Илья Деревянко - Военный аппарат России в период войны с Японией (1904 – 1905 гг.) Страница 14

Во «Всеподданнейшем докладе» по Военному министерству за 1903 г. читаем: «Вследствие угрожающего положения, занятого Японией, и ее готовности перейти к активным действиям, начальникам главных управлений были сообщены предположения об отправлении на случай войны на Дальний Восток подкреплений. Соображения о подготовительных мероприятиях по всем главным управлениям и примерный порядок и последовательность отправления войск из Европейской России, равно как и общие основания подразделения войск на театре военных действий и организации высшего управления, представлены на Высочайшее благозаверение Всеподданнейшими докладами 14 октября № 202 и 16 октября № 203»[132].

Итак, о войне знали заранее, меры принимали, но оказались совершенно неготовы! И это объяснялось отнюдь не нерадивостью руководства Военного министерства. Все дело в том, что Японию не считали серьезным противником. По мнению министра внутренних дел В. П. Плеве, война на Дальнем Востоке должна была быть «маленькой и победоносной», а посему и готовились к ней соответственно. Причиной же столь жесткого заблуждения стала та информация, которую получал Главный штаб от своих разведорганов накануне войны.

Посмотрим теперь, как была организована разведывательная служба военного ведомства России в первые годы двадцатого столетия.

Схематическое изображение системы организации военной разведки России по внешнему виду чем-то напоминало осьминога. Во главе – мозговой центр в лице генерал-квартирмейстера Главного штаба, от которого тянулись щупальца к штабам военных округов[#] и военным агентам[*] за рубежом, от которых, в свою очередь, расходились нити тайной агентуры. Кроме того, разведывательную информацию собирали дипломаты, чиновники Министерства финансов и морские атташе, имевшие собственную агентуру. Собранные сведения они посылали своему непосредственному начальству, которое, в свою очередь, переправляло их в разведывательный центр Главного штаба. Накануне Русско-японской войны таким центром был военно-статистический отдел управления 2-го генерал-квартирмейстера. В это время должность 2-го генерал-квартирмейстера занимал генерал-майор Генерального штаба Я. Г. Жилинский, а должность начальника военно-статистического отдела – генерал-майор Генерального штаба В. П. Целебровский. В состав отдела входили четыре отделения: 6-е (по военной статистике России), 7-е (по военной статистике иностранных государств), 8-е (архивно-историческое) и 9-е (оперативное)[133]. Разведкой непосредственно занималось 7-е отделение, насчитывающее в своем составе 14 человек и возглавляемое генерал-майором Генерального штаба С. А. Ворониным[134]. Именно здесь сосредоточивались и обрабатывались сведения, поступающие из штабов военных округов и от военных агентов за рубежом. Следует отметить, что в XIX веке разведывательная служба России ни в чем не уступала своим зарубежным конкурентам. Однако к началу XX века положение существенно изменилось.

Наступила эпоха бурного развития военной техники и тотальных войн, охватывающих все стороны жизни государства. Значительно возросло значение агентурной разведки, увеличилось число ее объектов и способов ведения. Это потребовало резкого увеличения финансовых ассигнований, а также более прочной и надежной организации. Между тем русская разведка не успела вовремя перестроиться и к началу войны с Японией уже во многом не отвечала требованиям времени. Первой и главной причиной этого было скудное финансирование со стороны государства. До войны с Японией Главному штабу по 6-й смете «на негласные расходы по разведке» ежегодно отпускалась сумма в 56 950 руб. в год, распределявшаяся между военными округами от 4 до 12 тыс. руб. на каждый. Военно-статистическому отделу на нужды разведки выделялось около 1 тыс. руб. в год. Исключение представлял Кавказский военный округ, которому в персональном порядке отпускались ежегодно 56 890 руб. «для ведения разведки и содержания тайной агентуры в Азиатской Турции»[135]. (Для сравнения: Германия на «негласные расходы по разведке» только в 1891 г. выделила 5 251 000 рублей; Япония, готовясь к войне с Россией, затратила на подготовку тайной агентуры около 12 миллионов рублей золотом.[136])

Отсутствие необходимых денежных средств затрудняло вербовку, и зачастую резиденты[#] русской разведки были вынуждены отказываться от услуг потенциально перспективных агентов только потому, что им нечем было платить.

Помимо недостатка денежных средств были и другие причины, обусловившие отставание разведслужбы России.

Разведка велась бессистемно, при отсутствии общей программы. Военные агенты (атташе) посылали донесения то в Главный штаб, то в штабы ближайших военных округов. В свою очередь, штабы округов не всегда считали необходимым делиться с Главным штабом полученной информацией[137]. (В данном случае мы сталкиваемся с проявлением того сепаратизма, о котором уже говорилось в 1-й главе.)

Необычайно остро стояла кадровая проблема. Офицеры Генерального штаба, из числа которых назначались сотрудники разведорганов и военные атташе, в области агентурной разведки за редким исключением были малокомпетентны. Граф А. А. Игнатьев, работавший одно время в разведотделении штаба Маньчжурской армии, писал: «В академии (Генерального штаба. – И. Д. ) с тайной разведкой нас даже не знакомили. Это просто не входило в программу преподавания и даже считалось делом грязным, которым должны заниматься сыщики, переодетые жандармы и другие темные личности. Поэтому, столкнувшись с реальной жизнью, я оказался совершенно беспомощен»[138].

В наиболее плачевном состоянии оказалась в те годы организация сбора разведданных в Японии. Японской армии не придавали серьезного значения, и Военное министерство не считало нужным особо тратиться на разведку в этом направлении. Вплоть до начала войны здесь полностью отсутствовала сеть тайной агентуры. В 1902 г. командование Приамурского военного округа поставило вопрос о создании в Японии, Корее и Китае сети тайной агентуры из числа местных жителей и иностранцев для повышения эффективности сбора разведданных, а также на случай войны. Однако Главный штаб ходатайство отклонил[139], опасаясь дополнительных расходов.

Русские военные агенты не знали японского языка. (В академии Генерального штаба его стали преподавать уже после войны 1904—1905 гг.). У них не было своих надежных переводчиков, а переводчики, предоставляемые в распоряжение военного агента местными властями, все сплошь являлись информаторами японской контрразведки. В данном случае весьма характерно донесение военного атташе из Японии от 21 марта 1898 г.: «Китайские идеографы (иероглифы. – И. Д. ) составляют самую серьезную преграду для деятельности военного агента в этой стране (Японии. – И. Д. ). Не говоря уже о том, что эта тарабарская грамота исключает возможность пользоваться какими-либо случайно попавшимися в руки негласными источниками, она ставит военного агента в полную и грустную зависимость от добросовестности «...» японца-переводчика «...» Положение военного агента может быть поистине трагикомическим. Представьте себе, что Вам предлагают приобрести «...» важные и ценные сведения, заключающиеся в японской рукописи, и нет другого выхода, при условии сохранения необходимой тайны, как послать рукопись в Петербург, где проживает единственный наш соотечественник, знающий настолько письменный японский язык, чтобы быть в состоянии раскрыть содержание японского манускрипта. Поэтому для военного агента остается лишь один исход – совершенно и категорически отказаться от приобретения всяких секретных письменных данных»[140].

Кроме того, разведка затруднялась спецификой этой страны. Если в европейских государствах военный атташе, помимо негласных источников, мог почерпнуть большое количество информации из прессы и военной литературы, а в Китае продажные сановники императрицы Цы Си чуть ли не сами предлагали свои услуги, то в Японии все обстояло иначе. Официальные издания, доступные иностранцам, содержали лишь умело подобранную дезинформацию, а императорские чиновники, спаянные железной дисциплиной и проникнутые фанатичной преданностью к «божественному микадо», не проявляли, как правило, ни малейшего желания сотрудничать с иностранными разведчиками. Японцы, с древних времен с глубоким почтением относившиеся к искусству шпионажа, бдительно следили за всеми иностранными атташе, что еще больше затрудняло их работу.

В 1898 г. военным агентом в Японии был назначен подполковник Б. П. Ванновский, сын предшественника А. Н. Куропаткина на посту военного министра. Б. П. Ванновский раньше не имел никакого отношения к разведке. В 1887 г. он закончил Пажеский корпус, затем служил в конной артиллерии. В 1891 г. закончил с отличием академию Генерального штаба. Потом командовал эскадроном в драгунском полку. В Японию его назначили временно, так как находившийся там военный агент попросил шестимесячный отпуск по семейным обстоятельствам. Однако обстоятельства сложились так, что временное назначение перешло в постоянное, и Б. П. Ванновский оставался военным атташе вплоть до начала 1903 г. Отправляя Ванновского в Японию, А. Н. Куропаткин поставил на представлении начальника Главного штаба такую резолюцию: «Считаю подполковника Ванновского подходящим для исполнения обязанностей военного агента. Верю в его энергию и добросовестность»[141].