Ицхак Маор - Сионистское движение в России Страница 13

"Еврейское горе" может быть видимым, физически осязаемым, но может быть и нравственным, глубоко скрытым. В Восточной Европе, Северной Африке и западной части Азии, где проживает почти девять десятых всего мирового еврейства, горе это осязаемое: евреям там приходится вести отчаянную борьбу за само свое физическое существование в прямом смысле этого слова.

В Западной Европе борьба евреев за существование не столь трудна, хотя в последнее время и тут намечается тенденция к усилению притеснений. Тем не менее, перед евреями Запада не стоит в такой степени вопрос хлеба, крова и физической безопасности. Здесь их горе перенесено в область нравственную и происходит из-за подавления их духовных стремлений, которые неевреям никогда не запрещалось иметь. У {52} евреев Запада есть хлеб, но не хлебом единым жив человек.

Западный еврей редко ощущает угрозу своему физическому существованию со стороны черни. Но ведь болит и кровоточит не только раненая плоть. Западный еврей, видевший в эмансипации действительное освобождение, поспешил с окончательными выводами. Народы дают ему понять, что он заблуждается, ибо он, якобы, лишен настоящего представления о чести и достоинстве, морали, патриотизме, идеализме и в силу этого должен быть исключен из всех сфер деятельности, где эти качества являются обязательными.

Правда, наши обвинители никогда не давали себе труда обосновать фактами свои страшные обвинения. В лучшем случае, они время от времени с кликами торжества указывают на какого-нибудь отдельного еврея, позорящего свой народ и человечество. Немедленно делается обобщение; и хотя такой метод противоречит элементарной логике, в психологическом плане он вполне объясним.

Народная поговорка гласит: "Кому хочется утопить собаку, пусть скажет, что она бешеная". На евреев взваливают вину за всевозможные преступления и грехи, дабы оправдать свою ненависть к ним. Эмансипация, дарованная евреям европейскими народами, отнюдь не следствие симпатии к ним, а результат победы рационалистических принципов французской революции.

Положение евреев в гетто не было надежным из-за внешних опасностей, однако их жизнь внутри общины обеспечивала им сохранение привычного нормального общественного уклада. Эмансипация радикально переменила характер еврея.

Словно в каком-то угаре он торопится поскорее сжечь за собой все мосты. Он быстро приспособился к новым условиям жизни и уверовал, что сам он не кто иной, как немец, француз, итальянец и т. д. Но вот Западную Европу снова охватила извечная юдофобия в личине современного антисемитизма, и еврей, дитя века эмансипации, стоит, растерянный, перед этим явлением и вдруг, осознав свое истинное положение, прозревает.

{53} "Вот положение эмансипированного еврея в Западной Европе на сегодняшний день: от своей еврейской сущности он отказался, а другой - как объясняют ему неевреи - он не приобрел. От своих соплеменников он отдалился из-за отвращения к ним, посеянного в нем антисемитизмом, а его попытки приобщиться к согражданам-неевреям отвергнуты ими.

Родина-гетто утеряна, а страна его рождения отказывается быть ему родиной. Нет почвы под ногами, нет возможности войти в общество, которое бы его желало и считало равноправным. От сограждан-христиан ему не дождаться справедливой оценки своей личности и своих поступков, не говоря о симпатии, а с согражданами-евреями связь потеряна. Он живет в ощущении отверженности от мира, и нет места, которое одарило бы его душевным теплом, по которому он так истосковался. Это и есть нравственное еврейское горе, и оно горше горя физического.

Эмансипированный еврей лишен корней, неуверен в общении с другими людьми, опаслив при встречах с незнакомыми, мнителен, недоверчив к проявлению истинных чувств своих друзей. Лучшие силы он расходует на подавление и выкорчевывание своей сущности, или, по крайней мере, на тщательную ее маскировку, боясь, как бы эта сущность не проявилась еврейской. Никогда он не испытывает желания быть естественным, быть самим собой в мысли и чувстве, оттенке голоса, взгляде и жесте. Внутренне он становится калекой, внешне - ненатуральным, поэтому он всегда смешон и, как всякая подделка, вызывает отвращение у людей, обладающих развитым эстетическим вкусом".

Вместе с тем, замечает Нордау, лучшие среди евреев Западной Европы задыхаются в этой атмосфере и ищут спасения. Ведь давно утрачена ими та страстотерпческая вера, которая считает, что страдания - от Бога, терзающего и любящего; уже потеряли они надежду на приход Мессии и их невиданное возвышение. Иные пытаются спастись бегством от иудейства. Однако расистский антисемитизм, отрицающий {54} перевоплотительную силу крещения, делает и этот путь достаточно безнадежным.

Все эти мысли Нордау, явившиеся основными положениями его доклада, были вполне справедливы и по отношению к определенному слою русских ассимилированных евреев; в них многое актуально и по сей день, они не утратили своей остроты, хотя были высказаны в конце прошлого столетия.

Вернувшись с конгресса в Вену, Герцль 3 сентября 1897 года сделал в своем дневнике запись по поводу доклада Нордау: "Он выступил великолепно. Речь его памятник нашей эпохи и таковой останется навсегда".

Того же числа - то есть через три дня после окончания конгресса - Герцль записал в дневник: "Если коротко подытожить Базельский конгресс - что я поостерегусь сделать публично, - то вот он, вывод: в Базеле я основал еврейское государство. Если бы я громко заявил об этом сегодня, ответом мне был бы общий смех. Но через пять и уж во всяком случае через пятьдесят лет это признают все" (И действительно, по истечении пятидесяти лет - 29 ноября 1947 года - Организация Объединенных наций приняла резолюцию о создании еврейского государства в Палестине.).

В среде сионистов России мнения разделились: большинство ветеранов из Ховевей Цион, не довольствуясь политической активностью, требовали продолжения практической работы в Эрец-Исраэль, невзирая на пока еще незначительные результаты. Они отнеслись с опаской к политическому сионизму Герцля, который решительно противился "просачиванию" евреев в Палестину до получения политических гарантий для алии и поселения, ибо верил, что такой политический фундамент - дело ближайшего будущего. Молодые выходцы из России, возглавляемые Лео Моцкиным, поддерживали политический путь, который предлагал Герцль. Активность российских сионистов на конгрессе носила преимущественно внутренний характер: они {55} не хотели слишком выделяться, чтобы не вызвать подозрений русского правительства.

Поэтому не было и специального обзора положения русских евреев, в то время как делегаты из других государств выступили с докладами о положении евреев в их странах. Ситуацию в России упомянул Нордау в своем докладе об общем положении евреев. В прениях по организационным вопросам участвовали Владимир Темкин, д-р Шляпошников и Марк Коган (Мордехай Бен-Хиллель Ха-коэн).

Он единственный выступил на конгрессе на иврите и заявил: "На этот раз, мои уважаемые братья, я решил обратиться к вам не на языке страны, где я родился, а на языке страны, где родился мой народ... Мы говорим на языках вавилонского столпотворения, на языках всех стран мира, не употребляя лишь собственного. Мы забыли свой язык. И потому пусть он прозвучит в этом зале и да будет сегодня известно всем: есть язык народа Израиля и возродится он в Эрец-Исраэль" (протокол I конгресса на иврите, стр. 132-133).

Единственным среди российских делегатов, кто выступил с призывом к действию, был д-р Яаков Бернштейн-Коган. Предоставляя ему слово, председательствующий сообщил, что д-р Бернштейн-Коган выступит от имени сионистского общества в Кишиневе. Докладчик подчеркнул, что еврейскому народу надлежит стремиться к политической независимости и политическому возрождению, и что первый и главный долг сионистов - нести политическое воспитание в еврейские массы, сеять и пестовать в них твердую веру в политическое будущее еврейского народа и его древней родины, которую ему предстоит заново обрести. Вопрос в том, как добиться Эрец-Исраэль.

Некоторые сионисты верят только в медленное, постепенное заселение: они противопоставляют его политической деятельности, ставящей целью получение гарантий для алии и заселения Палестины. Другие, напротив, полагают, что заселение надо прекратить, сосредоточив все усилия на возведении политического базиса. Бернштейн-Коган не видит противоречия между этими двумя путями. Не надо {56} пренебрегать постепенной практической работой, которую следует продолжить, поскольку вопрос политической независимости Эрец-Исраэль не кажется разрешимым в обозримом будущем. Надо поэтому действовать одновременно в обоих направлениях, практическом и политическом. Таким образом, уже на Первом конгрессе Бернштейн-Коган фактически изложил свой взгляд на необходимость синтетического сионизма, который был принят через десять лет на Восьмом конгрессе в Гааге (1907) в качестве программы действий Всемирной сионистской организации.