Владимир Бешанов - Красный блицкриг Страница 13

Вечером 12 сентября в местечке Олыц состоялось совместное заседание правительства и высшего военного руководства Речи Посполитой, на котором догнавший-таки президента и разместивший свою штаб-квартиру в Млынове Рыдз-Смиглы путано, теряясь в ненужных подробностях и не внося никаких предложений, обрисовал общую ситуацию на фронте. «Вынужден он был ограничиться общей декларацией, что нам не удается провести в жизнь кардинальные решения по удержанию позиций в стране, — писал разочарованный поведением маршала Бек. — Озвучил французское предложение и пообещал вернуться к нему позже. Ни профессор Мосцицкий, ни Верховный главнокомандующий не проявили желания обсудить глубже эти проблемы». Желания обсудить «глубже» не высказал никто другой. Судя по всему, внутренне решение спасать свои бесценные для народа жизни уже было принято. Что характерно для большинства политиков, уверяющих и оправдывающих себя тем, что ничего дороже у населения быть не может, и какое им дело до «ответственности перед Историей». Ответственный политик в любые времена — такая редкость (вот Гитлер хоть и нехороший был человек, однако в 1945 году вел себя не в пример достойнее шляхтичей, хотя имел возможность смыться даже и в Антарктиду). Наверное, по той же причине не прозвучало в благородном собрании ни одного слова по поводу возможного вторжения СССР и какие меры необходимо предусмотреть на этот случай.

А союзники действительно подкачали. Кстати, Гитлер был в них вполне уверен, когда сказал: «Если они объявили нам войну, то это для того, чтобы сохранить свое лицо, к тому же это еще не значит, что они будут воевать… За союзника не умирают!» Как и предсказывал фюрер, на Западном фронте ничего не менялось: немцы дисциплинированно не лезли на рожон, французским солдатам просто на всякий случай не выдавали боевых патронов, да они и сами не изъявляли желания «умирать за Данциг». Супротивники ходили друг к другу в гости, обменивались выпивкой и угощались сигаретами. Генерал Гамелен, уверявший Рыдз-Смиглы в своем благорасположении, уже 5 сентября утвердился в мнении, что у Польши шансов нет, и данный печальный факт «является очередным поводом для сохранения наших сил». 7 сентября польский военный атташе во Франции констатировал: «На западе никакой войны фактически нет. Ни французы, ни немцы друг в друга не стреляют. Точно так же нет до сих пор никаких действий авиации. Моя оценка: французы не проводят ни дальнейшей мобилизации, ни дальнейших действий и ожидают результатов битв в Польше». И надо сказать, «результаты» не радовали. Аналогично вели себя англичане, чьи ВВС отбомбились по территории Германии 18 миллионами пацифистских листовок, взывавших «к нравственности немцев».

9 сентября девять французских дивизий на фронте 32 километра к востоку от Саарбрюккена без единого выстрела проникли в предполье линии Зигфрида и продвинулись на вражескую территорию на глубину 3–8 километров. Германские части, которым было приказано уклоняться от боя, отступили на основные позиции. Совершив этот героический прорыв и, как трубили газеты, поставив перед Гитлером «труднейшую стратегическую дилемму», французы 12 сентября прекратили наступление «ввиду быстрого развития событий в Польше», а еще через неделю начали организованный отход на исходные позиции. Все это время генерал Гамелен кормил польское руководство байками о небывалых по масштабам сражениях, которые ведет французская армия: «Больше половины наших активных дивизий Северо-Восточного фронта ведут бои. После перехода нами границы немцы оказали сильное сопротивление. Тем не менее мы продвинулись вперед. Но мы завязли в позиционной войне, имея против себя приготовившегося к обороне противника… С самого начала брошены военно-воздушные силы для участия в позиционных операциях. Мы полагаем, что имеем против себя значительную часть немецкой авиации. Поэтому я раньше срока выполнил свое обещание начать наступление мощными силами на пятнадцатый день после объявления французской мобилизации».

Решение списать со счетов явно проигрывавшую войну Польшу было принято на первом же заседании верховного совета союзников в Абвилле, хотя генерал Гамелен продолжал твердить польским представителям о непреклонной решимости Франции и Англии оказать всю возможную помощь. Как отметил французский историк Ж. Мордаль: «Решение, принятое в Абвилле 12 сентября 1939 г. верховным советом союзников, было не только отказом от данного слова, это была настоящая капитуляция без боя». «Не подлежит сомнению, — утверждал Манштейн, — что события могли развиваться совсем иначе, если бы западные державы начали наступление на западе как можно раньше. Правда, польское командование должно было учесть этот факт и, проявив немного больше здравого смысла, не растрачивать с самого начала свои силы, стремясь удержать то, что нельзя было удержать. Оно должно было, наоборот, с самого начала кампании сосредоточивать свои силы на решающих участках, систематически преследовать цель выиграть время, ввергнуть немцев в настоящую войну на два фронта»:

Все немецкие генералы единодушны в мнении, что, если бы союзники в сентябре 1939 года, не раскачиваясь и не выгадывая, перешли в активным боевым действиям и предприняли крупное наступление, поражение Германии, причем достаточно быстрое, стало бы неизбежным.

Однако французы, развернувшие армию численностью в 5 миллионов человек, были настроены на долгую, вдумчивую войну на истощение противника. А в общем, Рыдз-Смиглы и Гамелен стоили друг друга. Последнего в мае 1940 года арестуют, а затем отдадут под суд за развал французской армии.

В ночь на 14 сентября в Млынов пришла весть, что передовые немецкие подразделения переправились через Буг под Грубешовым, а ранним утром Бек получил от премьер-министра Фелициана Славой-Складовского известие, что президент, правительство и верховное командование в спешном порядке переезжают в район Коломыя, Косов, Куты, поближе к румынской границе. Еще интереснее, что к Беку явился представитель Главного штаба и сообщил, что «полководцы» уже сорвались с места и ожидают того же от Министерства иностранных дел. «Наверное, в военной истории это был первый случай отступления верховного командования в отдаленный от фронта район, прежде чем это успели сделать гражданские власти», — иронизирует польский историк. Этот факт подтверждает дневник премьер-министра, который записал, что в 4 часа утра к нему в луцкую гостиницу «Полония» прибыл генерал Малиновский, доставивший устный «приказ об эвакуации». Характерно, что Складовскому даже в голову не пришло поинтересоваться, а кто, собственно, и на каком основании отдает приказы премьер-министру страны. Маршал Рыдз воспринимал Складовского, имевшего всего лишь генеральское звание, как фигуру нижестоящую. Никаких вопросов не задавал и формально ответственный за судьбу государства президент Мосцицкий («Был старым человеком, но тем более должен был подумать о том, с какой репутацией сойдет он с политической сцены и какую память оставит о себе в истории Польши»), как и все члены правительства, превратившиеся в стадо баранов на поводу у отдававшего распоряжения Рыдз-Смиглы.

14 сентября Главная квартира разместилась в Коломне, президент — в местечке Залучье под Святыном, Министерство иностранных дел — в Кутах, остальные правительственные учреждения — в Косове. Опять же — не во Львове, до которого можно было добраться без особого труда и риска, за исключением одного — пришлось бы пожертвовать шансом эвакуации в Румынию. Оставив Луцк, польское правительство окончательно потеряло связь со своими представительствами за границей, а верховное командование — какое-либо влияние на ход кампании.

Прекращение французского наступления в Сааре и завершение скрытой мобилизации в СССР привело к тому, что вечером 14 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что «Красная Армия достигла состояния готовности скорее, чем это ожидалось (Совсем по Жванецкому: «Раньше мы хронически отставали, теперь — хронически опережаем»), Советские действия поэтому могут начаться раньше указанного им во время последней беседы срока. Учитывая политическую мотивацию советской акции, было бы крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши — Варшава». Поэтому Молотов настоятельно просил сообщить, когда можно ожидать ее падения.

14 сентября газета «Правда» опубликовала подготовленную членом Политбюро A.A. Ждановым статью, в которой утверждалось, что Польша потерпела полный военный разгром, польское государство «рассыпается», а польская армия не оказала «сколько-нибудь серьезного сопротивления германскому наступлению».

Между тем не прекращались упорные бои в районе военно-морской базы Гдыня и на полуострове Хель. На весь мир гремела битва на Бзуре, которую даже нацистская «Фёлькишер Беобахтер» назвала «наиболее ожесточенной в истории». Держались Брестская крепость, Львов, Модлин и героическая Варшава. Оборона осажденной столицы приняла всенародный характер, стала делом национальной чести; выдающуюся роль, как доказывали послевоенные сочинители истории из Института марксизма-ленинизма, сыграли коммунисты, сражавшиеся на самых трудных участках: «Они показывали пример беззаветного служения народу, мужества и самоотверженности в борьбе. В тех районах, где обороной руководили (?) коммунисты и левые социалисты, защитники держались наиболее стойко». Прибывший лично под стены города Гитлер потребовал подвергнуть Варшаву беспощадной бомбардировке и артиллерийскому обстрелу и велел взять ее не позднее 30 сентября, чем, кстати, изумил генерала Манштейна: «То, что политическое руководство требует от генералов достижения победы, это понятно. Но то, что оно устанавливает и срок, когда победа должна быть одержана, это, безусловно, нечто необычное». Нам остается только удивляться удивлению немецкого полководца.