Александр Усовский - Кто развязал Вторую Мировую? Настоящие «поджигатели войны» Страница 13

Поэтому все время своего недолгого существования Веймарская Германия рассматривала Польшу как серьезного потенциального агрессора — еще бы, рейхсвер насчитывал всего 100 тыс. штыков и сабель, без танков, без зенитной, тяжелой и противотанковой артиллерии, без военной авиации! Для такой армии Войско Польское — серьезный враг. Ведь у поляков есть и авиация (французские и английские, позже — свои самолеты), и танки (несколько десятков легких танков FT-17 им передали французы), и тяжелая артиллерия! Да и численность польской армии мирного времени — худо-бедно, но почти 300 тыс. штыков и сабель (а всего штатная численность при мобилизации — 700 тыс. солдат и офицеров первой линии). Армия нешутейная, между прочим.

Генеральные штабы в любой стране в мирное время заняты тем, что составляют планы войны со всеми вероятными противниками, — это их работа.

Манштейн пишет, что после Первой мировой войны таким противником для Германии была Польша; немцы боялись, что Польша продолжит захват немецких земель, в частности Восточной Пруссии, и готовились к оборонительной войне с ней. Например, немцами в свое время был построен Мезе-ритский укрепленный район на восточном берегу Одера, с могучими дотами и подземными артиллерийскими фортами — немцы надеялись с его помощью сдержать польскую агрессию.

Цитирую того же Манштейна: «Затем колесо судьбы вновь повернулось. На сцене империи появился Адольф Гитлер. Все изменилось. Коренным образом изменились и наши отношения с Польшей. Империя заключила пакт о ненападении и договор о дружбе с нашим восточным соседом».

Но в 1939 г., когда вдруг отношения с Польшей резко испортились, в Генштабе Германии не оказалось плана войны с восточным соседом — то есть плана наступательной войны. Его начали спешно разрабатывать перед самым ее началом. Манштейн это поясняет: «Во всяком случае, ОКХ до весны 1939 г. никогда не имело в своем портфеле плана стратегического развертывания наступления на Польшу». То есть планы Германии на предстоящую войну с Польшей были сугубо оборонительными. Немцы все семнадцать лет соседства с новорожденным Польским государством ждали от него вторжения — и к нему готовились.

Подведем итог внешнеполитическим усилиям «са-национного» руководства Польши. Они неутешительны — враги расположились на всех без исключения внешних границах Польского государства. Причем врагами они стали сугубо благодаря главным образом мудрости пана Пилсудского и его под-панков.

Куда ни кинь — везде клин. Это — мудрая внешняя политика? Или тупой шляхетский гонор?

Но проблем на всех без исключения границах новорожденной Второй Речи Посполитой было мало! Кроме врага внешнего, ее властители старательно создавали себе врага внутреннего. Что им с блеском и удалось.

По версии официальной польской историографии, воссозданная в 1918 г. независимая Польша была демократией чистейшей воды. Ну, может быть, с некоторыми национальными особенностями. Однако реальность существенно отличается от этой картины.

Вообще-то внешне Польша очень походила на демократическое государство. Проводились парламентские выборы, существовала легальная оппозиция. Но эта схожесть была чистой декорацией — существующей лишь до той поры, пока она устраивает «хозяина». Например, 12 мая 1926 г. удалившийся от дел бывший «начальник Польского государства» Юзеф Пилсудский устроил военный переворот. Просто потому, что ему показалось, что Польша движется куда-то не туда. В ходе трехдневных боев на улицах Варшавы, обошедшихся в 1300 убитых, сопротивление правительственных войск было сломлено. 14 мая президент Станислав Войцеховский и премьер-министр Винсент Витош подали в отставку.

Что характерно — пан Пилсудский не стремился занять официальный высший пост в Польском государстве. Ему достаточно было быть просто «хозяином Польши». Скромно и со вкусом. Например, когда 31 мая 1926 г. сейм избрал Пилсудского президентом Польши, тот демонстративно отказался. С октября 1926 г. по июнь 1928 г. и с августа по декабрь 1930 г. первый польский маршал занимал должность премьер-министра, в остальное же время довольствовался постами военного министра и генерального инспектора вооруженных сил. Тем не менее вплоть до своей смерти, последовавшей 25 мая 1935 г., Пилсудский являлся полновластным правителем страны, периодически убедительно демонстрируя, «кто в доме хозяин». Например, 30 августа 1930 г. он распустил сейм, после чего 70 оппозиционных депутатов были арестованы и приговорены к тюремному заключению.

После смерти Пилсудского должность генерального инспектора польских вооруженных сил в придачу с титулом «верховного вождя» Польского государства унаследовал его сподвижник Эдвард Рыдз-Смиглы. И успешно продолжил линию своего «великого» учителя.

Основным лозунгом правления Пилсудского была «санация» (т.е. оздоровление), подразумевавшая борьбу с коррупцией, наведение порядка в экономике и прочие подобные меры, поэтому его режим часто называют «санационным».

Составной частью этой политики была «пацификация» (т.е. умиротворение) — усмирение национальных окраин, в первую очередь украинских и белорусских земель. Надо сказать, что если в последнем поляки весьма преуспели, закрывая украинские и белорусские школы и уничтожая православные церкви, то вот поднять экономику пилсудчикам оказалось не по зубам. Вплоть до своего бесславного конца в сентябре 1939 г. независимая Польша так и не смогла достичь уровня промышленного производства, существовавшего на входивших в нее территориях в 1913 г.

Национальное и религиозное угнетение этнических меньшинств в Польше носило целенаправленный, одобренный государством характер. Украинцы и белорусы вполне официально считались гражданами второго сорта, коим был почти закрыт доступ на государственные посты, в офицерский корпус, в высшие учебные заведения. Украинские и белорусские школы и культурные организации преследовались. К середине 30-х гг. 43% белорусов были безграмотными, а студентов-белорусов во всей Польше не насчитывалось и двухсот человек.

К 1939 г. все школы были окончательно преобразованы в польские, а две трети православных храмов превращены в костелы. «Крэсы всходние», как величали белорусские земли поляки, были всего лишь аграрно-сырьевым придатком их страны, а еще служили источником пушечного мяса.

Столь откровенное пренебрежение нацменьшинствами вызвало немедленную отдачу — особенно на Волыни и в Восточной Галиции. ОУН начала охоту за высшими деятелями польской администрации, застрелив, например, в 1934 г. польского министра внутренних дел Перацкого. Ну, а поскольку всякое действие рождает противодействие, поляки для особо рьяных украинских (да и белорусских, а частью даже для еврейских) националистов открыли концентрационный лагерь в Березе-Картузской, доселе безвестном еврейском местечке между Брестом и Дрогичином.

Концлагерь в Березе был местом внесудебной расправы с недовольными — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Заключенного можно было безнаказанно убить, а уж об изощренности издевательств охраны над пленниками в Западной Белоруссии ходили мрачные легенды. Чего стоили «заплывы» в гигантской яме с нечистотами или марш на коленях по «Красной площади» из битого кирпича! Поляки-охранники рьяно исполняли свои функции, главной из которых было — сломить волю заключенного, превратить его в животное, а если не удастся — то уничтожить его физически.

В общем и целом, с «врагом внутренним» на восточных окраинах государства у поляков все было в порядке — оный враг был создан польской администрацией из национальных меньшинств, коим эта самая администрация вполне официально придала статус граждан второго сорта. Этот внутренний враг был активен, жизнеспособен, деятелен — одним словом, польской «дефензиве» было чем занять себя в эти годы. Единственно непонятно, зачем Польским государством проводилась подобная внутренняя политика, имевшая явной целью внутренний раскол государства и его катастрофическое ослабление в случае вражеской агрессии — но этот вопрос до сих пор остается без ответа...

Ладно бы поляки душили только украинцев и белорусов — за тех заступиться было особо некому. СССР, в границах которого находились Белорусская и Украинская советские республики, в то время на националистические закидоны польского правительства как-то особо не смотрел, он все больше о пролетарском интернационализме распрягался, больше о мировой революции заботился. «Единокровными братьями» украинцы и белорусы советским гражданам той же национальности станут попозже, к концу 30-х, когда миф «мировой революции» начнет уступать в Советской России место ее истинным национальным интересам.