Андрей Никитин - «Повесть временных лет» как исторический источник Страница 14

Как мне представляется, все эти наблюдения позволяют решить вопрос и о принадлежности перу «краеведа» новеллы о битве Ярослава на Альте со Святополком, находящейся также в составе «Сказания о Борисе и Глебе», причем представленной менее исправным текстом[85], чем в ПВЛ. Обычные для «краеведа» обороты («бе же пятокъ тогда», «есть же могила его в пустыне той и до сих дней»[86]) и характерный для него комментарий с ветхозаветными примерами, наличествующими и в тексте «Сказания…» (которое дважды отразилось в ПВЛ — сначала в композиции и структуре повествования о Ярополке, Владимире и Ярославе, и вторично в виде переработанной «Повести об убиении…», разорвавшей текст ст. 6523/1015 г.), в ПВЛ, оставляют открытым вопрос о первоисточнике данной статьи, которая могла быть написана в связи с построением Владимиром (Мономахом) посвященной Борису церкви на Альте в 1117 г. [Ип., 285], а затем была инкорпорирована обеими произведениями. Тот же вопрос встает и по поводу рассказа о перенесении мощей Бориса и Глеба в 1072 г., принадлежащего, скорее всего, перу «краеведа», более полный текст которого сохранился на этот раз не в ПВЛ [Ип., 171–172], а в Сказании чюдесъ святою страстьрпьцю христовоу Романа и Давида[87].

Современный исследователь лишен возможности хотя бы приблизительно представить объем источников, освещавших деятельность Ярослава до работы «краеведа». Однако столкновение Ярослава с Мстиславом в битве при Листвене позволило «краеведу» предпослать рассказу о нем под 6530/1022 г. новеллу о единоборстве Мстислава с Редедей, впервые введя в ПВЛ известия о Тмуторокане и о построенной там церкви Богородицы («яже стоить и до сего дни вь Тмуторокане»), вокруг которой будущий печерский игумен Никон создал монастырь[88], а затем и рассказать о приходе Мстислава к Киеву. Сочетание этих двух сюжетов, первый из которых был почерпнут им, скорее всего, из того же источника, что и рассказ об избиении варягов новгородцами «на дворе парамони», а второй — из рассказов о Тмуторокане одного из персонажей, отмеченных «тмутороканскими известиями» под 6572/1064–6574/1066 гг., или даже самого Никона, демонстрирует еще раз литературную виртуозность «краеведа», одинаково использовавшего тексты своих предшественников, рассказы современников и мелкие хроникальные заметки, вроде заметки 6539/1031 г., в которой сообщается о расселении «по Рси, и суть и до сего дни» пленных поляков, выведенных из Польши Ярославом.

Признание за «краеведом-киевлянином» авторства новеллы о Мстиславе и, соответственно, содержащегося в ст. 6542/1034 г. краткого портрета-характеристики Мстислава («бе же Мьстиславъ дебелъ теломъ, чермен лицемь, великома очима, храбръ на рати и милостивъ, и любяше дружину по велику, а имения не щадяще, ни питья ни ядения не браняше» [Ип., 138]), положенного в Чернигове «вь церкви святого Спаса, юже создалъ самъ, бе бо вьздано ея при немь вьзвыше яко и на коне стоячи рукою досячи» [Ип., 138], приводит к заключению о принадлежащих ему же других трех таких же кратких портретов умерших князей в ст. 6574/1066 и 6586/1078 гг. — Ростислава Владимировича, отравленного в Тмуторокане («бе же Ростиславъ мужь добръ на рать, вьзрастом же лепъ и красенъ лицемь, милостивъ оубогимъ» [Ип., 155]), Глеба Святославича («бе же Глебъ милостивъ на оубогыя и страньнолюбивъ, тщанье имея къ церквамъ, теплъ на вероу и кротокъ, взоромъ красенъ» [Ип., 190–191]) и Изяслава Ярославича («бе же Изяславъ мужь взоромъ красенъ, теломъ великъ, незлобивъ нравомь, кривды ненавидя, любя правду, клюкъ же а немь не бе, ни льсти, но прость оумомъ, не воздая зло за зло» и пр. [Ип., 193]), причем портрет последнего сопровождается настоящим панегириком. Схожей краткой характеристикой, однако без описания физического облика, был награжден и Ярополк Изя-славич («блаженный князь Ярополкъ кротокъ, смиренъ, братолю-бивъ и нищелюбець, десятину дая от всихъ скоть своихь святей Богородици и от жита на вся лета» [Ип., 198]). И хотя последующие описания смерти князей, в том числе и Всеволода Ярославича, в имеющихся списках ПВЛ лишены подобных характеристик, их наличие в Истории Российской В. Н. Татищева позволяет предполагать здесь не смену стиля или автора, а всего только опущение их позднейшими редакторами и переписчиками.

Особенный интерес вызывает то обстоятельство, что тождественный по стилистике портрет св. Глеба оказывается приложен к «Сказанию о Борисе и Глебе» в Успенском сборнике XII–XIII вв.: «сь оубо благоверьныи Борисъ, благого корене сын, послушливъ отцю бе, покаряя ся при всемь отцю; телъмь бяше красьнъ, высокъ, лицьмь кроуглъмь, плечи велице, тънъкъ въ чресла, очима добраама, веселъ лицьмь… рода мала и оусъ младъ бо бе еще; светя ся цесарьскы, крепъкъ телъмь, вьсячьсы оукрашенъ, акы цветь цветыи въ оуности своей; в ратьхъ хъръбръ, въ съветехъ моудръ, и разоумьнъ при вьсемь, и благодать божия цветяше на немь»[89], еще раз напоминая о возможности создания «Сказания о Борисе и Глебе» автором, работавшим над ПВЛ.

Завершение цикла новелл о Борисе и Глебе потребовало от «краеведа» использования «остаточных сюжетов»[90] как, например, битвы с печенегами «на месте, идеже есть ныне святая Софья, митрополья Роуская; бе бо тогда поле вне града», что, с одной стороны, позволило упомянуть любимую ему Сетомлю (под 6542/1034 г.) [Ип., 138–139], а с другой — написать панегирик Ярославу, построенный на многообразных сравнениях его деятельности с деятельностью Владимира, не упустив при этом раскрыть символическое значение его градостроительной и храмоздательной деятельности: «сии же премудрый князь Ярославъ того деля створи Благовещение на вратех, дать всегда радость градоу тому святым благовещениемь Господнимь и молитвою святыя Богородица» [Ип., 139].

Можно полагать, что «краеведу-киевлянину» принадлежит и восторженный гимн «оучению книжному» и книгам: «се бо суть рекы, напаяющи вселенную всю, се суть исходяща мудрости; книгамъ бо есть неищетная глубина» и пр. Устроение монастырей святого Георгия и святой Ирины в Киеве, за которым находится «могила Дирова», как это было упомянуто еще в ст. 6390/882 г. о захвате Киева Олегом, украшение Софии Киевской, умножение церковных школ, «понеже тому есть поручено Богомъ», — всё это можно посчитать заключительным аккордом к повествованию о Ярославе, если бы не наличие кратких хроникальных записей о событиях последующих десятилетий, которые частично вошли в новеллы, а частично заполнили разрывы «пустых лет», причем их становится всё меньше по мере приближения к событиям, которые он описывал уже как современник.

Одним из первых таких примеров является ст. 6552/1044 г., где в числе прочих кратких известий сообщалось о вокняжении Всеслава Брячиславича, князя полоцкого, о котором «краевед» не преминул сообщить, что он рожден был от волхования, родился в «сорочке» («язвено»), которую «носил до смертного дня на собе» и «немилостив бысть на кровопролитье» [Ип., 143]. Поскольку Всеслав умер 14.4.1101 г., эту дату можно было бы посчитать в качестве terminus post quern работы «краеведа». Однако в Лаврентьевском списке сохранился более исправный текст, содержащий почерк «краеведа», в котором говорится, что «язвено» «носить Всеславъ и до сего дне на собе, сего ради немилостивъ есть на кровьпролитье» [Л., 155], подтверждая предположение, что запись была сделана еще до смерти Всеслава в последней четверти XI в.

Другой пример, когда краткая заметка предшественника побудила «краеведа» к помещению за ней первой части «Жития Феодосия», может служить ст. 6559/1051 г. о поставлении в святой Софии митрополитом Илариона, руками которого на холме, «кде ныне ветхыи манастырь Печерьскыи <…> бе бо ту лесъ великъ», была ископана первая «печеръка» в 2 сажени, куда пришел будущий первый его игумен Антоний и от которой получил свое начало сам Печерский монастырь.

Текст этот впервые со всей остротой ставит вопрос об идентификации «краеведа» и Нестера/Нестора, которому без сомнения принадлежит и сама история Печерского монастыря, продолженная под 6582/1074 г. рассказом о его черноризцах и успении Феодосия, а под 6599/1091 г. — об обретении мощей Феодосия. Принадлежность всех трех новелл Нестеру/Нестору удостоверяется единым стилем повествования от первого лица, биографическими подробностями и наличием имени Нестера/Нестора в этих новеллах, вошедших в состав «Жития Феодосия» Успенского сборника XII–XIII вв и Патерика Киево-Печерского монастыря. Вместе с тем, на возможность идентификации «краеведа» и Нестера/Нестора указывает синтагма «до сего дне», присутствующая в тексте ст. 6559/1051 г. («исъкопаша печеру велику, и церквь, и келья, яже суть и до сего дни»; «в ней же лежать мощи его и до сего дни» [Ип., 145 и 146]) и ст. 6582/1074 г. («и есть манастырь святое Богородице на Болдинахъ горахъ и до сихъ днии» [Ип., 185]).