Артем Драбкин - 22 июня. Черный день календаря. Страница 14

В пятом часу утра нас разбудил гул самолетов. Мы собрались у штабной палатки. В небе над нами медленно летели на восток многие десятки немец­ких бомбардировщиков. Собственно, о войне ник­то и не подумал. Решили, что это маневры, либо наши, либо немецкие, и спокойно пошли к реке умываться. И пока мы умывались, на палаточный городок налетели немецкие самолеты и разбомби­ли наш полк. Примерно 60—70% личного состава полка погибли или были ранены во время этой пер­вой бомбежки. Считайте, что от полка только название сохранилось. Мы вернулись к тому месту, где была наша палатка, а там — все перемешано с землей и кровью. Нашел свои сапоги, чьи-то га­лифе, а гимнастерку с портупеей — нет. Умывать­ся шли к реке в трусах и в майках, так я на себя на­кинул какой-то гражданский пиджак (с убитых снять гимнастерку тогда не решился). Только тут мы поняли — это война... А к полудню о начале войны сообщили официально. После бомбежки поднялась паника... Мне приказали принять пуле­метный взвод у старшего сержанта Качкаева, ко­торый с двумя «максимами» был на правом флан­ге полка, но Качкаев, с пулеметами и бойцами рас­четов, как в воду канул, с концами, так и не нашли их. Остатки полка заняли оборону, согласно бое­вому расписанию. Почти неделю стояли на пози­циях, но нас никто не трогал, немцев мы перед со­бой не видели. Полк был в основном укомплекто­ван новобранцами, поляками из Западной Бело­руссии, так они все разбежались по домам уже в первые дни. Паника и неразбериха были неопису­емыми. Мы ничего не знали, что происходит. Свя­зи со штабом дивизии не было. Вокруг — полная неопределенность. Мы понятия не имели, что уже окружены и находимся в глубоком тылу противни­ка. Посланные связные в полк не возвращались. Только дней через пять прилетела немецкая «рама» и стала кружить над нашим расположени­ем. А через какое-то время подъехали немцы на мотоциклах, спешились и цепями пошли в атаку. Примерно силами батальона. Встретили их плот­ным огнем, они откатились обратно к своим мотоциклам. Но в этот момент командир одной из наших стрелковых рот смог зайти им во фланг, и шесть немцев были пленены в этом столкновении. Пленные немцы были совсем не такие, как их ри­совали нам в училище. Эти были крепкие, загоре­лые, стриженные под бокс (наших солдат стригли «под ноль»), воротники расстегнуты, рукава зака­таны. Стали допрашивать. Я знал немецкий язык и переводил на этом допросе. На все вопросы немцы отвечали одинаково: «Сталин капут! Мос­ква капут! Руссише швайн!» Предупредили: не да­дите сведений — расстреляем. Ответ не изменил­ся. Стали их расстреливать по одному. Никто из шести немцев не сломался, держались перед смер­тью твердо, как настоящие фанатики. Всех их — «в расход».., А вечером того же дня к нам добрался

Первая бомба отрывается от Не 111.

командир, делегат связи. Сказал, что мы в полном окружении, что Минск уже, видимо, взят гитлеров­цами, и передал приказ — выходить из окружения мелкими группами...

Один из нас молча развернулся и ушел в оди­ночку... Сдаваться?..

Уже по ту сторону старой границы зашли в поселок под названием Великое село. Попроси­ли поесть. Женщины сказали, что на другом краю поселка стоят немцы, вынесли кое-что из граж­данской одежды, дали по куску хлеба и завели на колхозную молочную ферму. Прибежал заведу­ющий фермой, и стал нас прогонять. «Сталинс­кие выродки, — кричал он нам, — комсомольцы поганые! Суки! Житья от вас не было! Не дам вам молока, лучше немцам все отдам!» Я только спро­сил его: «За что ты на нас, на красноармейцев, так орешь? Мы же с тобой советские люди! Как тебе не совестно?! Опомнись!». Мужик схватил косу и кинулся на меня. Но его дочь набросилась на него, повалила на землю, и держала, изрыгающего брань и проклятия, бешеного от ненависти, родного папашу.

Я только произнес: «Мы с тобой, сволочь, еще встретимся!»

На что я тогда надеялся, ведь война только раз­горалась, и где тут было уцелеть в немецком окру­жении. Но ведь довелось свидеться! В 1947 г. я служил в Белоруссии, и меня командировали в Дзержинск, это недалеко от этих мест. Приехал в это село, зашел в дом к этой сволочи. Жена гово­рит: «Нет его, уехал. А вам он зачем?» — «Да мы с ним давние знакомые, вот заехал проведать да старый должок отдать». — «Ну тогда подождите, сейчас как раз вернуться должен». Приходит. Ме­ня не узнал. Да и где узнать в офицере Советс­кой Армии оборванного окруженца сорок перво­го года. Я издалека начал: «Есть сведения, что во время оккупации, в сорок первом году, вы, вместо того чтобы оказывать помощь нашим красноармейцам, гнали их, обзывали, оскорбля­ли и грозились выдать немцам». Он все отрицает. И тут я не выдержал: «А как с косой на меня бро­сался, помнишь?!» Мужик весь в лице переменил­ся. Говорю ему: «Садись и пиши свою биографию, все пиши, что при оккупантах делал и как наших солдат предать собирался».

Взял написанные листки у этого подонка, при­шел в Минское отделение КГБ, написал заявление. Мне отвечают: «Нам сельское хозяйство подымать надо. Трогать его не будем, пусть дальше работа­ет». Я все понял...»

Рядом со 184-м сражался 213-й стрелковый полк 56-й дивизии: «Его командир майор Яковлев Тимофей Яковлевич предложил совместно [с под­разделениями 9-го Отдельного пулеметного бата­льона и 10-го Отдельного пулеметного батальона] форсировать Неман у селения Гожа, а потом, дви­гаясь лесами в северо-восточном направлении, пробиваться к линии фронта. В ходе жестокого боя 26 июня 1941 г. остатки полка и батальона форси­ровали Неман, продвигаясь в направлении на Друскеники. При этом под Друскениками выдер­жали ожесточенную схватку с врагом, разгромив часть его сил. Бывший курсант учебной роты пол­ка, учитель Султан Аскерханов сообщил, что это был 142-й пехотный полк противника. При этом, пишет он, было взято 180 пленных, 15 машин, по­возки, оружие, знамя. «Я хорошо помню, — заклю­чает он, — что знамя взял старший сержант Комис­саров, родом из Орехово-Зуева под Москвой». Движение на восток, к фронту, продолжалось. В нескольких боях и стычках с преследовавшими остатки полка и батальона гитлеровцами погибли многие бойцы и командиры, среди них комиссар полка Черных, политрук Репало, младший лейте­нант Тибилов. Раненым был схвачен врагом коман­дир 213-го стрелкового полка майор Т.Я. Яковлев. О его последних часах жизни рассказывает встретив­ший Яковлева во вражеском концлагере Сувалки бывший писарь первого батальона, однофамилец своего командира полка красноармеец Л.Ф. Яков­лев: «Он был худ, избит, в порванной одежде, ра­нен, но в своей форме. На прощание уверил нас в неизбежной победе над фашистами. «Не гнитесь перед врагом, сражайтесь и боритесь кто и где как сможет» — это было его последнее к нам обраще­ние, нас уже пинками гнали дальше. А позднее мы услышали, что майора Яковлева враги застрели­ли. При его ненависти к врагу этому нельзя было не поверить».

Обороняющиеся советские части могли рас­считывать только на то, чтобы сдержать на неко­торое время продвижение противника. Особое упорство было проявлено гарнизонами дотов Гродненского укрепрайона. Командир 28-й пехотной дивизии в донесении о боях в районе Сопоцкина писал: «На участке укреплений от Сопоцкино и севернее... речь идет прежде всего о противни­ке, который твердо решил держаться любой ценой и выполнил это. Наступление по действующим в настоящее время основным принципам не давало здесь успеха... Только с помощью мощных подрыв­ных средств можно было уничтожить один дот за другим... Для захвата многочисленных сооружений средств дивизии было недостаточно». Советская тактика обороны в отчете описывалась следующим образом: «Гарнизоны укрывались при атаке в ниж­ние этажи. Там их невозможно было захватить... Как только штурмовые группы откатывались, про­тивник снова оживал и занимал амбразуры, на­сколько они были еще невредимы». Сопротивле­ние отдельных дотов продолжалось несколько дней, когда линия фронта далеко откатилась от границы.

Развал обороны 56-й стрелковой дивизии под нажимом противника заставил командующего 3-й армией принимать срочные меры по восстановле­нию целостности фронта. Подвижным резервом в руках командующего армией был 11-й механизиро­ванный корпус. В первый день войны, с момента налета немецких самолетов на Волковыск в 4:00, связи со штабом 3-й армии и штабом округа не было, и части корпуса выступили самостоятельно в район Гродно, Соколки, Индура согласно плану при­крытия. Это выдвижение вполне соответствовало идее командования по использованию мехкорпуса для латания фронта.

Если под Алитусом состоялось первое танковое сражение Великой Отечественной войны, то под Гродно вкус встречи с танками Т-34 ощутила немец­кая пехота. Советская 29-я танковая дивизия пол­ковника Н.П. Студнева располагалась до войны в районе Гродно и естественным образом оказалась на пути наступления VIII армейского корпуса нем­цев. К началу войны она насчитывала всего 66 тан­ков, в том числе 2 KB и 26 Т-34. Остальной танко­вый парк составляли танки Т-26 разных модифика­ций.