Елена Прудникова - Творцы террора Страница 14

После Февральской революции меньшевик Вышинский становится председателем Якиманской районной управы в Москве, работает комиссаром милиции, добросовестно выполняя все указания власти (но и это впоследствии ему никто в вину не ставит). После того как к власти пришли большевики, он, в отличие от многих товарищей по партии, не заморачиваясь политикой, сразу же идет на службу к новой власти, но не в сферу юриспруденции – «революционное правосознание» «законнику» Вышинскому глубоко чуждо. Впоследствии он открытым текстом говорил, что в его работе «сильно мешают пережитки революции» – то есть как раз стремление решать дела «по революционной совести».

А вот и еще одна странность биографии. В любом деле есть области незаметные, однако жизненно важные, от которых зависит само это дело. В то время одной из таких областей было продовольственное снабжение. Меньшевик Вышинский работает в этой сфере, к концу войны дослужившись до поста в Наркомпроде. Казалось бы, колоссальное поле для злоупотреблений – и опять впоследствии ни одного худого слова! Неужели и вправду кристальной честности был человек?

В 1920 году он делает, наконец, и политический выбор – вступает в партию большевиков. И в то же время возвращается в юриспруденцию, пока что в качестве адвоката – одновременно с работой в Наркомпроде состоит в коллегии защитников. Но адвокатура – не его стезя. Уже в 1923 году он начинает выступать в судах в качестве общественного обвинителя и вскоре становится прокурором уголовно-судебной коллегии Верховного суда РСФСР.

Это неудивительно – в конце концов, надежных профессионалов с высшим образованием в то время во всех областях жизни было немного. Удивительно другое. В 1925 году ученый совет Московского университета избирает Вышинского ректором, что заставляет несколько по-иному посмотреть на всю его биографию. Человеку с двухлетним стажем работы по специальности таких предложений не делают – даже в то безумное время… именно в то безумное время, поскольку тогда ученые еще не были приучены, что начальство назначает обком, это все пришло позже… Это можно объяснить только одним – Вышинский занимался научной работой постоянно: и когда служил помощником адвоката, и в первые годы Советской власти (кстати, еще до работы в прокуратуре он некоторое время являлся деканом экономического факультета института народного хозяйства), был, действительно, крупным ученым, и научная общественность знала его не по чинам, а по работам.

Но расставание с практической юриспруденцией было непродолжительным. Уже в мае 1928 года он возвращается в органы юстиции. Ведет в качестве председателя специального судебного присутствия процесс по «шахтинскому делу», затем председательствует на процессе «Промпартии». Оба дела – сложнейшие, здесь надо разбираться не только в юриспруденции, но и в экономике, и в производстве. Версия, что эти дела фальсифицированы, запущена опять же в наши дни, а на самом деле считать так нет особых оснований. То, что все подсудимые реабилитированы – не аргумент: с самого начала, уже с 50-х годов, реабилитировали не исходя из невиновности, а по политическим мотивам, а в 90-е снимали обвинения вообще со всех, без разбору…

11 мая 1931 года Вышинский становится Прокурором РСФСР, а через десять дней – и заместителем наркома юстиции. С тех пор он львиную долю сил и энергии посвящает обузданию безграничного произвола в судах, прокуратуре, органах внутренних дел. Что интересно, он, один из лучших ораторов своего времени, не оставляет судебную трибуну, выбирая для себя иногда дела громкие и значимые, а иногда маловажные, но чем-либо интересные и поучительные. Работоспособность этого человека просто феноменальна: он успевает руководить прокуратурой, выступать в судах (а за каждым выступлением стоит огромный труд по знакомству с делом и его осмыслению), писать книги и статьи… И, несмотря на такой объем работы, его никто и никогда не обвинил в халтурном отношении к делу.

20 июня 1933 года была учреждена Прокуратура Союза. Первым Прокурором СССР стал известный революционер и политический деятель И. А. Акулов, а его заместителем – Вышинский. Не совсем понятен смысл назначения Акулова – он не только не был юристом, но даже не имел высшего образования. Так что вся практическая работа все равно легла на плечи Вышинского, фактически он с самого начала исполнял обязанности союзного прокурора. 3 марта 1935 года он и де-юре стал, наконец, Прокурором СССР.

Впрочем, это все ни о чем не говорящие факты биографии. А какие мы знаем конкретные дела Вышинского, кроме того, что он выступал обвинителем на процессах людей, которые потом были реабилитированы, и не жалел для них бранных слов? Ах да, он еще утверждал, что признание – «царица доказательств», почему-то, при блестящем знании русского языка, употребляя средний род вместо женского. Ладно, что касается сути, то человек имеет право защищать любую точку зрения, но почему признание – и вдруг «царица». С чего бы вдруг?

А с того, что ничего подобного Вышинский не говорил. На самом деле он писал следующее: «В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае, считавшейся наиболее серьезным доказательством, “царицей доказательств”. …Этот принцип совершенно неприемлем для советского права и судебной практики…»[15] То есть те, кто пустил гулять эту «дезу», не смогли даже разобраться в достаточно простом тексте и понять, что «царица доказательств» – не признание, а пытка. Ну а то, что Вышинский был против этой практики, естественно, выпущено сознательно.

На самом же деле еще в 1932 году он писал, и не в статье, а в циркуляре для работников прокуратуры, где риторика неуместна: «При расследовании дел о контрреволюционных преступлениях, в частности о террористических актах, существеннейшее значение имеют показания самих обвиняемых… Однако сознание обвиняемого и в особенности оговор им других лиц в качестве соучастников ни в какой мере не устраняет необходимости критического подхода со стороны следствия к показаниям обвиняемого, равно как не устраняет необходимости для следствия самым инициативным образом собирать и исследовать объективные доказательства…» Ну прямо как в воду глядел! Впрочем, и вправду глядел – не мог ведь не знать, с кем дело имеет, и всеми способами пытался взять под контроль следствие. Другое дело, что невозможно это было, и сделать тут никто ничего не мог. Кадров, которые решали все, был жесточайший дефицит, да и одного прокурорского надзора в этом деле недостаточно – чтобы ситуация изменилась, надо было начать расстреливать чекистов за нарушения законности. Только тогда что-то сдвинулось, и то слабо…

Хотя с точки зрения современных правозащитников, которые, как правило, сочувствуют преступникам, а не жертвам и уж всяко не обществу, Вышинский все равно был еретиком. Он мог, например, заявить следующее: «Не буква закона, не юридическое крючкотворство, не слепое подобострастное преклонение перед законом, а творческое отношение к закону, такое отношение, когда требования закона (то есть тех юридических формул, в каких он выражен) корректируются пониманием цели, которой он призван служить…»[16]

Впрочем, это очень старый спор. Век живи – век учись! В книге американского юриста Питера Соломона я прочитала такие строки: «В первое время после победы Октябрьской революции многие большевистские руководители встали на точку зрения оценки характера права как орудия власти. Не придавая праву священной ценности и всегда подчеркивая его подчиненный статус, В. И. Ленин и его коллеги…» ну, и так далее. Это что же получается, что в Америке право священно? То есть выше цели, которой оно служит, в том числе и справедливости?! И они, на полном серьезе, это и нам предлагают?![17]

…Свою практическую работу на посту Прокурора Союза Вышинский начал с проверки жалоб тех, кто был выслан из Ленинграда после убийства Кирова, – в результате этой проверки 14 % жалоб были удовлетворены. Высылали, как известно, формально, «по букве», а возвращали, надо полагать, «по духу». Дальше – больше. 27 января 1936 года в три адреса: ЦК, Совнарком и НКВД – пришла следующая телеграмма из Уфы:

«Мы, нижеподписавшиеся юноши и девушки в возрасте от 18 до 25 лет, высланные из Ленинграда за социальное прошлое родителей или родственников, находясь в крайне тяжелом положении, обращаемся к Вам с просьбой снять с нас незаслуженное наказание – административную высылку, восстановить во всех гражданских правах и разрешить проживание на всей территории Союза. Не можем отвечать за социальное прошлое родных, в силу своего возраста с прошлым не имеем ничего общего, рождены в революции, возращены и воспитаны Советской властью, являемся честными советскими студентами, рабочими и служащими. Горячо желаем снова влиться в ряды советской молодежи и включиться в стройку социализма»[18]. И 21 подпись.