Даниил Мордовцев - Державный плотник Страница 14

Этот старик обращался к летевшим по небу стаям птиц. То были целые тучи воронья.

Это заметил и царь с своими двумя спутниками.

- Куда это летит столько птицы? - дивился государь. - И все на северо-запад.

- Лети, лети, Божья птичка! - продолжал странный старик. - Боженька припас тебе там много, много ествы, человечинки.

- Я догадываюсь, государь, что сие означает, - с тревогой сказал Виниус, - птица сия чуткая... Она учуяла там корм себе... Битва была кровавая, птица проведала о том Божьим промыслом...

Слова Виниуса встревожили царя.

- Ты прав, - задумчиво проговорил он, - птица чует... Бой был, в том нет сумления... А был бой, и трупы есть... Но чьих больше?

- Будем надеяться, - нерешительно сказал Виниус, - Божиею милостью и твоим государевым счастьем...

- Но почему вестей доселе нет? Ни единого гонца!

Уже издали доносился голос странного старика:

А бу-бу-бу-бу-бу,

Сидит ворон на дубу,

Он играет во трубу...

- Киш-киш, вороны! Киш-киш, черные!

Около стен ближнего монастыря копошились, словно муравьи, какие-то черные люди. То были монахи и монастырские служки. Они укрепляли обветшалые стены. За работами наблюдал сам престарелый игумен.

Старый инок нет-нет да и поглядывал на небо, качая головой в клобуке.

Увидев царя, он издали осенил его крестным знамением.

- Дело государское блюдешь, отче? - спросил царь, подходя.

- Блюду, с Божьей помощью, великий государь, - отвечал старец и взглянул на небо.

Птица продолжала лететь на северо-запад, перекликаясь гортанным карканьем.

- Удивляет тебя птица? - спросил Петр.

- Смущает, государь... Враны сии смущают... К кровопролитью сие знамение.

- Сколько у тебя колоколов в монастыре? - спросил Петр.

- Колоколов, государь, нечего Бога гневить, достаточно.

- Так я велю перелить их в пушки, - сказал царь.

Старый инок, казалось, не понял государя. Виниус не успел еще сообщить ему волю царя относительно церковных колоколов.

- Все колокола велю перелить в пушки, - повторил государь, - понеже приспе час, когда пушки стали для святых церквей надобнее колоколов.

Игумен онемел от изумления и страха...

"Последние времена пришли, - зароилось в его старой голове, - храмы Божьи лишать благовествования... глагола небесного..."

- Так ты, отче, распорядись приготовить все потребное для спуска колоколов на землю, - сказал Петр, проходя дальше, - слышишь?

- Воля царева, - уныло проговорил старик.

Он долго потом с ужасом смотрел на удалявшуюся исполинскую фигуру государя, опиравшегося на свою дубинку.

- Времена и лета положил Бог своею властию, - покорно пробормотал старец, подняв молитвенно глаза к небу.

Он никак не мог опомниться от слов царя.

- Святые колокола на пушки!.. Остается ризы с чудотворных икон ободрать... О, Господи!

Старик подозвал к себе отца эконома.

- Ты слышал, что повелел царь? - шепотом спросил он.

- Ни, отче, за стуком не слыхал.

- Велит спущать с колоколен все колокола.

- На какую потребу, отче?

- Велю-де, сказывал, все колокола перелить на пушки.

Отец эконом не верил тому, что слышал.

- Сего не может быть! Обнажить храмы Божии от колоколов!.. Да это святотатство!

- Подлинно, страшное святотатство, какого не было на Руси, как и Русь почалась.

- Как же быть, владыко?

- Уж и не придумаю... Царь он над всею землей, и выше его один токмо Бог... К небу возопиет обида сия храмам Божиим... Тебе ведом, я чаю, его нрав жестокий: суздальского Покровского монастыря архимандрита и священников били кнутом в Преображенском приказе за то, что убоялись незаконного деяния - постричь насильно царицу Евдокию, жену его, голубицу невинную.

- Ох, слышал, слышал, владыко.

В это время из-за монастырской ограды послышался жалобный крик.

- Никак, это голос отца казначея? - прислушивался старый игумен.

- Ево! Ево!..

- Царь бьет... Верно, согрубил ему отец казначей, строптивый инок.

- Бьет... бьет... Ох, Господи! И кричит: "Лентяи все, дармоеды! Я вас!"

- О, Господи!..

18

Царь показывал Виниусу чертежи и описания новых пушек, когда на дворе послышалось какое-то движение.

- Гонец пригнал, - донеслось со двора.

Царь вскочил. В дверях стоял Орлов, страшный, исхудалый, весь в грязи, с искаженным лицом и трясущеюся челюстью.

Увидев царя, он крыжом упал к его ногам.

- Вели, государь, казнить гонца своего за недобрые вести! О! О! стонал он.

Лицо Петра было страшно, оно все судорожно дергалось.

- Встань, Иван, - тихо, глухо сказал он.

- О, Господи! Не родиться бы мне на свет Божий! - стонал Орлов.

- Встань! Говори все, - приказал царь. - Я не баба, не сомлею.

Орлов приподнялся. Виниус так же дрожал. Ягужинский забился в угол и плакал.

- Сказывай! Я на все готов... я жив еще! А там посмотрим.

- Великая беда постигла твое войско, государь, под Нарвой, - начал Орлов, стараясь не сбиваться. - Уже в пути я повстречал боярина Бориса Петровича Шереметева... С им была махонькая горстка ратных людей, да и те с голоду и холоду мало не помирали наглою смертию.

- Для чего ж он гонца не прислал ко мне?

- Некого было, государь... Которые были с им конники, и те все в пути обезлошадели, все от бескормицы пали кони под ними.

- А фон Круи?..

- "Фон Крой", государь, и все его иноземцы, как только увидали беду, все до единого убегли к королю...

- Га! - вырвалось у великана - и больше ни слова.

- Вейде Адам, государь, с преображенцами да семеновцами еще держались, крепко бились, пяди земли не уступали...

- Молодцы! - лицо Петра просветлело. - Ну?..

- Да и те, государь, почти все полегли костьми за тебя, государь.

Петр перекрестился, грудь его вздымалась.

- А Трубецкой Иван, Долгорукой Яков, Головин Автаном?

- Все в полон попали, государь... Взят в полон и царевич имеретинский... Мост на Нарове, государь, подломился, и убечь не могли, а которые, може, тысячами, в реке потонувши...

- Кто ж из полковников остался?

- Никого, государь, все офицеры взяты.

- А артиллерия?

- Вся, государь, досталась врагу.

Петр глянул на Виниуса. Того била лихорадка.

- Не дрожи, старик! - сказал ему царь. - У нас будет артиллерия, да не такая... А как же Шереметев уцелел?

- Он, государь, со своими полками отступил...

- Бежал Борька!

- Отступил, государь... помилуй... Отступил, чтоб спасти остатки... Опосля уж мост на Нарове подломился.

- А много у Бориса уцелело?

- Горсть одна, государь... В пути погибло тысяч до шести... Я видел, государь, по всей дороге встречаются мертвые кучами... с голоду и холоду... Птица и зверь ими кормятся... О, Господи! Таково страшно!

И Орлов, этот богатырь, заплакал.

- Вон куда птица летела, - глянул Петр на Виниуса. - Все? - спросил он Орлова уже спокойным голосом.

- Все, государь.

- Так поди подкрепись и отдохни.

Орлов пошел было к двери...

- Постой, Ваня, погоди малость, - остановил его, Петр, - не слышно ли было тебе чего про короля? Собирается он на нас - или идет уже?

- Нету, государь... Которые наши из преображенцев убегли из полону на походе, те сказывали, что король, покинув Ругодев, поворотил с войском назад и, слышно, пошел против короля Августа.

Государь облегченно вздохнул.

- Так мы еще успеем приготовиться, - и он погрозил пальцем невидимому врагу. - Спасибо, Ваня, на твоих вестях... А теперь ступай отдохни.

Орлов ушел шатаясь.

Весть о нарвском погроме быстро облетела весь Новгород. О погроме узнали от ямщиков, ездивших с Орловым.

Хотя весть эта и поразила новгородцев, но они считали поражение под Нарвой явлением неизбежным, естественным. По мнению новгородцев, в особенности же новгородского духовенства и монашеского сословия, это была кара Божья, грозное предостережение свыше царю за его безбожные действия, за лишение храмов их священного достояния - колоколов, за прекращение Богослужения в храмах и за обращение людей "ангельского чина", то есть монахов и монахинь, в чернорабочих, в поденщиков и поденщиц... Не то еще ожидает Россию за колокола!

По городу разнеслась весть страшная, неслыханная! О том, что "Богородица плачет"... Рассказывали, что отец казначей, которого царь накануне поучил своею дубинкой, сам видел, молясь вечером у св. Софии, "своими глазыньками видел", передавали бабы, как с иконы Богородицы "в три ручья текли слезы".

- Так, мать моя, и льются, так и льются!

- А я, сестрички, ноне ночью, наведаючись до стельной коровушки, видела, как в трубу того дома, где остановился царь, огненный змий влетел... Вижу это я, летит он по небу, хвост так и пышет! У меня инда поджилки затряслись, и бежать не смогу...

- А ты б перекстилась, голубка.

- Кстилась, ягодка... А он, змий-ат, как глянет на меня, так еле-еле в коровник вползла... А он как зашумит, зашумит! Я - глядь, а он в трубу, инда искры полетели.

- То-то ноне у нас всю ноченьку собака выла, - воет, воет!

- Ох, последни, последни денечки подошли, милые мои, о-о-хо-хо!.. Прощай, белый свет!