Александр Насибов - Тайник на Эльбе Страница 13

- Он что - коммунист, этот Фиш?

- Нет, не думаю. - Ланге потянулся за сигаретой, зажег ее, осторожно положил в пепельницу обгорелую спичку. - Не думаю, по всей вероятности, нет.

- И Фиш жив?

- Я получил от него весточку месяц назад.

- Ну, а другой?

- С ним я встретился в тридцать третьем году, в ту ночь на 27 февраля, когда в Берлине горел рейхстаг. Это была наша первая встреча. Порт Гамбурга гудел, будто потревоженный улей. Там шел митинг. Ораторы вовсю драли глотки. Говорили многие, но громче всех - фашисты. Им подпевали социал-демократы. Все они хором вопили о необходимости "сильной руки", чтобы вновь завоевать стране и нации "место под солнцем", поносили коммунистов. Тогда мне это нравилось, и я орал вместе с другими, потрясая факелом, и готов был хоть сию минуту идти воевать за это самое место под солнцем. "Глупец", - сказал кто-то рядом. Я обернулся и увидел человека в фуражке с лаковым козырьком и в синем комбинезоне. Он жевал сигарету, насмешливо глядел на меня. Это был здоровяк, и я сдержал ругательство, готовое сорваться с губ. А митинг продолжался. Страсти так накалились, что произошла потасовка. Здорово досталось наци, а заодно и эсдекам. В таких случаях полиция тут как тут. И вот уже заработали резиновые дубинки шуцманов. Я счел за благо потихоньку выбраться из толпы. "Эй!" - окликнули меня. Я оглянулся. Подошел тот самый, в фуражке. "По кружке пива, а? - сказал он так, будто мы были давнишние знакомые. - Я плачу". Он чем-то понравился мне, и я забыл, что несколькими минутами раньше едва с ним не подрался. Мы устроились в маленьком кабачке и тянули пиво. Разговорились. Впрочем, больше говорил я, а он слушал и лишь изредка вставлял словцо. Я болтал вовсю, рисуя картины новой Германии, одну прекраснее другой. Он слушал. Потом спросил: "Твой отец тоже был докер и жил здесь до мировой войны?" - "Разумеется, - ответил я. - Мы потомственные докеры, здесь трудились всю жизнь и отец мой и дед"."Как он жил, твой отец, лучше, чем ты?" Я сказал, что нет, не лучше. Помнится, семья и в те годы считала каждый пфенниг, лишь по праздникам ела мясо. "Вот видишь, - сказал он, - выходит, так было и прежде. А ведь до войны Германия имела и жизненное пространство, и место под солнцем, и колонии, и всякие прочие штуки, о которых сейчас вопят нацисты. Имела все, а твой отец, докер, едва сводил концы с концами. Почему ты уверен, что теперь все изменится и каждый рабочий будет кататься, как сыр в масле?" Настроение у меня упало. Я стал придираться к его словам. "Ты сердишься, Юпитер, - улыбнулся он, значит, ты неправ".

Только много позже я понял, что злился не на него, а на самого себя. Видимо, стыдно было признаться в этом... Вот как мы познакомились. Его звали Отто Шталекер. Оказалось, что работаем на одной верфи, только на разных стапелях. Он был механик, а я слесарь. Мы подружились, хотя он и постарше годами, после смены поджидали друг друга, вместе ходили в кабачок, если водились деньги. Даже женились на подружках - наших жен и по сей день водой не разольешь... Когда я перебрался в Остбург, туда же переехал и Отто. Работали на одном заводе. Началась война, меня забрали в вермахт, Шталекера же оставили - он большой специалист в своем деле...

- Он тоже не состоит ни в какой партии, этот ваш друг?

- Не знаю, господин офицер. - Ланге помедлил. - Чего не знаю, того не знаю. Но у Шталекера старые счеты с наци. Мерзавцы замучили в лагере его старшего брата. Побывала в их лапах и жена Отто. Словом, он глотку б им перегрыз, если бы мог. Это уж точно.

- А может, грызет? - проговорил Аскер. - Не сидит, может, без дела в своем Остбурге, а?

Ланге пожал плечами.

- Кто знает? - сказал он. - Отто человек смелый, решительный...

- М-да, - задумчиво протянул Аскер. - Хорошие у вас друзья.

- Неплохие, - кивнул Ланге.

- Ну, а третий?

Ланге сказал:

- Это солдат, с которым я служил, Георг Хоманн.

- Служили, - повторил Аскер, стараясь говорить спокойно. - А что, этот... как его?

- Хоманн, господин офицер.

- А что, Хоманн теперь не с вами? Или погиб?

- Ни то и ни другое.

- Где же он?

- Как объявили неделю назад, Хоманн дезертировал. Перебежал на вашу сторону. Сидит теперь в каком-нибудь лагере военнопленных, вроде этого. Если, конечно, его не подстрелили по дороге.

- Вы говорите так, будто не знали, что Хоманн собирался дезертировать.

- Я и в самом деле ничего не знал.

- Но вы были друзьями!

Пленный выпрямился на табурете.

- Таков Хоманн, господин офицер. Если не сказал, значит, не мог. Не мог - и баста.

- Вы и до войны знали друг друга?

Ланге покачал головой.

- Нет, хотя и жили бок о бок: и он и я в Остбурге. С Хоманном мы знакомы года полтора, с тех пор как попали в одну роту.

- Давно не были в родных краях, Ланге? - вдруг спросил Аскер.

- Давно.

- Хотелось бы съездить?

- А как же, господин офицер! Но теперь - капут. Надо ждать, когда окончится война или произойдет обмен пленными.

- У вас что, семья в Остбурге?

- Да, господин офицер. Жена и дочь пяти лет. Им сейчас приходится туго - плохо с продуктами, да и Остбург частенько бомбят. Хоманн рассказывал...

- Он что, письма оттуда получал?

- Нет, ездил в Остбург. Я забыл сказать, господин офицер: Георг Хоманн совсем недавно побывал в Остбурге. Ему дьявольски повезло. И случилось это, когда он был назначен в караул - охранять склад провианта. Хоманн заступил на пост в полночь и только успел раза два пройтись вдоль стены склада, как был окликнут какими-то солдатами, которые оказались неподалеку. "Разиня, - кричали солдаты, - погляди-ка назад!" Хоманн обернулся и обомлел: окно склада светилось. Причем свет то усиливался, то почти совсем исчезал. Хоманн понял, что на складе возник пожар, высадил раму, влез в окно. Горела куча пустых ящиков, стоявших у стены. Хоманн раскидал их, принялся гасить пламя. Когда вызванные по тревоге люди прибыли, пожар был уже ликвидирован. Разумеется, Хоманна сменили, отвели в караульное помещение, дали прийти в себя. А наутро он был вызван командиром батальона, и тот наградил его отпуском. Хоманн побывал в Остбурге, привез письмишко от моих. Вернувшись, ходил озабоченный, мрачный. Что-то его беспокоило. Теперь я знаю что. Георг Хоманн обдумывал свое намерение. И - выполнил его. Вот и вся история, господин офицер.

Ланге смолк. Молчал и Аскер. Он понимал, что все рассказанное пленным - весьма важно. Это подсказывала интуиция, обостренное чутье следователя и разведчика. И еще одно чувство возникло во время допроса: какая-то неясная тревога. Аскер вдруг ощутил потребность побыть одному, подумать, покурить... Он отправил пленного, вышел за черту лагеря, в сосновый бор.

Больше часа провел здесь Аскер, сидя под большим деревом, в задумчивости глядя вверх, где между мохнатыми ветвями елей и сосен светлело бледно-голубое небо. Затем он вернулся и приказал привести командира роты лейтенанта Шульца.

Шульц оказался человеком лет двадцати пяти, с печальными глазами на тонком лице, которые он близоруко щурил. Выяснилось, что Гуго Шульц, работавший до войны продавцом в книжном магазине, стал офицером всего года полтора назад. До этого медицинские комиссии браковали его: он очень близорук, носит специальные очки. В конце концов его все же взяли в армию. Он был послан на ускоренные курсы офицеров, окончил их и оказался на фронте - сначала взводным, а потом заменил убитого командира роты. Остальное известно.

Аскер перевел разговор на подразделение, которым командовал Шульц. Похоже было, что лейтенант говорит откровенно, не хитрит. Отвечая на вопросы следователя, он назвал больше десятка своих солдат, наделяя каждого краткой характеристикой. Наконец дошла очередь до Хоманна. Шульц сказал:

- Ефрейтор Георг Хоманн служил честно, был скромным и храбрым. Только я говорю это вовсе не потому, что однажды Хоманн спас мне жизнь... Так требует справедливость.

- Чувство справедливости всегда руководит вами? - поинтересовался Аскер.

- Полагаю, да.

- А я сомневаюсь.

- Господин майор сомневается? - Пленный растерянно развел руками. - Признаться, я никогда не подозревал, что могу быть обвинен в пристрастии или...

- Вспомните о происшествии в провиантском складе, когда в карауле был Хоманн. Вспомнили?

- Я все еще не понимаю, господин майор.

- Хорошо, я помогу вам понять. Скажите, в ту ночь Хоманн действительно совершил такой уж выдающийся поступок?

Шульц замялся.

- Говорите, говорите!

- Я не понимаю господина майора.

- Ну вот, только что вы заявили: случилось, что Хоманн спас жизнь своему командиру - то есть вам. Это так?

- Да.

- И что же, подвиг солдата был оценен по достоинству? Хоманна наградили?

- Нет. - Шульц помолчал, начиная догадываться, куда клонит следователь. - Нет, господин майор, история прошла незамеченной.

- А произошел пустяковый пожар в складе, и вы уже торопитесь с реляцией о героизме Хоманна.

- Это не я, господин майор.