Петер Энглунд - Полтава. Рассказ о гибели одной армии Страница 13

Поскольку таких, кто взял с собой на войну жен, было все-таки немного и незамужних женщин тоже мало, мы можем предположить, что в армии ощущался сильный сексуальный голод. Вполне понятно, что в источниках трудно найти что-либо касающееся этого вопроса. Мы можем спокойно предположить, что в войске находились проститутки, хотя раньше и они так или иначе были проблемой. Некоторые мужчины обращались друг к другу, хотя за гомосексуальные отношения полагалась смертная казнь. То, что к этому «содомскому греху» прибегала по крайней мере часть офицерского корпуса, нам известно. Встречалось и скотоложство, хотя за него тоже полагалась смертная казнь. В последнем случае виновному грозила такая нелепость, как тройная смертная казнь. (Об одной из таких казней осужденного за скотоложство солдата, имевшей место во время похода, рассказывается, что он «был повешен, потом положен в костер и должен был еще быть обезглавлен, но палач не смог рубить».)

То, что командный состав, а иногда и рядовые брали с собой на войну семьи, — интересный факт, который много говорит об условиях жизни воинов. Он также позволяет нам предположить, что взгляд этих людей на воину сильно отличался от современного. Хотя война во многом была таким же бичом и проклятьем, как для нас, все же имеются некоторые различия. Для большинства офицеров, а также и для части рядового состава война, как уже сказано выше, была кормушкой и полем для карьеры. Для многих она не была чем-то тотальным, безусловным и всепоглощающим, в какой-то мере можно было оставаться в стороне и самому выбирать степень своего участия. Обязанности службы были меньше, чем теперь, и для тех, кто смотрел на войну как на кормушку, она была наверняка почти нормальным состоянием, в грустных рамках которого находилось место и для семейной жизни. Такое отстраненное отношение к войне разделял также и простой народ, о чем свидетельствует то, что сражение иногда превращалось в настоящее народное гулянье. Случалось, что большие группы гражданского населения отправлялись посмотреть на какую-нибудь битву, как будто речь шла о грандиозном спектакле. (Впрочем, это явление продолжало жить и в XIX веке.)

Внизу, в речной долине, обращенный к Ворскле и городу, находился ряд шведских полевых укреплений, в том числе три шанца, связанных между собой длинными ходами сообщения и валами. Эти шанцы появились в середине мая как непосредственная контрмера против попыток русских переправиться через Ворсклу именно в этом месте. Обе стороны собрали свои силы вокруг этого спорного места, и каждая стала усердно рыть окопы и укреплять свои позиции. За этим последовал обмен сильными ударами. На какое-то время стычки приняли форму настоящей позиционной войны, при том, что участники по обе стороны реки выкапывали в черноземе один окоп за другим. Это было спортивное состязание по борьбе, которое по прошествии месяца русские проиграли: именно тогда они отказались от попыток освободить город таким путем и вместо этого переправились через реку севернее. (Тогда шведские отряды были посланы на левый берег, где находились только что оставленные русские укрепления, разрушили их и захватили с собой в виде добычи всего понемногу: шанцевые лопаты из железа и дерева, бочки с водкой и несколько «болотных Иванов», перебравших, заснувших и потом забытых в суматохе.)

За северной и западной опушками Яковецкого леса, к которым прилепились две-три деревушки и несколько разбросанных одиночных маленьких домиков, являла свое непроницаемое лицо равнина. Сухая песчаная земля расстилалась пологими, спокойными волнами. Равнина была частично совсем плоская, но там и сям ее разнообразили невысокие холмы, хребты или ложбины. Шведским солдатам, рожденным в замкнутых лесных дебрях, эти степи, простиравшиеся во все стороны до самого горизонта, вероятно, казались удивительными. Один из них, Андерс Пильстрём, прапорщик в Далекарлийском полку, писал в своем дневнике о совершенно новом для них ландшафте, который они увидели здесь, на Украине, и описывал, в частности, как легко заблудиться на «необъятных плоских просторах» этой страны. Но здесь, поблизости от реки, равнина не была ровной, как пол в бальном зале. От высшей точки непосредственно рядом с высокими крутыми песчаными берегами реки, поблизости от деревни Патлаевка, равнина медленно понижалась к западу и к югу. Земля ложилась складками и впадины кончались здесь, переходя в спокойные линии равнины. На этой равнине отнюдь не отовсюду был широкий обзор — обстоятельство, которое следует запомнить, потому что оно будет иметь большое значение в ближайшие несколько дней. В этом открытом поле тоже можно было в некоторых местах укрыться от постороннего глаза, спрятавшись в различных впадинах; к тому же и совсем незначительные гряды холмов могли заслонить вид и существенно ограничить поле зрения для разведчика. Это создавало предпосылки для действий вслепую и неприятных сюрпризов.

Строго к северу от Яковецкого леса, непосредственно примыкая к береговым откосам и упомянутой ранее высшей точке на равнине, расположился русский лагерь. Он был тщательно укреплен и очень велик: неправильный четырехугольник с немного закругленными формами, который вмещал основную часть русской пехоты и артиллерии, более 30 000 человек. (К этой цифре надо также прибавить неизвестное количество обозных, гражданских и других лиц, всегда присутствующих в военных лагерях.) На площади, немного превышающей один квадратный километр — где находились также развалины брошенной деревни, — в тесноте да не в обиде сгрудилась большая масса людей в нагромождении палаток, обозных фур, пушек, провианта, боеприпасов и разных других предметов. Лагерь был разбит в пятницу, закончили копать укрепления в ночь на субботу. И фронт, и фланги лагеря были окружены валами, перед которыми были выкопаны рвы. Особый тип укреплений, которые окружали лагерь, назывался люнетами. Это были сооружения, открытые с тыла, но с большими треугольными выступами спереди, подобными острым зубам хищного зверя. Таким образом, крепостная ограда — терминологически правильно называть ее куртиной — была не сплошной, а прерывалась через равные промежутки, что давало возможность солдатам относительно быстро выступить из лагеря. (Эти маленькие земляные мосты, ведущие вовнутрь лагеря, были также одним из его слабых мест.) Большие валы лагеря были также вооружены артиллерией. Перед самыми валами были нагромождены искусственные препятствия в виде торчащей во все стороны живой изгороди из острых кольев, называемых «испанскими рогатками».

Лагерь был укреплен только с трех сторон. Четвертую сторону, восточную, представлял собой высокий — почти 60 метров — обрыв к реке. Русские не опасались нападения с этой стороны, и потому здесь не было укреплений. С этой стороны вилась дорога вниз, в лесистую долину реки, и, продолжаясь на другом берегу, вела к некоторым меньшим укреплениям подле восточного берега. Из вполне обоснованного уважения к врагу русские обезопасили свой тыл и левый фланг — тот, что был ближе всего к городу, — построив лагерь в разрезе между крутыми береговыми откосами и Яковецким лесом. Местоположение лагеря было одновременно безопасным и чрезвычайно рискованным. Если русские будут вынуждены отступать, у них останется только два выхода из западни, и оба небезопасные. Или они пойдут обратно той же дорогой, какой пришли, — на север вдоль реки, — или можно будет также ускользнуть в заднюю дверь — воспользоваться дорогой, ведущей через Ворсклу. Переправа целой армии по одной-единственной плохой дороге займет уйму времени, которое вряд ли будет в избытке в критической ситуации. При отступлении на север все время будет существовать угроза, что нападающие шведские отряды сбросят отступающих в долину реки. Кроме того, если шведский отряд займет позицию к северу от лагеря, этот путь к отступлению будет отрезан. Русский лагерь, безусловно, был силен с точки зрения обороны, но, чтобы достигнуть этой силы, русские сами себя поставили в положение, которое, если их постигнет неудача, могло оказаться катастрофическим. Только еще вопрос, смогут ли шведы воспользоваться этим.

Сухое поле, почти степь, покрытое тонким слоем лёссовой почвы, которое окружало лагерь с запада и севера, тоже было относительно ровным, но слабо понижалось. Примерно в километре к западу от лагеря волны ландшафта образовывали большую впадину. Неподалеку от нее находился еще один большой лес — Будищенский. Этот лес протягивал свои щупальца на север и широкой дугой уходил на северо-запад, где он тянулся вдоль Иванчинцкого ручья, который медленно тек в неглубокой впадине. Дно впадины было покрыто илистым болотом, и еще там было несколько небольших прудов; дубовые и ясеневые рощи окаймляли зеркало ручья. Вдоль ручья тянулись также людские жилища — кучки маленьких глиняных мазанок с соломенными крышами, окруженных изгородями, и вдоль всего течения росла вишня. Многие из домиков представляли собой сейчас одни лишь остовы и закопченные развалины. Несмотря на разрушения, это был идиллический уголок, но вскоре ему предстояло стать ареной, на которой разыграются трагические события, ареной великого страдания.