Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант Страница 13

Через несколько месяцев Аларих вновь вошел в Италию.

III. ИТАЛЬЯНСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Западная Римская империя к концу IV века представляла собой сложную картину подъема и упадка, литературной активности и бесплодия, политической помпезности и военного разложения. Галлия процветала и угрожала италийскому лидерству во всех областях. Из примерно 70 000 000 душ, населявших империю, 20 000 000 или более были галлами, и лишь 6 000 000 — италийцами;15 Остальные были в основном грекоязычными восточными людьми; сам Рим с 100 г. н. э. был этнически восточным городом. Когда-то Рим жил за счет Востока, как современная Европа до середины двадцатого века жила за счет своих завоеваний и колоний; легионы выкачивали продукты и драгоценные металлы из дюжины провинций в особняки и казну победителей. Теперь завоевания закончились, и началось отступление. Италия была вынуждена зависеть от собственных людских и материальных ресурсов, которые были опасно сокращены семейными ограничениями, голодом, эпидемиями, налогами, расточительством и войной. Промышленность никогда не процветала на паразитическом полуострове; теперь, когда ее рынки были потеряны на Востоке и в Галлии, она больше не могла поддерживать городское население, которое добывало средства к существованию, работая в магазинах и домах. Коллегии или гильдии страдали от невозможности продать свои голоса в монархии, где голосование было редкостью. Внутренняя торговля упала, разбойничьи нападения на дорогах усилились, а некогда отличные дороги, хотя и оставались лучше, чем до XIX века, пришли в упадок.

Средние классы были главной опорой муниципальной жизни в Италии; теперь они тоже были ослаблены экономическим упадком и фискальной эксплуатацией. Каждый владелец недвижимости облагался растущими налогами, чтобы поддержать разросшийся бюрократический аппарат, главной функцией которого был сбор налогов. Сатирики жаловались, что «те, кто живет за счет общественных средств, более многочисленны, чем те, кто их обеспечивает».16 На коррупцию уходила большая часть уплаченных налогов; тысячи законов были направлены на то, чтобы предотвратить, выявить или наказать недобросовестное использование государственных доходов или имущества. Многие сборщики переплачивали налоги с простых людей, а мелочь оставляли себе; за вознаграждение они могли облегчить налоговое бремя богатых.17 Императоры старались обеспечить честный сбор налогов; Валентиниан I назначил в каждом городе защитника города, чтобы защитить горожан от сутяжничества сюзеренов, а Гонорий отменил налоги городов, оказавшихся в затруднительном финансовом положении. Тем не менее, если верить Сальвиану, некоторые граждане бежали за границу, чтобы жить под властью варварских королей, которые еще не научились в полной мере искусству налогообложения; «агенты казначейства казались страшнее врагов».18 В этих условиях стимулы к воспитанию детей ослабли, и население сократилось. Тысячи пахотных акров оставались необработанными, создавая экономический вакуум, который в сговоре с уцелевшим богатством городов притягивал жаждущих земли варваров. Многие крестьяне, не имея возможности платить налоги или защищать свои дома от вторжения или грабежа, передавали свои владения более богатым и сильным помещикам и становились их колонами или земледельцами; они обязывались отдавать господину часть своей продукции, труда и времени в обмен на гарантированное пропитание и защиту в мире и войне. Таким образом, Италия, которая никогда не узнает полного феодализма, была одной из первых стран, подготовивших его основы. Аналогичный процесс происходил в Египте, Африке и Галлии.

Рабство постепенно угасало. В развитой цивилизации ничто не может сравниться с переменной заработной платой, зарплатой или прибылью свободного человека в качестве экономического стимула. Рабский труд оплачивался только тогда, когда рабы были в изобилии и стоили дешево. Их стоимость возросла с тех пор, как легионы перестали приносить домой человеческие плоды побед; теперь, когда правительство было слабым, рабам было легко сбежать; кроме того, за рабами нужно было ухаживать, когда они болели или старели. По мере того как стоимость рабов росла, владелец защищал свои инвестиции в них более бережным обращением; но хозяин все еще имел, в определенных пределах, власть жизни и смерти над своим имуществом,19 он мог использовать закон для возвращения беглых рабов и мог вступать в сексуальные отношения с такими из них, мужчинами или женщинами, которые удовлетворяли его амбидекстерную фантазию. Паулин из Пеллы хвалил себя за целомудрие своей юности, когда «я сдерживал свои желания… никогда не принимал любовь свободной женщины… и довольствовался любовью рабынь в моем доме».20

Большинство богачей теперь жили на своих загородных виллах, избегая суматохи и городского сброда. Тем не менее большая часть богатства Италии по-прежнему тяготела к Риму. Великий город больше не был столицей и редко видел императора, но он оставался социальным и интеллектуальным центром Запада. Здесь же находилась вершина новой итальянской аристократии — не наследственной, как в старину, а периодически набираемой императорами на основе земельных богатств. Хотя сенат утратил часть своего престижа и большую часть власти, сенаторы жили в пышности и напоказ. Они занимали важные административные должности и устраивали публичные игры из своих личных средств. Их дома были переполнены слугами и дорогой мебелью; один ковер стоил 400 000 долларов.21 Письма Симмаха и Сидония, поэзия Клавдиана раскрывают более светлую сторону этой господской жизни: социальную и культурную активность, верное служение государству, гениальную дружелюбность, верность супругов, нежность родительской любви.

Священник из Марселя в V веке нарисовал менее привлекательную картину условий в Италии и Галлии. Книга Сальвиана «О правлении Бога» (ок. 450 г.) посвящена той же проблеме, которая породила «Город Божий» Августина и «Историю против язычников» Орозия: как можно примирить зло варварских нашествий с божественным и благодетельным Провидением? Эти страдания, отвечал Сальвиан, были справедливым наказанием за экономическую эксплуатацию, политическую коррупцию и моральный разврат римского мира. Среди варваров, уверял он, нет такого безжалостного угнетения бедных богатыми; сердце варвара мягче, чем сердце римлянина, и если бы бедняки могли найти средства передвижения, они бы массово мигрировали, чтобы жить под властью варваров.22 Богатые и бедные, язычники и христиане в пределах империи, говорит наш моралист, одинаково утопают в трясине безнравственности, редко известной в истории; прелюбодеяние и пьянство — модные пороки, добродетель и воздержание — попки для тысячи шуток, имя Христа стало бранным ругательством среди тех, кто называет Его Богом.23 В противовес всему этому, говорит наш второй Тацит, можно привести здоровье, бодрость и храбрость германцев, простое благочестие их христианства, снисходительное отношение к покоренным римлянам, их взаимную преданность, добрачное целомудрие