Коллектив авторов - Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей Страница 14

Спустя четыре года Александр Васильевич с удовлетворением отмечал, что книга Токвиля понравилась великому князю и что его патрон сделал из нее именно те выводы, которые уже сформулировал сам ментор: «Мне помнится, что Ваше Высочество читали с большим интересом сочинение Tocqueville L'ancien regime et la revolution и находили большое сходство между положением Франции до революции и нынешним состоянием России»{119}. Теперь он рекомендовал обратиться и к источникам, из которых Токвиль черпал свои суждения о Старом порядке, а именно к сочинению Артура Юнга «Путешествия по Франции», и просил великого князя иметь в виду его «мысли при окончательном обсуждении положения о крестьянах»{120}.

На следующий год Головнин настаивал на прочтении нового сочинения Токвиля — «Демократия в Америке», из которого можно было почерпнуть и идеи пореформенного устройства крестьян, и образцы общинного устройства в управлении, и практические рекомендации по председательству в Главном комитете об устройстве сельского состояния. Другие сочинения, с которыми знакомился в это время Головнин и которые он рекомендовал генерал-адмиралу, это «О свободе» и «Размышления о представительном правлении» Дж. Милля, «История цивилизации в Англии» Г. Бокля, «О централизации и ее последствиях» О. Барро. В этих работах Головнин находил аргументы против идей о необходимости введения в России конституционного правления: «Подобная мера была бы гибельна для России в настоящую эпоху, — полемизировал он с П.В. Долгоруковым и другими сторонниками конституции, — и если б Русский Государь, увлекаясь идеями Александра Павловича, задумал для нас такой подарок, я из любви к отечеству стал бы противодействовать таковому намерению. Самые либеральные современные писатели Buckle, Mill и Odilon-Barrot подтверждают справедливость моих мыслей»{121}.

Помимо ознакомления Константина Николаевича с передовыми идеями того времени Головнин информировал его и о более практических вещах. В 1860 г. он на несколько месяцев уехал из Петербурга в свою рязанскую деревню, а затем совершил путешествие на юг страны. В преддверии отмены крепостного права, вскоре после того как великий князь возглавил Главный комитет по крестьянскому делу, Головнин фактически диктовал ему программу крестьянской реформы. Он писал, что из разговоров его «с крестьянами и расчетов средним урожаям и средним ценам выходит, что оброк и выкупная цена усадьбы, назначенная Редакционными Комиссиями, несоразмерно высоки и что огромное большинство здешних крестьян не в состоянии будет платить их»{122}, писал о необходимости предоставить крестьянам возможность выкупа земли и, «назначив большой оброк, назвать часть его поземельной рентой, а другую часть выкупным процентом»{123}, о том, что «освобождением крестьян надо воспользоваться, чтобы примерить оба сословия и искоренить враждебное чувство их одно к другому»{124}. Ключевым пунктом этой программы, по справедливому утверждению исследователя В.Е. Воронина, «являлась предстоявшая после отмены крепостного права реформа аграрных отношений в России на началах функционирования двух типов хозяйств: крупного помещичьего, основанного на вольном найме, и мелкого крестьянского»{125}.[4]

В своем политическом влиянии на патрона Головнин позволял себе принимать роль наставника в его общекультурном развитии. В одном из писем, по прочтении сочинения Шарля Левека «Наука прекрасного в ее применениях и истории», он обращал внимание Константина Николаевича «на то, что у нас при воспитании эстетика вообще упускается из виду, тогда как сознательное наслаждение красотами в природе, в поэзии, искусствах и особенно прекрасным в нравственном мире, есть чувство совершенно бескорыстное и ничто более не облагораживает и не возвышает души. Не упустите этого из виду при воспитании Николая Константиновича». И тут же он добавлял: «Жаль, что у Вас нет свободного времени. Мне кажется, Вам надобно бы попросить для себя отпуска на несколько времени, чтоб пожить с природой и книгами, подобно тому, как делают весьма часто английские государственные мужи, когда они удаляются в свои замки»{126}. В другом письме Головнин сообщал некоторые сведения о Карловом университете в Праге и Альбертине в Кенигсберге, мотивируя это тем, что «по случаю назначения Путятина министром народного просвещения в Совете министров, вероятно, будут повторяться рассуждения о наших университетах». «Мне бы очень хотелось, — продолжал он, — чтоб при этих суждениях Ваше Высочество, как часто бывало, блеснули знаниями, коих нет у других членов»{127}.

Помимо воспитания чтением Головнин позволял себе и прямые советы своему патрону. Особенно сильно его беспокоили обуревавшие иногда великого князя желания бегства из Петербурга. Вспыльчивая натура Константина Николаевича испытывала большие трудности при встрече с серьезными препятствиями на пути к осуществлению своих амбициозных планов. В таких случаях он был склонен отказываться от активной политической деятельности, которая лишала его «возможности заниматься специально своей морской частью», в то время как он «желал бы быть только генерал-адмиралом, управлять только флотом и чаще ходить в море с эскадрами»{128}.

В 1858 г. Головнину не удалось отговорить генерал-адмирала от эскапистского решения, хотя для этого ему пришлось прервать собственное лечение за границей и срочно вернуться в Петербург. Однако два года спустя, узнав о том, что у великого князя возникло желание отправиться в Германию, Головнин прибегнул к лести — излюбленному приему прикосновения к струнам души своего покровителя. Процитировав строки Г.Р. Державина о том, что «бессмертная прямая слава есть цепь цветущих вечно благ», и перечислив те благодеяния великого князя, которые, безусловно, можно отнести к подобной цепи, Головнин напомнил о тех задачах из политической программы, решением которых предстояло заняться генерал-адмиралу: «…преобразование судебных учреждений, которое должно дать всем служащим в морском ведомстве справедливый суд; преобразование учебных заведений… учреждение пенсионной кассы для матросов, коего высокая цель — прекратить несправедливость правительства к этим людям… освобождение черноморских адмиралтейских поселян от крепостного права морского ведомства; меры к развитию купеческого флота; участие в делах Крестьянского комитета с целью сделать добро обоим сословиям, развязать их и заменить нынешнюю вражду дружелюбным расположением и создать для 22-х миллионов вольный труд; участие в Финансовом комитете — с целью уменьшить тягость народную и разложить равномерно на богатых и бедных, тогда как теперь она преимущественно лежит на последних. Вот какая блестящая и, главное, полезная деятельность предстоит Вам на 1860/61 год». Завершал он эту картину блестящей будущности риторическим вопросом: «Неужели можно променять ее на прогулку по германским дворам?»{129}

Вообще лесть была для Головнина одним из наиболее эффективных способов влияния на своего патрона. Он самым серьезным образом заботился о создании и поддержании в глазах публики положительного имиджа генерал-адмирала. До 1861 г. Головнин занимался составлением погодной биографии великого князя, в которой превозносилась его успешная деятельность, отмечалась его популярность и порицались его недоброжелатели{130}. Головнин воздействовал не только через настоящее, но и через будущее. «Материалы о деятельности» должны были придать Константину Николаевичу уверенность, что потомки узнают о нем именно то, что представит в этих материалах Головнин.

Склонного к опусканию рук при неудачах генерал-адмирала Головнин ободрял с помощью писем. Особенно эффективным было напоминание о благодеяниях, сделанных великим князем для простого народа: «…пособия севастопольским раненым, помощь потерявшим имущество в Севастополе, пособия на воспитание детей, выдачи из 67 т[ысяч] р[ублей], средства, данные флоту для умственного образования (Мор[ской] сборник и заграничные плавания); освобождение охтенских поселян; освобождение кантонистов; исследование и улучшение жилищ нижних чинов; улучшение одежды и пищи их; деятельность Ваша по крепостному крестьянскому вопросу, в Финансовом комитете; в делах о раскольниках; старания об улучшении положения православных поклонников, увеличение содержания во флоте; в министерстве и портах, учреждение Пароходн[ого] общества и пр. Не есть ли все это целая цепь содеянных Вами благ?»{131} И конечно, генерал-адмиралу приятно было читать о том, каким его образ сохранится в народной памяти: «Князь Константин Николаевич… любя русских матросиков более всего на свете, много сделал для них доброго и много для них потрудился. Мне бы хотелось, чтобы со временем сложились в народе о нем сказки и поверья и чтоб он жил в памяти народной как князь, который отличался любовью к народу. При всей скромности, согласитесь, для этого уже накоплено в течение Вашей жизни много материалов»{132}.