвека-век спустя и, как и другие последствия петровских реформ, обнаружат свою взрывную силу намного позднее.

Новая столица империи

Все вопиющие противоречия петровских преобразований нашли своё наглядное выражение в основанном им в 1703 году городе, получившем имя его небесного покровителя (Святого Петра), в который в 1713 году была перенесена столица России из ненавистной императору старой Москвы.

По словам В.Я. Хуторского: «В этом прекрасном городе нашёл материальное воплощение рациональный дух Петра: Санкт-Петербург, с его типовыми зданиями, с широкими, зелёными, освещёнными, вымощенными камнем, расположенными параллельно и перпендикулярно друг к другу улицами, был первым в России городом, построенным по генеральному плану». Пётр ласково и гордо называл Петербург «парадизом» (раем).

Однако этот «рай», как и всё здание петровской империи, был воздвигнут на адских мучениях и крови подданных. На принудительных работах по строительству Петербурга по воле государя ежегодно трудились сорок тысяч крестьян, и погибло более 150 тысяч человек! Порицая перенос Петром столицы в Петербург, Н.М. Карамзин горестно писал: «Сколько людей погибло, сколько миллионов и трудов употреблено для приведения в действо сего намерения? Можно сказать, что Петербург основан на слёзах и трупах». Строительство этого сказочного города, подобно мерцающему миражу возникшего в чахоточном тумане гниющих невских болот, невольно напоминает о сталинских стройках 1930-ых годов, также производимых трудом миллионов заключённых, воздвигающих великолепные гиганты первых пятилеток.