Вольдемар Балязин - Отец и сын: Николай I – Александр II Страница 13

А меж тем из Севастополя шли известия одно хуже другого, из-за чего Николай сильно нервничал и пребывал в постоянном унынии. Придворные понимали, что близящееся военное поражение заставит императора сесть за стол переговоров в качестве побежденного, а этого он не смог бы ни за что перенести. Николай стал раздражительным, несдержанным, склонным к необдуманным решениям. Совершенно странным было желание больного выехать утром 9 февраля на смотр маршевых батальонов. Причем Николай приказал подать себе не теплую шинель, а легкий плащ и, как обычно, открытые сани. Доктор Ф. Я. Карелль сказал: «Ваше Величество, в вашей армии нет ни одного медика, который позволил бы солдату выписаться из госпиталя в таком положении, в каком Вы находитесь, и при таком морозе в 23 градуса». Наследник и слуги стали просить Николая хотя бы одеться потеплее, но он сел в сани и умчался в Манеж, где было так же холодно, как и на улице. Он пробыл там несколько часов, а потом долго еще ездил по городу и приехал домой совершенно больной и с высокой температурой, которая держалась всю ночь. Тем не менее на следующее утро император снова выехал в Манеж инспектировать маршевые батальоны, хотя мороз стал еще крепче, к тому же поднялся сильный, пронизывающий ветер. Вернулся Николай совершенно больным и тут же свалился в постель. Но могучий организм победил болезнь. Утром 12 февраля он уже принимал с докладами и среди прочих сообщений узнал о том, что накануне в Макетном зале Инженерного замка, где стояли макеты всех крепостей России (в том числе и макет Севастополя) видели двух иностранцев, попавших туда неизвестно каким образом и свободно срисовывавших план города и крепости. Макетный зал считался секретным, и ключ от него находился только у коменданта училища – старого заслуженного генерала А. И. Фельдмана, причем тому категорически было запрещено пускать в зал посторонних. Ко всему прочему один из офицеров, бывших в зале, не задержал иностранцев, а просто предложил им уйти, что те немедленно и исполнили.

Николай, узнав об этом происшествии, пришел в страшную ярость и помчался в Инженерный замок. Он стал кричать, как только переступил порог, и выражение «Безмозглая скотина!» и «Старый идиот!» были самыми пристойными из тех, которые царь сказал. Высказав все при офицерах и юнкерах, он выскочил за порог, не попрощавшись, как и вошел, не поздоровавшись. Военные инженеры много раз встречались с Николаем, видели его в разных ситуациях, но столь разъяренным его никто из них никогда не видел. Совершенно расстроенный император вернулся в Зимний дворец, где его ожидало сообщение о неудаче, постигшей Хрулева под Евпаторией.

Известие это буквально подкосило Николая. Он бродил по залам Зимнего дворца, горестно восклицая: «Бедные мои солдаты! Сколько жизней принесено в жертву даром!» Одним из последних распоряжений, которые он успел сделать, была замена Меншикова генералом М. Д. Горчаковым. Однако это уже ничего не изменило, да и не могло изменить: всемогущий рок увлекал Россию в бездну «постыднейшего поражения». Именно так воспринимал все происходящее Николай, впавший в глубокое уныние и великую печаль. Картины осажденного Севастополя, к бастионам которого подходили все новые и новые силы союзников, постоянно стояли перед его глазами. В ночь на 13-е он то бродил по залам дворца, то молился, но ни на минуту не сомкнул глаз. С этого времени он перестал спать, никого не желал видеть и порой глухо рыдал. Он понимал, что гибнет дело всей его жизни, но не мог остановить эту гибель.

После 15 февраля болезнь хотя и не отступала от Николая, но и не усиливалась. Во всяком случае 17 февраля его лейб-медик М. Мандт успокоительным тоном говорил о состоянии больного, возле которого неотступно находился другой врач – доктор Карелль. И вдруг совершенно неожиданно, в 3 часа ночи на 18 февраля, Николай попросил его позвать Мандта.

Впоследствии Мандт, уехавший в Германию, рассказывал то, что с его слов знали самые близкие его друзья, оставшиеся в России. Он говорил, что, придя к Николаю, застал его в состоянии безысходной депрессии, и больной, подозвав его к себе, сказал:

– Был ты мне всегда предан, и потому хочу говорить с тобой доверительно. Исход войны раскрыл ошибочность всей моей внешней политики, но я не имею ни сил, ни желания измениться и пойти иной дорогой – это противоречило бы моим убеждениям. Пусть мой сын после моей смерти совершит этот переворот. Ему это сделать будет легче, столковавшись с неприятелем.

– Ваше Величество, – возразил царю Мандт, – Всевышний дал вам крепкое здоровье, и у вас есть силы и время, чтобы поправить дело.

– Нет, исправить дела к лучшему я не в состоянии и должен сойти со сцены. С тем и вызвал тебя, чтобы попросить помочь мне. Дай мне яд, который позволил бы расстаться с жизнью без лишних страданий, достаточно быстро, но не внезапно, чтобы не вызвать кривотолков.

Мандт отказался сделать это, но Николай все же настоял на своем и заставил врача дать ему медленно действующий яд. Выпив смертельное снадобье, Николай позвал к себе цесаревича и долго беседовал с ним, наставляя его на царствование. Александр вышел от умирающего отца весь в слезах, но никогда никому не передавал своего последнего разговора с ним.

Последнее распоряжение Николая было в его духе: он приказал одеть себя в мундир и велел привести к нему старшего своего внука – цесаревича Николая Александровича. Испуганный 12-летний мальчик опустился на колени перед кроватью грозного прежде деда и услышал только два слова: «Учись умирать». Последнее напутствие внуку оказалось пророческим: великий князь Николай Александрович не достиг уготованного ему трона – он умер от чахотки в 1865 году, не дожив до 22 лет.

Цесаревич, призванный к постели умирающего отца, записал ход событий следующим образом: «Мандт пришел за мной. Государь спросил Бажанова (священника, духовного отца императрицы). Причастился при нас всех. Голова совсем свежая. Удушье. Сильные мучения. Прощается со всеми – с детьми, с прочими. Я на коленях, держу руку. Жал ее. К концу чувствуется холод. В четверть первого все кончено. Последние ужасные мучения». Незадолго перед концом к императору вернулась речь, и одна из его последних фраз, обращенных к наследнику, была: «Держи все, держи все». Эти слова сопровождались энергичным жестом руки, обозначавшим, что держать нужно крепко (так рассказывала жена цесаревича, тоже присутствовавшая при кончине императора).

Версии смерти – официальная и неофициальная

После смерти Николая, была распространена официальная версия, что, будучи болен гриппом, император простудился, и это явилось причиной его кончины. Однако сразу же появилась и стойкая версия, что император был отравлен Мандтом по категорическому настоянию самого Николая. Это предположение получило серьезное подтверждение современников, которые могут считаться добросовестными и хорошо осведомленными людьми. Одним из первых авторитетных (хотя и косвенным) свидетелей обстоятельств смерти Николая был Венцеслав Венцеславович Пеликан – друг доктора Мандта, занимавший посты председателя Медицинского совета, директора Медицинского департамента Военного министерства и президента Медико-хирургической академии. Со слов Мандта ему было известно, что Николай сам приказал дать ему смертельную дозу яда, и врач не посмел отказать, хотя и сильно страдал.

Об отравлении царя Пеликан знал и от анатома Медико-хирургической академии Венцельгрубера, которому поручили бальзамировать тело Николая. Венцельгрубер не был ни царедворцем, ни дипломатом и как честный и объективный ученый впоследствии опубликовал в Германии составленный им протокол анатомо-патологического обследования тела умершего. Из протокола следовало, что царь был отравлен.

Семейные предания дворян Мосоловых рассказывают, что доктор Боссе (их родственник), вскрывая труп Николая I, был настолько поражен увиденным, что не удержался и воскликнул: «Какой сильный яд!» Но ему тут же было приказано молчать об этом.

Тело покойного долго оставалось в Зимнем дворце, и к нему не допускался никто, кроме взрослых членов семьи. 28 февраля все они были в сборе: в этот день из Севастополя вернулись Николай и Михаил, которые больше на театр военных действий не возвращались. Будущее воцарение старшего брата делало их присутствие в Петербурге более необходимым, чем в Севастополе, тем более что как только Николай умер, тут же появилась и надежда, что война скоро закончится.

Когда гроб с телом покойного был выставлен в Петропавловском соборе, в ходе прощания с усопшим версия о том, что император умер от яда, вновь нашла подтверждение. Инженерный офицер А. В. Эвальд, один из очевидцев прощания с покойным, писал: «Несмотря на то, что лицо его в гробу было прикрыто сложенной в несколько раз кисеей, видно было, что оно покрыто большими темными пятнами, которые произошли вследствие не совсем удачной бальзамировки».