Дмитрий Винтер - Опричнина. От Ивана Грозного до Путина Страница 13

Говоря об эпохе Ивана Грозного, А. Л. Янов сообщает о политической борьбе двух лагерей, первый из которых составляли уже знакомые нам церковные реформаторы – «нестяжатели», русский аналог западных протестантов. Их идейный руководитель преподобный Нил Сорский, какуже говорилось, учил «чернецов» (монахов) жить «нестяжательно» (отсюда и название движения), не владеть имуществом и кормиться «рукоделием»[177]. Кроме того, в этот лагерь входили боярство и зажиточное крестьянство («предбуржуазия»).

Второй же лагерь представляло, во-первых, традиционное духовенство (иосифляне); их глава преподобный Иосиф Волоцкий считал, что Церковь должна быть богатой, каковой (фактически крупнейшим в стране феодалом) она и была. При этом он был сторонником столь же свирепых методов борьбы с церковными реформаторами, к которым прибегала католическая инквизиция, и «токмо для того учинил Собор, чтобы их казнити – жечи да вешати»[178]. Кроме них, входили во второй лагерь также бюрократия и помещики. Почему ко второму лагерю примкнули церковники – понятно: несмотря на компромиссность, реформа Стоглавого собора 1551 г. все же была шагом вперед, к секуляризации церковных земель. Но и такой вариант решения проблемы, как мы уже видели, изрядно напугал церковников[179]. Почему к этому лагерю примкнула бюрократия – тоже ясно. А вот почему это сделали помещики? И была ли у реформаторов возможность перетянуть их на свою сторону?

Помещики, в отличие от бояр, получавшие земли временно, за службу, смотрели на поместья не как на свое имущество, которое надо беречь, а как на объект для грабежа, который надо «ободрать» побольше, пока не отобрали, не думая о дальнейшем. Поэтому крестьянская «предбуржуазия», естественно, развивалась в боярских вотчинах, а не в поместьях. Однако был шанс за счет секуляризации церковных земель удовлетворить и интересы служилого дворянства («воинников» Пересветова), причем не только не в ущерб «предбуржуазии», но и к большей по сравнению с тем, что вышло в реальности, выгоде «воинников», которые в этом случае не были бы повязаны обязательной военной службой (против чего, как уже говорилось, был и тот же Пересветов).

А. Л. Янов видит трагедию страны в XVI в. в том, что победил второй лагерь[180], и он, как представляется, прав. Но почему так произошло? Ведь сам же Янов пишет, что ситуация для контрреформаторов была отчаянная, все работало против них – и экономический бум, и рост крестьянской «предбуржуазии», и то, что по мере формирования стрелецких полков теряла свое военное значение дворянская конница… И вдруг – они победили![181] Почему?

Потому что не были в вопросе поддержки реформ единодушны Адашев и Сильвестр? Однако положение Адашева после болезни Ивана Грозного в марте 1553 г. упрочилось[182]: как известно, тогда царь серьезно заболел, и были основания опасаться летального исхода, поэтому встал вопрос, кто будет наследником. Сам царь хотел, чтобы бояре присягнули его малолетнему сыну Дмитрию, часть же бояр поддерживала двоюродного брата царя, князя Владимира Андреевича Старицкого, мотивируя это тем, что именем малолетнего Дмитрия станут править родственники Анастасии, Захарьины, будущие Романовы, а что такое боярское правление, мол, они уже хорошо знают по периоду малолетства самого Ивана Васильевича.

Так вот, тогда митрополит Макарий и его ставленник Сильвестр действительно поддержали Владимира, Адашев же присягнул Дмитрию. Однако отец Адашева высказал нечто, не понравившееся Захарьиным, и те настроились против него, что не могло не способствовать сближению Адашевых с Сильвестром и Макарием[183]. Короче говоря, реформаторы потерпели поражение не из-за разногласий между ними. Тогда почему?

Потому, что не удалась церковная реформа и Россия попала в общий поток контрреформации, захвативший и католические страны от Испании до Польши? Этому процессу сопутствовало и закрепощение крестьянства в этих странах, в то время как на Западе зависимость крестьян от феодалов, напротив, ослабевала; поэтому не выдерживает критики утверждение К. Валишевского о том, что «к концу XVI века, когда во всех европейских государствах, не исключая и соседней с Россией Польши, связи между крестьянином и владельцем земли были разорваны или по крайней мере ослабевали»[184]: «второе издание крепостничества» с XV–XVI по XVIII–XIX вв. имело место во всех странах «второго эшелона» Европы – в Германии, Польше, Чехии, Венгрии, в некоторых местностях Испании и даже Италии. И именно эти страны, кстати, в XX в. испытали господство тоталитарных режимов. Россия тут исключением не стала.

Но бесспорно другое: нигде ведь процесс поражения реформации не был так губителен, как в России. Кстати, и в Германии, хотя там и победила Реформация, но в лютеранской своей форме она была не буржуазной, а «княжеской». Некоторые историки видят в событиях 1517–1525 гг. (от начала выступлений Мартина Лютера до поражения Крестьянской войны в Германии) «раннебуржуазную революцию», потерпевшую неудачу. Но ведь и в Германии не было ничего подобного тому, что испытала Россия при Иване Грозном. Почему? Почему невозможно спорить с другим утверждением К. Валишевского: «Вступив в общение с Западным миром, Россия, казалось, вместе с другими плодами цивилизации должна была усвоить и свободу… Это была эпоха, за которой последовало всеобщее порабощение народа. Как же это случилось?»[185] Есть основания считать: вмешалась еще одна сила, давшая перевес второму лагерю.

Какая это была сила? Разберемся. Посмотрим на то, как исторически сложилось соотношение сил (в том числе экономических) на Руси и кому страна этим соотношением обязана. Если говорить без эвфемизмов, то в первую очередь речь идет об экономических позициях Церкви.

Начнем с того, что Церковь в России имела такие привилегии и иммунитеты, как никакая другая церковь в Европе. И обязана она была этим не Константинополю и не Москве, а Золотой Орде. Недаром в XVI в. именно на ордынские ярлыки ссылались московские церковные иерархи, защищая свои феодальные права и привилегии. При ордынском иге Церковь не только была освобождена от дани (а также от таможенных сборов, ямской повинности и вообще от каких-либо повинностей) сама, но более того, от налогов были освобождены и те, кто на нее работал («мастера… слуги и работницы и кто ни будет из людей, тех да замают ни на что, ни на работу, ни на сторожу (несение военной службы? – Д. В.)»), а сверх того, как уже упоминалось, она имела право самостоятельного управления своими владениями вплоть до права вершить суд «и в разбое, и в поличном, и в татьбе, и во всяких делах ведает сам митрополит один или кому прикажет»[186].

Неудивительно, что Церковь не только занимала в этот период не очень дружественную, мягко говоря, позицию по отношению к курсу, избранному молодым Иваном IV с подачи Адашева и Сильвестра (как и ранее по отношению к Ивану III), но Священный Собор 1547 г. канонизировал Александра Невского, воевавшего с немцами и шведами и «смирявшегося» с ордынским игом, однако отказал в этом Дмитрию Донскому, победившему Орду на Куликовом поле[187]. С учетом того, о чем только что шла речь, это по меньшей мере подозрительно.

А как насчет самого царя? Дм. Володихин, солидаризируясь в данном вопросе с А. Яновым, пишет, что для успеха реформ, задуманных молодым Иваном Грозным, «нужен был второй Иван Великий» (Иван III. – Д. В.)[188], а был ли внук достоин деда? Как известно, на Западе Ивана Грозного часто называют «Ужасным» – «Ivan The Terrible». Многие историки, и отнюдь не только апологеты Грозного, оспаривают это утверждение, однако оспаривание представляется нам верным только для первых полутора десятилетий его царствования, тогда как далее он действительно становится «ужасным». Мы в этом еще убедимся… Но быть «крутым тираном» и быть великим реформатором – разные вещи.

К концу 1550-х гг. Иван Васильевич уже вполне прочно усвоил внушенные ему церковниками-иосифлянами идеи «самодержавной революции», пишет Янов, а также и «першего государствования» (т. е. «сверхдержавности»)[189]. О «першем государствовании» уже говорилось, о претензиях на «новый Рим» тоже, а вот понятие «самодержавная революция» необходимо расшифровать. А для этого надо понять: что же именно царю внушили иосифляне? Посмотрим.

Письма Ивана Грозного к князю А. М. Курбскому – это, по словам Р. Г. Скрынникова, «подлинный манифест самодержавия». Русский царь, пишет Грозный, получил свои права от Бога, посему нечего смотреть на «безбожные народы», у которых «работные (подданные. – Д. В.) их указывают государям, как править». Далее царь приводит примеры гибели «несамодержавных» государств древности, а также обосновывает необходимость репрессий против тех, кто с неограниченной властью монарха не согласен[190]. И всего этого царь набрался у иосифлян!