Василий Вишняков - Конструкторы Страница 13

Механик-водитель А-20 Ломов — моложе и не столь опытен. Он тянется за Трушкиным, старается казаться таким же степенным и невозмутимым, но в танке явно нервничает, даже взмокает весь от пота.

Кроме механиков-водителей на машинах работает техник-контролёр старшина Коровников.

При первой встрече с Коровниковым на полигоне майор Сурин дружески с ним обнялся, хотя недолюбливал мужские объятия, не говоря уж о поцелуях. Но тут — особенное дело. Под Брунете Коровников был механиком-водителем в его экипаже. Само по себе это ещё мало что значило. Но, во-первых, Кузьма был отличный, опытный механик-водитель. А во-вторых, когда Сурин там, под Брунете, спрыгнул с охваченного пламенем танка, он неожиданно провалился во мрак: сначала в глазах поплыли какие-то багровые пятна, а потом наступила полная темнота и промелькнула вялая, угасающая мысль: «Это конец…» А когда открыл глаза, то увидел яркое синее небо и склонившееся над ним спокойно-суровое лицо механика-водителя. И снова проваливаясь во мрак, теперь уже успокоенно подумал: «Значит, не конец…» Точнее, мысль была пространнее, что-то вроде: «Если Кузьма здесь, со мной, всё будет в порядке». Он считал Коровникова очень надёжным человеком.

Конечно, в том, что Кузьма Коровников оттащил его тогда от горящего танка в безопасное место, а потом доставил в госпиталь, не было ничего особенного. Так, безусловно, должен был поступить каждый, но такое не забывается и очень сближает даже совсем разных людей. Друзьями они не были, но орден на груди Коровникова — за спасение жизни командира, то есть его, Сурина, и это связывало его с Кузьмой. В свои прежние приезды к испытателям Сурин иногда бывал у Коровникова дома, знал его жену Люсю и пятилетних близнецов — Альберта и Эдуарда, которых называл принцами. То, что Кузьма Коровников вошёл в группу испытателей танков А-20 и Т-32, обрадовало Сурина всё по той же причине — умелым, знающим и надёжным человеком был бывший механик-водитель экипажа его танка.

Возглавлял группу испытателей ведущий инженер (здесь его называли «ответственный исполнитель») капитан Хмельницкий — высокий бритоголовый человек. С Суриным он держался сухо-официально, как-то сказал: «Вы сделали своё дело, не мешайте нам делать своё» — и ревниво следил за тем, чтобы «представитель центра» не вмешивался в ход испытаний.

В первые дни провели, так называемые, специальные испытания. Сначала в лаборатории бокса взвесили танки на огромных весах-платформе. Т-32 сразу же вырвался вперёд: масса почти та же, а броня в полтора раза толще. Потом, поочерёдно наезжая катками на лагометр, определили распределение нагрузки по опорным каткам. Неожиданностей не было: у Т-32 на два катка больше, а поэтому и нагрузка на каждый из них меньше. По булыжному шоссе сделали заезды для определения максимальной скорости. На Т-32 Трушкин «выжал» ровно пятьдесят пять километров в час. У А-20 на гусеницах скорость оказалась ниже, но на колёсах перевалила за семьдесят. Зато выявилось нечто неожиданное: средняя скорость движения у обеих машин по шоссе — практически одинакова. Определили время разгона до наибольшей скорости и расход топлива — показатели одинаковые. На невысоком холме обе машины дружно преодолели крутой подъём и благополучно прошли по склону с опасным бортовым креном.

— Интересно получается, — сказал Сурин. — Машины разные, а показатели одинаковые. Комиссия будет удивлена и разочарована.

— Вывод преждевременный, — сухо ответил Хмельницкий. — Посмотрим, товарищ майор, что покажут ходовые испытания.

Начались ходовые испытания. Ранним утром, когда кое-где в низинах ещё плавал холодный туман, машины покинули парк. Первым шёл Т-32, в котором, высунувшись по пояс из командирского люка, стоял сам Хмельницкий. Сурин устроился на месте заряжающего в А-20 рядом с Коровниковым.

Дорога через небольшое поле привела к речке, на которой не было даже намёка на мост, Машины, не останавливаясь, натужно ревя двигателями, с трудом преодолели брод и вылезли на развороченный и довольно крутой берег. Нечего было и думать, что А-20 смог бы пройти здесь на колёсах,

После ручья, видимо, и началась испытательная трасса — танки углубились в лес и пошли по таким ухаба и колдобинам, которые раньше Сурину просто не доводилось видеть. Они следовали друг за другом без промежутков. Машина спускалась вниз, взбиралась на гребень и снова скатывалась в яму. Сквозь рёв двигателей Сурин, содрогаясь, слышал глухие удары балансиров в ограничители. Эти удары молотом отдавались в голове. Чтобы ненароком не прикусить язык, приходилось крепко сжимать челюсти. Заметив его состояние, Кузьма крикнул:

— Держитесь крепче, товарищ майор. Скоро трасса начнётся!

«Так она ещё не начиналась!»

И действительно, вскоре после какого-то развороченного оврага дорога стала ещё хуже. Ухабы и колдобины остались, но к ним прибавились искусственные сооружения: стенка из поваленных деревьев, возвышение, укреплённое камнями, с которого танк сползал, ударяясь носом. Прямо на пути машин торчали пни, скрежетавшие по днищу, то и дело попадались глубокие овраги, преодолеваемые натужно, из последних сил. Но вот впереди посветлело, деревья как бы расступились, и Сурин с радостью увидел низкие кирпичные строения парка. Значит, по этим лесным буеракам они сделали кольцо.

— Сколько километров? — спросил Сурин.

— Пять, — улыбаясь, ответил Коровников.

«Только пять! Выходит, в день надо делать не меньше двух десятков таких кругов…»

Подошёл Хмельницкий, внимательно осмотрел ходовую часть.

— Ну и трасса, — сказал ему Сурин. — Боюсь, поломаем машины.

— Безусловно поломаем, — спокойно ответил капитан. — Для того и испытываем.

— Думаю, что задача испытаний всё-таки не в этом, — осторожно заметил Сурин. — Нам надо сравнить машины. А поломанные — все они одинаковы.

— Поломаем их здесь, — капитан кивнул на трассу, — не будут ломаться в войсках. А сравнивать да выбирать — не наше дело. Мы не на толкучем рынке.

— Но выбрать всё же придётся. Из двух — одну, — напомнил Сурин.

— Это дело комиссии. Наше дело — сказать, на что каждая из них способна. Что может делать, а чего не может. И точка.

Капитан многозначительно посмотрел на Сурина и, круто повернувшись, пошёл к первому танку.

Майор молча пожал плечами. Непростой мужик этот Хмельницкий. Уверен, очевидно, что знает всё, что необходимо знать, а чего не знает — пустяки, не стоящие внимания. Убедить такого в чём-то, в чём он сам не убеждён, трудно, переубедить — невозможно. Ну что ж, вероятно, таким и должен быть настоящий бывалый испытатель.

…Ко всему привыкает человек. Примерно на десятом круге Сурин притерпелся, приспособился. Машины выдерживали, шли вперёд. Трасса уже не казалась такой ужасной. Он стал даже кое-что замечать по сторонам: могучие ели, возносившие к небу острые вершины, берёзы в золотых шапках увядающей листвы, зелёные, ещё не поблекшие полянки, удивительно светлые в золотых лучах неяркого солнца. Когда проезжали мимо одной, ахнул: на полянке щипал траву лосёнок. Рядом за кустом виднелась настороженно приподнятая рогатая голова лосихи.

— Во какие здесь звери! — восхищённо крикнул Кузьма. — Даже танков не боятся. Эх, ружьё бы…

Хмельницкий тоже, кажется, заметил лосей. Повернув голову, он смотрел в ту же сторону. Танки продолжали движение по трассе…

В маленькой комнатке на столе, еле втиснутом между кроватью и диваном, — неизбежная бутылка с зелёной наклейкой и тарелки с солёными огурцами, селёдкой и варёной колбасой. Сурин, не переносивший водку, скучновато поглядывал на угощение. Но Кузьма уже наполнял гранёные стаканы.

«Бессмертный Иван Андреевич, бессмертна твоя «Демьянова уха». Ибо кому только не довелось на гостеприимной Руси побывать в положении бедного Фоки», — с грустью подумал Сурин.

…Назвать сыновей Кузьмы Коровникова Альбертом и Эдуардом — это, конечно, Люськина работа. Звучит — Алик, Эдик! Не какой-то там Кузя или Ваня… В документах похуже — Альберт Коровников, Эдуард Кузьмич Коровников. Гм!

Но ребята у Кузьмы хорошие — оба крепкие, серьёзные, оба конопатые и белобрысые, оба с оттопыренными ушами — прелесть. Глаз не сводят с майорских петлиц и ордена Красного Знамени на груди гостя (у отца — Красная Звезда).

Люся, раскрасневшаяся и даже, кажется, похорошевшая, сияет гордостью за своих принцев. А Кузьма, как и ожидал Сурин, выпив, заговорил о том, о чём говорить было не время и не к месту.

— Не понятно, товарищ майор, кому нужды эти испытания? — решительно заявил Кузьма. — Чего сравнивать? Каждому и так ясно, что Т-32 — это… это орёл! А-20 — курица… И чего тут выбирать? Может, вы объясните, в чём тут дело, потому что болтают разное…

— Всё не так просто, Кузьма, но сейчас не хотелось бы об этом говорить.