Древняя Греция. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов Страница 14

В Афинах за борьбу со знатью взялся около 600 года до P.X. знаменитый мудрец Солон. Он был очень знатного рода; говорили, что его предки принадлежали к царскому дому. Подобно многим знатным людям того времени, Солон занимался торговлей и изъездил в своих торговых странствованиях много земель. Тогда занятия торговлей пользовались большим уважением, и Солон, как и другие, был не прочь поправить свои дела на ней. «Мне очень хочется быть богатым, – говорил он, – хотя я и не хочу толстеть от нечестно нажитого». Но не об одной наживе думал Солон во время своих торговых путешествий, а также и об увеличении своих знаний.

Всюду он присматривался к тому, как жили люди, учился у них тому, чего не знал, и скоро прославился своею мудростью и знаниями не только в Греции, но и далеко за ее пределами. Его считали одним из семи мудрейших людей Греции; сограждане-афиняне выбрали его на важную должность военачальника. Здесь он оказал родному городу большие услуги, и с его помощью афиняне подчинили себе важный остров Саламин.

Но не одною мудростью и военными подвигами прославился Солон. Он с глубокой скорбью смотрел на бедствия крестьян и всеми силами хотел им помочь. Он писал песни, в которых изливал свои печали по поводу бедствий простого народа и свое негодование на богачей-аристократов. «Город наш, – говорил он в своих песнях, – по воле Зевса и по мысли других блаженных богов никогда не погибнет… Паллада-Афина свыше над ним простирает свои руки. Но великий город хотят погубить сами граждане – своим безрассудством, своей корыстью, и беззаконный дух вождей народа… Богатеют они неправедными делами. Не щадя ни священного, ни народного достояния, они крадут, грабят – один там, другой здесь, и не хранят священных основ правды. Безысходная нужда уже постигает все государство, и оно быстро попало в злое рабство… Из бедных многие приходят в чужую землю, проданные, связанные позорными оковами. Так общественное бедствие вторгается в дом каждого; перед ним нельзя запереть двери – оно переступает через высокую ограду, найдет всюду, даже в глубине спальни». Он советовал помещикам брать меньше с простого народа, быть менее алчными.

Но Солон не хотел и боялся слишком больших изменений в государстве; он надеялся примирить знатных и незнатных, богатых и бедных, склонить их к взаимным уступкам и успокоить бедных, не слишком раздражая и знатных богачей. Он опасался, что если отнять у знати всю ее власть и раздать земли аристократов беднякам, то уже не простой народ, а знать поднимет восстания, начнутся новые волнения, и трудно будет успокоить государство. А Солон хотел доставить спокойствие своему родному городу и боялся слишком сильных волнений.

Поэтому-то и знатные люди не особенно боялись Солона. Они знали, что без перемен все равно не обойтись, потому что крестьяне уже начинали волноваться и могли взять силой то, чего им не хотели отдать добром. Солон же, думали они, боясь больших волнений, много у них не отнимет. И вот когда зашла речь о том, чтобы выбрать правителя, который успокоил бы всех, то и знать согласилась на избрание Солона. Выбранный правителем, Солон прежде всего отменил те долги, которые лежали на бедных людях, т.е. разрешил задолжавшим людям совсем не платить их долгов. Эту реформу Солон ставил себе в большую заслугу: «Я хоть немного облегчил бедный, тяжко угнетенный народ от гнета его былых страданий, – писал он в своих стихотворениях, – и это засвидетельствует на суде времен великая мать олимпийцев, черная земля, грудь которой я освободил от несносной тягости столбов[6]; она некогда была окована цепями рабства, а теперь свободна».

Большим благодеянием для крестьян Солон считал и то, что он запретил обращать в кабалу тех, кто не заплатил вовремя своих долгов, и вернул свободу тем, кто уже был продан в рабство, хотя бы и за границу.

Но, несмотря на все это, крестьяне не могли быть особенно довольны тем, что сделал Солон. Долги были с них сняты, но земли у них были по-прежнему мало, и по-прежнему им было трудно прокормить себя, не занимая денег у помещиков и не арендуя у них земли. Они надеялись, что Солон нарежет им новые наделы из земли помещиков, но Солон не решился на это. Ему казалось несправедливым, чтобы «благородные и простые владели равною частью тучной родной земли», и он не дал крестьянам новых земельных прирезок. Поэтому-то крестьяне продолжали волноваться и после реформ Солона. От самого реформатора не могло укрыться их недовольство, и он с раздражением говорил по поводу их надежд получить новые земельные наделы: «Тщетное они задумывали, а теперь, сердясь, смотрят косо на меня, словно на врага».

Не хотел Солон давать и слишком много власти народу; не верил он, чтобы бедные люди могли хорошо управлять государством, и не думал, что для народа хороша большая свобода. «Лучше всего народ подчинялся бы вождям своим, – говорил он, – если бы чувствовал себя не слишком свободным и если б не слишком был угнетен». Дать слишком много народу значить возбудить в нем одну неразумную гордость. Поэтому-то Солон и дал богатым людям больше прав в государстве, а бедным – меньше. Только одни разбогатевшие купцы незнатного рода, которые прежде не принимали участия в делах правления, могли быть довольны его реформами: они получили большой вес в государстве, и знать должна была с ними считаться.

Свою умеренность и нежелание раздражать знать Солон ставил себе в большую заслугу. «Простому народу, – говорил он, – я дал столько власти, сколько надо; я не лишил его принадлежавших ему прав, но не дал и лишнего. При этом я не обидел ничем и тех, кто пользовался влиянием и имел в своих руках большие богатства. Я стал как пограничный столб между ними, чтобы никто не мог одержать несправедливо верха над другим». Солон думал, что после его реформ все должны быть довольны. «Никогда бы простому народу, – говорил он, – и во сне не видать того, что он теперь имеет, а те, кто более знатен и силен, должны бы были также меня хвалить и считать своим другом».

Великой своей заслугой считал Солон и то, что он не сделался тираном, т.е. не захватил власти в свои руки. «Если я пощадил отечество, – говорил он, – если я не желал принять власть тирана и запятнать себя суровым насилием; если я не загрязнил своего имени, не опозорил своей славы, мне не стыдно. Этим я надеюсь одержать большую победу над