Вера Давыдова - Кремлёвские козлы. Исповедь любовницы Сталина Страница 14

Я испугалась до смерти.

Щелкая пальцами, он продолжал:

— Молчишь, значит это — правда?

— Иосиф Виссарионович, делайте со мной, что хотите, только оставьте меня в покое. Я устала все время оправдываться.

Сталин усмехнулся:

— Прекрасно, мне нравится, что ты не боишься, — позвонил, появилась Валечка. — Подай нам ужин, — приказал ей. Я отказалась. Сталин съязвил: — Что, даже ваш прекрасный аппетит пропал? Видно, вы в последнее время действительно усталй, надо будет срочно отправить вас отдохнуть.

Меня трясло: он мог отправить меня на курорт, а мог — и в тюрьму, и в лагерь, и никто бы мне не помог.

— Верочка, не бойтесь, — неожиданно ласково сказал Сталин, — поедете в Сухуми, где о вас позаботится мой приятель Лакоба.

Я одним глотком выпила коньяк.

— Браво, Вера Александровна! «Кто умеет пить — умеет любить», как говорил русский философ Александр Иванович Герцен. Ну, а теперь, после обмена любезностями, идемте отдыхать: вас ждет сюрприз.

В спальне Сталин достал гравированную шкатулку.

— Прошу, это — вам за чудесную Любаву!

— Иосиф Виссарионович, я не могу принять такой ценный подарок.

Сталин обиделся.

— Пятьсот рублей за три песни, а, может быть, и за что-то еще, у Маленкова взять смогла…

Чтобы не ссориться и сделать ему приятное, я надела золотые часы, кольцо и серьги с бриллиантами, обняла и поцеловала его.

— Спасибо, дорогой! С подарком или без подарка вы всегда для меня самый желанный мужчина, мой повелитель.

— Впервые слышу от тебя такое, Верочка! Мне нужны твои ласки, твои руки. Мы давно не виделись, и я злюсь, нервничаю. Я постараюсь не мучить тебя, Верочка.

Моя судьба была в его руках. Время шло, и Сталин становился все более ревнивым. Сведения же, которые ему сообщали его прихлебатели, часто были лживыми. Мне приходилось разыгрывать пламенную страсть.

Осмелев, я бросилась однажды в атаку.

— Иосиф Виссарионович, — сухо сказала я, — вы мне постоянно читаете нотации, а сами принимаете женщин. Меня тоже информируют: Барсову не забываете, подружились с Брониславой Златогоровой и, если не ошибаюсь, не обошли своим вниманием и аппетитную Валечку…

Сталин расхохотался, демонстрируя гнилые зубы не лечил, панически боялся боли.

— Откуда такая осведомленность? Обладание женщиной естественно для мужчины. Их должно быть столько, сколько он хочет. Лермонтов писал Раевскому: «Друг мой, если не ты, то будет кто-то другой. Лучше быть первым, чем вторым». Верочка, солнышко мое, люблю тебя! — и порывисто меня поцеловал. — Не зову, стараюсь забыть тебя. Но я не могу без женщины, против природы не пойдешь. Вот тебе номер моего прямого телефона, но не сообщай его никому и не звони часто. Поедешь в отпуск в Сухуми, отдохнешь у Лакобы и, если захочешь, можешь отдохнуть еще и в Сочи.

— Иосиф Виссарионович, поверьте, я очень тронута вашей заботой, но поймите меня: я живу в постоянном страхе, боюсь людей из вашего окружения, меня могут посадить, убить — и следа не останется.

Сталин вздохнул, и его взгляд стал холодным.

— Скажи, кто? Поговорю с каждым отдельно.

— Ягода — он больше всех терроризирует меня.

— Этот подлец давно играет со смертью. Я из него душу вытрясу!

В который раз задаю себе вопрос: могла ли я — не героическая, а обычная женщина, — могла ли я что-нибудь изменить? Я не оправдываю себя, но были люди, которые поступали гораздо хуже меня.

Эти похотливые мужики из правительства буквально атаковали меня со всех сторон, я получала приглашения на завтраки, обеды, ужины и автомобильные прогулки. Буденный становился все более настойчивым, беспрерывно звонил Маленков, надоедал подслеповатый Калинин. Напоминали о себе Ворошилов и горбатый карлик Ежов. Даже верный секретарь Сталина — рябой Поскребышев — предлагал мне свои «услуги». И над этой сворой — Тухачевский. Единственный мужчина, которого я любила… Но на вершине власти был Сталин. В этом калейдоскопе я вынуждена была лавировать, ооещать, улыбаться, обманывать и играть, чтобы выиграть или продержаться.

Моя лодка давно плыла без паруса, а волны уносили меня в открытое море… Что будет дальше? Не знаю. И не хочу знать.