Андрей Костин - Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина Страница 14

Нас же занимает вопрос, вернее, два вопроса: была ли у Сталина «прострация» и хотел ли он покинуть властный Олимп страны, и все это в первую декаду после объявления Германией войны Советскому Союзу.

Если на второй вопрос мы постарались ответить, что нет, не хотел Сталин уходить из власти, а, напротив, принял решительные меры по абсолютизации власти в своих руках, что в условиях начавшейся войны было совершенно необходимо. Война показала правоту такого решения.

Что касается первого вопроса, то окончательного ответа на него никто до сих пор не дал. И мы постараемся сделать это во второй части настоящего исследования.

В заключение первой части несколько слов о том, чем закончился кратковременный кризис власти, случившийся в первую неделю после начала войны.

Итак, с проектом решения о создании ГКО члены Политбюро прибыли на дачу, где застали Сталина сидящим в кресле, внешне спокойного, но с явными следами бессонной ночи (какой-то странный вид). А какой вид может быть у человека, который в бессонную ночь решал глобальные вопросы, жизненно важные для страны? И задал он вовсе не странный вопрос: «Зачем пришли?» (Как вариант: «Зачем приехали?»), — он прекрасно знал, зачем они пришли (приехали), и спросил их о том, как они исполнили задание, что надумали. «С чем пришли (приехали)?» — спросил вождь и тут же приступил к обсуждению проекта решения о создании ГКО. Вопрос звучит практически так же, как «Зачем пришли?» («Зачем приехали?»).

Уважаемый читатель, попросим перелистать несколько страниц назад и прочитать фрагмент из воспоминаний Микояна, заменив в нем формулировку заданного Сталиным вопроса и последующий комментарий к нему насчет «странного» вопроса. Ну и что? Далее этот фрагмент читается как деловое обсуждение проекта решения о создании ГКО. Обсуждение было весьма конструктивным и закончилось решением о создании Государственного Комитета Обороны, который сосредоточил всю полноту власти в государстве. В него вошли: И. В. Сталин (Председатель), В. М. Молотов (заместитель Председателя) и члены: К. Е. Ворошилов, Г. М. Маленков и Л. П. Берия. Состав ГКО был обнародован в этот же день постановлением Президиума Верховного Совета СССР, Совета Народных Комиссаров СССР и Центрального Комитета ВКП(б). Позднее, постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 3 февраля 1942 года, в состав ГКО были введены А. И. Микоян и Н. А. Воскресенский, а 22 ноября 1944 года Н. А. Булганин.

10 июля 1941 года было принято постановление ГКО «О преобразовании Ставки Главного Командования и создания Главных Командований Северо-Западного, Западного и Юго-Западного направлений».

Ставка Главного Командования была преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования в составе Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, заместителя Председателя ГКО В. М. Молотова, маршалов С. К. Тимошенко, С. М. Буденного, К. Е. Ворошилова, Б. М. Шапошникова и начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова.

Глава 3

КОММЕНТАРИИ К СВИДЕТЕЛЬСТВАМ ОЧЕВИДЦЕВ

Сопоставляя воспоминания наиболее известных свидетелей — Микояна и Молотова, невольно приходишь к мысли, что речь идет как бы о двух совершенно разных «Сталиных», один из которых с первого дня войны впал в «прострацию» и практически не выходил из нее в течение недели. Однако в конце недели с божьей помощью, и прежде всего при активном содействии А. И. Микояна, вдруг воскрес, «обрел полную форму, вновь стал пользоваться нашей (в том числе, разумеется, микояновской. — А.К.) поддержкой» и со свойственной ему энергией твердо ухватился за штурвал корабля, именуемый ГКО, врученный ему командой, ни на минуту не впадавшей в «прострацию», и прежде всего ярким представителем команды — Микояном.

Другой «Сталин», тяжело переживая трагедию, в которую была внезапно ввергнута страна, однако даже в самые тревожные первые дни войны, даже будучи в подавленном состоянии, прочно удерживал штурвал управления страной. Мало того, когда часть команды в погонах вздумала бунтовать, мгновенно принял меры, чтобы еще крепче удерживать этот штурвал до конца войны.

Первый субъект как нельзя лучше подходит под образ того «Сталина», который был представлен изумленным делегатам XX съезда партии ее Первым Секретарем Н. С. Хрущевым, который впоследствии приложил немало усилий, чтобы дорисовать этот образ до того гротескового вида, который врезался в сознание современников «хрущевской оттепели», а далее передавался потомкам уже на генетическом уровне. Второй возник из воспоминаний очень пожилого человека — на 95-м году его жизни, записанных одним из «летописцев» «хрущевской оттепели», мастерски владевшим известным журналистским искусством — сбивать собеседника с толку, задавая ему такие вопросы, на которые интервьюируемый непременно ответит так, как того желает интервьюирующий, или близко к тому.

Ярким подтверждением тому, как Ф. Чуев умел мастерски «вытягивать» из памяти Молотова именно то, что он хотел услышать сам, да и публика, на потребу которой он сотворил свои знаменитые «диалоги», является следующий фрагмент:

«Читаю Молотову выдержки из книги Авторханова о 22 июня 1941 года: «Приехали к нему на дачу и предложили выступить с обращением к народу. Сталин наотрез отказался. Тогда поручили Молотову…»

«Да, правильно, приблизительно так…» — это якобы ответ Молотова.

Кто такой Авторханов? Изменник Родины, предатель, зоологический антисталинист и антисоветчик, добывающий свой хлеб на Западе публикацией пасквилей, подобных изданной издательством «Посев» во Франкфурте-на-Майне книге «Загадки смерти Сталина», которую порядочный человек не то, что не будет цитировать, но и руки тщательно с мылом помоет, если случайно полистает ее.

И вот, Ф. Чуев, отлично знавший, как все было на самом деле (интервью он брал у Молотова в 1983 году), изучивший все, что было к тому времени написано о трагических днях начала войны, и прежде всего воспоминания А. И. Микояна, которого к тому времени уже пять лет, как не было в живых, берет грязную книгу Авторханова и задает этот сакраментальный вопрос, ответ на который ставит все с ног на голову. Допустим на минуту, что Молотов ответил именно так, как пишет Ф. Чуев. Допустим, что 94-летний старик уловил в этом провокационном вопросе только то, что именно он выступил по радио 22 июня 1941 года, а слова «приблизительно так» он произнес в связи с тем, что ему не «поручили», а поручил лично тов. Сталин, допустим. Но зачем же эту двусмысленность публиковать? Что Чуев не знал, как все это происходило на самом деле в Кремле того дня — 22 июня? Что он не читал хотя бы «Воспоминания и размышления» Г. К. Жукова — эту «самую справедливую летопись о Великой Отечественной войне»? Возразят. Но ведь Ф. Чуев, как беспристрастный репортер, опубликовал то, что имело на самом деле место быть. В данном случае ответ Молотова, он просто не мог поступить иначе. Согласимся с этим, но кто мешал ему тут же от себя лично прокомментировать этот двусмысленный ответ? Так, мол, и так, уважаемые читатели, вы все, конечно, знаете, что Сталин прибыл в Кремль 22 июня в 4 ч. 30 мин. (это по Жукову, ну и сошлись на всеми любимого полководца, народ поверит) вместе с приглашенными членами Политбюро, в том числе с Молотовым. Ну немного запамятовал старик, простим ему этот грех, а по-научному аберрацию памяти! Но нет. Опубликовал — и молчок. И пошла писать губерния. Впал, мол, в «прострацию» Сталин сразу же, как только по телефону узнал о нападении фашистов, на три дня (по «воспоминаниям» того же Молотова — «не то два, не то три», но в самом начале этой трагической недели. По «воспоминаниям», опять же «вытянутым» Ф. Чуевым), Сталин жил на даче отшельником, ничего не делая и никого не принимая. А некоторые нынешние «исследователи» еще и добавят— пьянствовал беспробудно. Нет, это не в огород уважаемого генерала Ю. А. Горькова камешек, о коем уже говорилось выше, тот сгоряча выдал гневный упрек каким-то третьим, им не названным лицам. Есть примеры и посвежее.

Стрепетом беру в руки книгу совсем недавно «прорезавшегося», неординарного «историка» Сергея Кремлева «10 мифов о 1941 годе», изданную пятитысячным тиражом издательством «Яуза» — «Эксмо» в 2009 году. При этом пытаюсь подавить зреющий где-то в подсознании провокационный вопрос: «Что еще может добавить «молодой историк» к тому, что уже «открыли» такие маститые «разрушители» мифов о Сталине, как А. Мартиросян и Ю. Емельянов?» И это не случайно. Интерес к творчеству С. Кремлева резко возрос после публикации его книги о Л. П. Берии{33}, в которой автор, наперегонки с Е. Прудниковой, рисует образ совсем не того Берии, который «запечатлен» в народной памяти благодаря стараниям того же Хрущева? Ожидание какого-то чуда не оправдалось. Слов нет, гневно клеймит автор всех тех, кто причастен к созданию и поддержанию «этой гнусной сплетни», «мерзкой лжи», «пласта лжи о «запое» Сталина». Досталось всем сестрам по серьгам, в том числе персонально лицам из окружения Сталина: Молотову, Маленкову, «примкнувшему к ним» Кагановичу, маршалам Ворошилову, Жукову, Тимошенко, Василевскому, адмиралу Кузнецову — всем перечисленным персонально, а еще всем остальным — другим «прошедшим через кабинет» (Сталина в Кремле. — А.К.), в том числе военным (кроме маршала Рокоссовского, бывшего во время XX съезда партии министром обороны Польши). А. Мартиросян с его раскаленными стрелами в адрес «всевозможных подлецов, именующих себя «историками», а также «смеющих себя называть честными журналистов» и других «подлых клеветников» — всем скопом, и в адрес А. И. Микояна персонально («способного пройти сухим между струйками дождя» — во все эпохи «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича»), просто отдыхает.