Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2 - Петр Александрович Дружинин Страница 13

Ольга Берггольц предпочла дождаться конца выступлений: «Прорабатывают нас, и поэтому я должна выступить последней»[84]. Поскольку о хороших сторонах пьесы уже было сказано другими выступавшими, то Ольга Федоровна коснулась самого главного – методов С. Д. Дрейдена:

«Скажу о вежливости и грубости. Когда двух советских писателей называют пасквилянтами, то это невежливо и грубо, и нужно разговаривать с советскими писателями как с писателями, тем более что ваше обвинение в пасквилянтстве никак не аргументировано.

Я очень внимательно слушала, но тем не менее я все-таки очень много не поняла.

Я не понимаю, почему молодая девушка 20 лет, оказавшаяся в страшно тяжелых моральных и материальных условиях, которую обманул какой-то мерзавец и которая тяжело это переживает, – пасквиль на советскую стахановку. Конечно, это больно и тяжело.

Я считаю необходимым условием вежливости и приличия правильность цитации. И когда цитируется таким образом, что от того, что пишет автор, ничего не остается, то это не очень прилично ‹…›.

Дрейден особенно возмущался, почему пьеса была искусственно раздута. Что это значит? Разве мы взятки кому-то давали? Почему вы это так настойчиво подчеркиваете, что ей искусственно создан авторитет. Ведь ее выдвигали какие-то авторитетные люди. Они даже не знали, что это наша пьеса. Значит, нужно уметь уважать общественное мнение, хотя бы оно и не совпадало с вашим. Почему оно искусственно создано?

(С МЕСТА: Это мнение покойного Михоэлса.)

Человек, который выдвигал эту пьесу, был покойный Михоэлс. Я считаю мнение Михоэлса не ниже вашего. Он говорил о чистоте пьесы. Он говорил о том, что пьеса позволяет ставить вопрос об интегральном человеке. Он находил в ней недостатки и указал на обилие положений. Мы туда страшно много ситуаций наворотили и наверное где-то в чем-то ошиблись. Но почему мы должны верить Вам и не верить Михоэлсу, который в то же время и критикует?»[85]

Поскольку истинные причины гибели С. М. Михоэлса тогда были неизвестны, то его покровительство драматическому творчеству О. Ф. Берггольц и Г. П. Макогоненко, начавшееся еще с постановки их пьесы в Камерном театре, не могло быть пославлено им в вину. Авторитет Ольги Берггольц был в Ленинграде тогда столь высок, что даже критика после августовского постановления не смогла его поколебать. Именно этим и только этим объясняется то обстоятельство, что проведенное собрание остановило волну критики, и серьезных последствий для доцента Г. П. Макогоненко это дело не имело.

Одним из немногих, кто попенял Георгию Пантелеймоновичу печатно, оказался его одногруппник по филологическому факультету, специалист по советской литературе Е. И. Наумов. В августе 1948 г. он отметил в одной из своих статей:

«Однако журнал “Звезда” еще далеко не полностью удовлетворяет высокие требования читателей. Все еще мало в нем произведений, посвященных послевоенному труду, отражающих жизнь сегодняшнего дня. Подчас некоторые писатели больше обращаются в своих произведениях к прошлому, чем к настоящему. В журнале были опубликованы художественно слабые произведения, в частности пьеса О. Берггольц и Г. Макогоненко “У нас на земле”»[86].

Что же касается автора погромной рецензии, С. Д. Дрейдена, то по причине своей нерусской фамилии он был причислен в 1949 г. к безродным космополитам, «разоблачен», получив во время проработки инфаркт миокарда, изгнан со всех мест работы, а 23 декабря 1949 г. арестован по доносу коллеги по писательскому цеху и приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей[87].

«Специалисты» по низкопоклонству: М. К. Азадовский, В. Я. Пропп, Б. М. Эйхенбаум…

10 января «Литературная газета» опубликовала статью литературоведа В. И. Бутусова «“Специалисты” по низкопоклонству», посвященную ученым-фольклористам. Этот ныне забытый автор – характерный представитель мощного пласта советского послевоенного литературоведения, был тесно связан с Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и, как было принято в таких случаях, одновременно трудился на переднем крае советской литературной науки – в ИМЛИ имени Горького[88].

Начинает автор генеалогию «низкопоклонства» от профессора М. К. Азадовского:

«Характер и своеобразие русской литературы нельзя понять, не учитывая ее взаимодействия с устной народной поэзией. Великие русские писатели высоко ценили поэзию народа и пользовались ее сокровищами. Между тем, некоторые ученые “специалисты” рассматривают связь художественной литературы и устной поэзии с ошибочных, ложных позиций.

Известно утверждение М. Азадовского о том, что интерес Пушкина к творчеству русского народа был вызван… влиянием идей, проникающих в Россию с Запада.

Азадовский не один в своих заблуждениях. В сборнике “Песни русских поэтов” (редакция, статьи и комментарии И. Розанова) проф[ессор] Розанов утверждает: “Если сравнить количество песен (Пушкина. – В. Б.), являвшихся подражанием русскому фольклору, с количеством песен, навеянных чужим фольклором, то окажется, что вторых значительно больше”. Следовательно, “русской песенной лирике Пушкин уделял сравнительно мало внимания”.

Путем внешнего арифметического подсчета тем и сюжетов исследователь искажает творческий облик Пушкина, умаляет значение русской народной поэзии для его творчества.

Проф[ессор] В. Пропп в пространной статье “Специфика фольклора” фактически утверждает невозможность изучения народного творчества. Народная поэзия, говорит он, “акт малоизученных форм сознания“. В этой поэзии “поступают так, а не иначе, не потому, что так было в действительности, а потому, что это так представлялось по законам первобытного мышления”. “Это мышление и вся система первобытного мировоззрения должны быть изучены. Иначе ни композиция, ни сюжеты, ни отдельные мотивы не смогут быть поняты”. Так как первобытное мышление, очевидно, кажется профессору непостижимым, то и народное творчество переходит в разряд непознаваемого.

Художественную литературу проф[ессор] Пропп объявляет продуктом “иного”, “высшего сознания”. Таким образом, проф[ессор] Пропп отгораживает ее от народного творчества непреодолимой стеной. Для народной поэзии оказываются неприменимыми методы исследования, принятые для изучения литературы. Художественный опыт поэтического творчества народа изымается из сферы литературоведения»[89].

Затем автор еще раз возвращается к М. К. Азадовскому:

«Возьмем, к примеру, сборник “Фронтовой фольклор”, составленный в 1944 г. В. Крупянской под редакцией и с предисловием М. Азадовского.

В “исследовании”, предпосланном этому сборнику, составитель исходит из тех же антинаучных теорий, по которым поэтическое творчество народа объявляется “переделкой” или “переосмыслением” старого.

В качестве примеров фронтовой песенной лирики составительница сборника приводит образцы “популярнейших песен фронтовой молодежи”, вроде: “За три года в армии вся любовь забудется”, или преподносит “творческую историю” песни о молодом парне, позабытом девушкой.

В качестве “мудрых” народных выражений публикуются: машина системы Рено имеет