Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) Страница 13

места) находившагося в распоряжении местичей, или мещан, города наши подчинялись

праву немецкому.

Замок, или грод, был резиденциею королевских чиновников, с их вооруженною

командою. Он посылал в поле сторожевые разъезды для наблюдения за Татарами. Он

судил и рядит подзамчан, людей замкового прйсуду, жителей королевских пригородов,

которые доставляли ему съестные припасы и отбывали урочные повинности. Он

взимал пошлины, по тогдашнему мыто и промыто *) с привозных и вывозных товаров.

В известные сроки, называвшиеся рочками, в нем заседали гродскЫ (уголовный) и

земский

*) Промытом назывался штраф за уклонение от платежа' мыта.

.

45

(гражданский) суди. В нем же собирались и поветовые сеймики для выбора земских

послов на центральный сейм.

Совершенно независимо от замкового уряда действовало представительство

мещанской муниципии. Главное заведывание городом возлагалось в нем на

бургомистра, избиравшагося ежемесячно из годовых ратманов, или рапцев, а судебная

власть предоставлялась войту и лавашам, избиравшимся на всю жизнь.

Такое самоуправление существовало даже в тех городах и местечках, которые не

имели привилегии на магдебургию и находились под ведомством королевского

старосты или панского губернатора. Оио было введено у нас немецкими выходцами u

составляло противовес праву княжескому (jus ducale), иначе польскому (jus polonicum).

Захожие в Новую Польшу Немцы, как и те, которые водворялись в старой, чрез два-три

поколения теряли свою народность и оелавянивались, в силу непобедимого господства

местного элемента. Но их обычаи в делах торговли, ремесл и городской жизни, их

отношения к соседней шляхте и поселянам оставались теже самые, чтб и в городах

старопольских. Та же самая была здесь и неприязнь между городским и сельским

населением, выражавшаяся беспрестанным тяганьем шляхты с мещанами за

присвоиваемия взаимно земли и права. То же самое соперничество существовало

между городской) н сельскою промышленностью. Так же точно города всасывали в

себя и рабочия силы панских сел, при посредстве своих цехов, шинков и площадных

увеселений. Тем же самым порядком и сельские власти, вместе с отцами порядочных

семейств, удерживали молодежь свою от бегства в мещанские общины.

Города старой, или Привислянской, Польши были первыми седалищами

иноземщины среди Северных Славян и первыми вольницами, протнводейственными

интересам сельского плуга. Города Новой, или Придпепровской, Польши, по характеру

своего образования, сохранили фамильное сходство с городами' старопольскпми. Но

цеховая вольница украинных городов, пользуясь анархическим состоянием

новозаселенных займищ, развивалась в своеобразную форму, преобразовалась в

добычное товарищество, разделила мещан на послушных и непослушных, то-есть на

подчинявшихся повинностям и на таких, которые, называя себя вольными людьми,

примыкали к мещанским муниципиям в виде кочевников; наконец сделалалаеь

известна под общим именем козачества.

Козацкий промысел существовал на Руси со времен Свято-

И6

.

славонских, принимая по временам характер защиты Русской земли от хищников и

представляя в себе постоянное домашнее хищничество. Он был у нас в ходу во все

эпохи колонизации опустошенного Батыем края, и наконец, в борьбе остатков Руси с

остатками Кипчакской Орды, позучил название татарское. Еозатми у Татар назывались

воюющие самовольно добычники, терпимые Ордой по невозможности с ними

справиться. Слово казак в переводе с татарского значит вор. Это не очень лестное

название было присвоено и добычникам русским, занимавшим в русской

общественной среде соответственное, более или менее воровское, положение.

Насколько Москва, .Титла и Дяхва имели общего с ордынским бытом па окраинах

своих владений, настолько у них развилось и нолуазиятское козачество. Это было

скопище людей непокорных никакой власти, ни даже отцовской и материнской,—

товарищество беглецов, угрожаемых карою за преступления, или же таких личностей,

которые, вследствие разных случайностей, были слишком убоги для жизни оседлой и

слишком строптивы для подчинения себя людям домовитым.

Есть основание думать, что город Черкасы назван по имени первых его осадииков

Черкас, называемых ныне Черкесами, и что эти осадники, давая у себя приют

разбойному сброду туземцев (которых ещё Дитмар знал с этой стороны),

распространили под своим именем козачество вверх и вниз по Днепру. Иначе—

Великоруссы, имевшие собственных Козаков, не стали бы называть Черкасами Козаков

днепровских. Они делали это, очевидно, по старой памяти о том времени, когда

колонисты Черкасы не слились еще с туземцами. По крайней мере в XVI веке, до

начала козако-шляхетских усобиц, днепровских и даже днестровских Козаков не

смешивали в Польше с Русским народом, как и прочих кочевников степного

междуречья. Врач царя Алексея Михайловича, Самуил Колинис, называет Черкас (без

сомнения, по московскому преданию) племенем татарским, а древнейшая русская

летопись имя Торков смешивает безразлично с именем Черкас. Писавший по-латыни

польский историк Сарницкий, передавая молву о братьях. Струсях, удостоенных за

свою воинственность песнопений, qnae dumaж russi vocant *), в то же самое время

говорит о козаках, как о племени инородном. В качестве посла

*) Которые Русские называют думами.

_,^ТПАДЕ[ПР, МАЛОРОССИИ ОТ ИТОЛЫИШ.

47

к мусульмански^ государям, Сарницкий проезжал не раз места козацких подвигав,

дивился козацкой отваге, слушал козацкие рассказы об опасностях добычного

промысла па торговом турецком тракте, и однакож написал озадачившие позднейших

читателей слова, что козаки исповедуют веру турецкую. Все ото вместе заставляет

предполагать, что только сильный прилив русского элемента в притоны первобытных

днепровских Козаков переродил их в русских людей, подобно тому, как исключительно

немецкия в начале общины таких городов, как Познань, Гнезяо и Браков, переродились

в общины польские.

Относительно колонизации малорусских пустынь, козаки играли роль,

напоминающую тех поднепровских номадов, которых князья Варягоруссы — то

прогоняли в глубину безлюдных степей, то вербовали в свои ополчения. Подобно

Торкам и Берендеям, Черным Клобукам до-татарского периода русской истории,

днепровские козаки иногда составляли гарнизоны в королевских пограничных городах,

а иногда нанимались в королевские ополчения только на время, за одно с козаками

нагайскими и белогородскими. Самые пределы первоначального их кочевья между

рекой Росью и днепровскими порогами совпадают с местами, на которых история

находит подобных им номадов до Батыева нашествия. В эти пределы манили к себе

козаки все однородное с ними по задаткам жизни со всего Польско-Литовского края, и

отсюда производили свои операции, которые наделали говора в летописных сказаниях,

но которых основою была задача дикая—существовать продуктами чужого труда, не

заботясь об участи трудящихся.

Пограничные города, всасывавшие в себя все своенравное из сел и дававшие

пристанище каждому бродяге из нужды в рабочих руках, извергали из себя, в свою

очередь, непригодную для цеховой практики голоту. Эта голота была приневоливаема к

правилному труду в цеховых заведениях только голодом да холодом; но когда ее

согревало весеннее солнышко, она норовила бежать из общества, сравнительно

благоустроенного, и предавалась, до новой зимы и беды, своим независимым

промыслам.

Устройство козацкой общины, с её первоначальным делением на сотни и десятки,

было не чтб иное, как подражание общине мещанской, приспособленное к жизни

кочевой и добычной. Даже козацкий самосуд был повторением самосуда цехового, или

магдебургского. Но городские беглецы и отверженные, очутясь па свободе от

ненавистных им порядков, питали такое же неприязненное

48

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШЦ.,

чувство к мещанам, коким все вообще козаку были проникнути к тем обществам, из

которых они бежали Bt> подобные ватаги.

Днепровские козаки, наравне с Татарами, дали себя знать Еиеву еще в то время,

когда он был удельным владением князей Олельковичей. Их постоянные вторжения в

область землевладельческого хозяйства заставили вдову князя Симеона Владимировича

Олельковича отказаться от гробовища предков своих, и на плодородные киевские земли