Теодор Моммзен - История римских императоров Страница 14

С одной стороны, национальная принадлежность позднеримских народов и племен является одной из самых важных категорий его приговора, когда он говорит о национальном единстве, национальных интересах, национальной политике в позитивном смысле. С другой стороны, к экспансионистской политике Рима Моммзен относится более чем сочувственно, когда говорит о цивилизаторской, а также культурно-исторической миссии римского оружия [ MH. II204 ff.][ MH. II237]» одобряет попытку Августа провести границу по Эльбе и нападение Септимия Севера на Шотландию [ MH. I79][ MH. II117]. Мирная политика императоров критикуется и воспринимается им как стагнация [ MH. I102][ MH. I131][ MH. II112][ MH. II115][ср. RA. 106]. Причиной распада Империи, с точки зрения Моммзена, послужили также, с одной стороны, финансовая несостоятельность [ MH. II105], с другой стороны — «военная монархия с неотвратимым ускорением ее процесса самоуничтожения», который всех подданных «нивелировал в соответствии с общепринятыми шаблонами».156 Когда говорится: «Империя — далекая от того, чтобы быть солдатской, — была, возможно, самой мирной и миролюбивой эпохой, какую когда-либо мог видеть мир в подобной пространственной и временной протяженности [ MH. II63]», — или: «Республика была войной, Империя была миром [ MH. I135]», — то тогда именно мир и был причиной слабости.157 «Собственно, обязательная мирная политика была ошибочной для государства: правления, отмеченные мощной активностью, оказываются обычно лучшими» [ MH. I191]. Моммзен ценит сильную и мужественную политику, которая объединяет и захватывает до тех пор, пока хватает сил [ MH. III94], но он не любит ни Траяна, который воевал излишне много, ни Адриана или Пия, воевавших излишне мало [ MH. II94][ MH. II301].

Моммзен во многом усматривает параллели между позднеримской историей и своим временем. Императорскую земельную собственность он рискует сравнивать с земельными наделами лондонских магнатов в сфере недвижимости [ MH. II86], и напротив, отсутствие государственных задолженностей отличает в его глазах принципат от современной финансовой политики [ MH. II90]. Государственный надзор за городами кажется ему таким же благотворным, как и конец существования немецких свободных имперских городов «с их близорукой и эгоистичной политикой взгляда со своей колокольни» [ MH. II105]» жизнь римлян в Галлии и Британии заставляет его вспомнить об англичанах в Индии [ MH. II150], римские войны против номадов Сахары — о французском маршале Бюго [ MH. II203]» мелочное отношение к принципам законности Констанция II он вновь обнаруживает уже в свое время [ MH. III153]. Поразительна высокая оценка им Наполеона [ MH. II159], а также то, что после затеянного Бисмарком в 1882 г. процесса в Шарлоттенбурге против Моммзена по обвинению в нанесении оскорбления, он положительно отзывается о канцлере в 1886 г. [ MH. III41], хотя обидное замечание по поводу «министра-абсолютизма»,158 определенно, есть скрытое сравнение Стилихона с Бисмарком. Это совсем как у нас (tout сотте chcz nous) [ MH. III136], часто проглядывает между строк. Вухер верно предполагал: «Внутренняя связь истории и настоящего, видимо, спроецировалась и на императорскую эпоху».159

Гипотеза Моммзена о родстве римского и германского характеров и о чуждости их кельтским нравам [ MH. II169] [ MH. II183 f.] [ MH. II285] противоречит существованию германо-кельтской коалиции против Рима в восстании Цивилиса. Его вывод определенно следует рассматривать через призму ситуации 1870— 71 г., когда Германия надеялась снискать симпатии Италии в борьбе против Франции. Таким же образом Моммзен рассуждает и тогда, когда сравнивает тяжелый процесс романизации сельского населения Галлии с опытом французов в Эльзасе и пруссаков в Познани и Верхней Силезии [ MH. II160l-Немецкие «государства-клиентелы» Пруссии служат примером для понимания ситуации с князьями-варварами, связанными с Римом [ MH. II20].

Идентичность германцев и немцев Моммзен не подвергает никакому сомнению. Моммзен дистанцируется даже от общей в то время для всех политических лагерей идеи преображения германцев и вступает таким образом в противоречие с Фрейтагом и Даном, с Грегоровиусом, Энгельсом и Трейчке. Однако это соответствует только его мрачному описанию германцев и их политических способностей. При Августе это «был первый раз, когда наше отечество вошло в мировую историю» [ MH. I79], с появлением Арминия появляется и чувство немецкой «национальной гордости. Тогда можно было в первый раз заводить разговор о немецком единстве и о немецких разногласиях» [ MH. I129]. Затем в образовании союза алеманов Моммзен усмотрел попытку восстановить немецкое единство. «Это было, если так можно выразиться, идеей немецкого единства, которая проявилась в первый раз и которой даже в этой самой несовершенной форме было уже достаточно для того, чтобы направить ход мировой истории... в новое русло» [ MH. II141]. Однако «особое проклятие» немцев,160 внутренняя междоусобица, тоже проявляется в императорскую эпоху: «Немцы стояли и шли против немцев, тому в истории много примеров» [ MH. III155]. В своей лекции от 1886 г. он поясняет, что он в 1877 г.161 обозначил как «особое проклятие» немецкой нации: радикальные противоречия по части политических взглядов, которые вызывали в нем «яростный гнев» и «жгучий стыд». В качестве утешения он противопоставлял «особому проклятию» «особое богатство», под которым в 1877 г. он подразумевал такую личность, как Фридрих Великий. — Мы же должны, как я считаю, причислить к этому особому немецкому богатству и такую личность, как Теодор Моммзен.

Юлиус Вельгаузен писал 15 декабря 1884 г. Моммзену: «Мир, возможно, куда меньше интересуется римскими императорами, чем Теодором Моммзеном, а также не столько самой историей, сколько Вашим мнением о ней».162Это и сегодня остается правомочным и является причиной появления этого издания. Виламовиц163 также признавал первостепенность интереса к опубликованию конспектов лекций с той точки зрения, что они позволяют увидеть концепцию Моммзена в его собственном развитии в качестве историка. Если должна появиться перепечатка, то должны последовать тщательная проверка и редакция материала, а также необходима выверка цитат. Для этого требуется компетентный и тактичный человек.

Я сомневаюсь, что данные страницы могут идти в сравнение с другими посмертно опубликованными лекциями: мы имеем в виду «Философию истории» Гегеля (1837), его «Философию права» (1833), «Римскую историю» Нибура (1844), «Энциклопедию и методологию филологических наук» Бёка (1877), «Политику» Трейчке (1897), «Размышления о всемирной истории» Буркхардта (1905), «Историю экономики» Макса Вебера (1923), «Этику» Канта (1924) и «Историк» Дройзена (1937), поскольку названные произведения напечатаны преимущественно в связи с их содержанием и читаются по той же самой причине, в то время как лекции Моммзена по истории императоров могут вызвать интерес у публики из научно-исторических кругов. Публикация дает возможность обогатить портрет Моммзена, которого Арнольд Джозеф Тойнби назвал наряду с Эдуардом Гиббоном величайшим историком.164

Само собой разумеется, что конспекты — с позволения Элизабет Хензель и Людвига Шемана — не могут претендовать на то, чтобы называться четвертым томом «Римской истории», их в любом случае при желании (ad libitum) можно рассматривать только как эрзац последнего. Завещательный запрет Моммзена на публикацию своих лекций165 является для нас таким же малым препятствием, как и последняя воля Якоба Буркхардта — уничтожить его наследие, включая «Размышления о всемирной истории».166 По счастью, уже Август не придерживался завещания Вергилия: iusserat haec rapidis aboleri carmina flammis «Это творение поэт уничтожить в огне заповедал».167 Моммзен [ MH. I112], правда, придерживался того мнения, что Вергилий хорошо бы сделал, если бы сам сжег «Энеиду».

Высокое качество конспектов Хензеля явствует из сравнения их текстов с общеизвестными текстами, в особенности между № 9 [=MH. I] и № 10 [AW], а также № 11 [=МР] и № 12 [=MH. II]. Часть первая (MH. I) производит такое впечатление, словно мы сидим в лекционном зале и конспектируем вместе с Паулем Хензелем; переплетенные вторая и третья части (MH. II и III), как отмечает Себастьян Хензель, уже переработаны до последнего слова [ MH. III209]. Что касается почерка, то во всех частях он чист и читаем, а имена собственные и цитаты на древних языках в основном корректны. Основной принцип издания — это, с одной стороны, по возможности наименьшее изменение точного текста, с другой стороны, — представление читабельного текста. Поскольку оригинал не является авторским текстом Моммзена, а есть текст, частью записанный в лекционном зале, частью переработанный за письменным столом, то издатели не связаны обязательством его дословной передачи. Целью было не издание написанного Хензелями, а реконструирование сказанного Моммзеном. Если текст Хензелей вызовет достаточный интерес, то потом какой-нибудь филолог может издать его в дословном изложении (verbatim), снабдив текст примечаниями (apparatus criticus). Мы в первую очередь хотим найти «Истории императоров» читателя и потому искали такую форму, которая могла бы не бояться критики Моммзена ex Elysio (обитель мертвых). При этом труд разделился на три части, в соответствии с различными способами передачи информации, эти части также получились абсолютно различными.