Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век Страница 15

Устав томиться под стенами столицы и не имея достаточно средств, чтобы взять ее приступом, польские предводители тушинской армии решили действовать по-другому. К осени 1608 года войско Лжедмитрия разрослось до 60 000 человек: поляков, перебежчиков-дворян и казаков (таковыми называли не только донцов и запорожцев, а вообще всех «гулящих людей»).

С такими силами можно было взять Москву в плотную блокаду и вынудить к сдаче голодом. Нужно было лишь перекрыть все дороги, по которым в столицу попадали подкрепления и припасы.

Части Яна Сапеги и Александра Лисовского обошли город с севера, со стороны Волги; другие отряды предприняли такой же маневр с юга, через Оку. Чтобы замкнуть кольцо, оставалось только взять укрепленный Троице-Сергиев монастырь, стороживший Ярославскую дорогу.

Древняя обитель, которой управляли архимандрит Иосиф и келарь Авраамий Палицын, твердо стояла против самозванца. Захватить ее можно было только силой. Толстые стены и водные преграды, а также довольно сильный гарнизон делали задачу непростой, но Сапега не сомневался в успехе. Он пришел к лавре с большим войском, притащил 90 пушек. Поторопился прибыть и Лисовский, всегда алчный на добычу – в монастыре хранились немалые сокровища. В лавре было около трех тысяч защитников, в большинстве своем людей, не привычных к оружию – монахов и местных жителей; у Сапеги и Лисовского в несколько раз больше, причем настоящих воинов.

И все же обитель сдаваться не собиралась. Защита Троицы – чуть ли не единственная красивая страница в горькой саге о распаде русского государства (будет еще и оборона Смоленска, тоже героическая, но все же менее поразительная).

Сапега встал с запада от монастыря, Лисовский с востока. Сначала попробовали договориться о сдаче – получили отказ. Тогда начали правильную осаду. Руководили делом опытные инженеры. Поляки построили передвижные башни для пушек, вырыли траншею, соорудили земляной вал. Несколько дней вели канонаду, но толстых стен пробить не смогли. Тогда вечером 13 октября пошли на приступ с лестницами, катя перед собой деревянные щиты. Атакующие не ждали серьезного отпора, но угодили под такой плотный огонь, что пришлось отступить.

Тогда польские саперы взялись за дело еще основательней: затеяли рыть подкоп, чтобы сделать пролом с помощью мины.

Среди осажденных не было мастеров подземной войны, и все же двое крестьян – Слота и Шилов – своим разумением как-то дорылись до «тихой сапы» и подожгли заготовленный поляками порох. Оба при этом погибли, но крепость спасли.

Сапеге и Лисовскому ничего не оставалось, как истомить монастырь блокадой. Всю зиму и всю весну Троица держалась, жестоко страдая от голода и особенно от холода. Топить было нечем, каждая вылазка за дровами стоила жертв. К тому же от скученности начался мор. Царевна Ксения Годунова, постриженная в монахини и оказавшаяся в осаде, писала: «Да у нас же за грехи наши моровое поветрие: великие смертные скорби объяли всех людей; на всякий день хоронят мертвых человек по двадцати, по тридцати и побольше, а те, которые еще ходят, собою не владеют: все обезножили».

И все же монастырь додержался до лета. В конце мая, увидев, что блокада не помогает, поляки устроили второй штурм – неудачно. Месяц спустя еще один – с тем же результатом.

Последний, четвертый по счету штурм произошел в конце июля 1609 года. На стенах бились не только мужчины, но и женщины. Опять отбились.

После этого поляки поняли, что твердыню им не взять, и оставили у Троицы сравнительно небольшие силы. Всего же осадная эпопея длилась целых шестнадцать месяцев.

Стойкость защитников тем поразительней, что в монастыре, как и во всей Руси, не было лада и согласия. Воеводы (их было двое – Григорий Долгорукий и Алексей Голохвастов) не ладили между собой, монастырские старцы без конца бранились друг с другом, бедные злились на богатеев, что те-де лучше кормятся и теплее греются, кто-то писал доносы, кто-то интриговал, было много лишних жертв, много дополнительных тягот от плохого управления, царь Василий не присылал никакой подмоги. Авраамий Палицын сообщает, что в боях и «от осадные немощи» погибли 2125 человек, с обычной для той эпохи небрежностью прибавляя: «кроме женска полу и недорослей, и маломощных, и старых». Он же красочно, почти стихами, пишет про будни осажденных: «И не ведуще же, что сотворити: или мертвых погребати, или стен градских соблюдати; или с любовными своими разставатися, или со враги разсекатися…»

В осажденной Троице. В. Верещагин

Брошенная царем, непонятно на что надеющаяся Троица стояла и выстояла. Это упорство производило сильное впечатление на всю деморализованную, заметавшуюся между двумя царями страну и, конечно, укрепляло положение Шуйского. Пользуясь тем, что основные отряды Дмитрия стянуты к монастырю, Василий понемногу накапливал силы.

Однако рассчитывал он не на свою малонадежную армию, а на ход, должно быть, казавшийся ему очень ловким: победить врага чужими руками.

К хаосу гражданской войны должна была прибавиться еще и интервенция.

Невыгодный союз

Когда читаешь книги иных отечественных историков, складывается ощущение, что главные виновники Смуты – чужеземные супостаты, поляки со шведами, только о том и думавшие, как бы погубить русское государство. На самом же деле главное политическое противостояние в восточной Европе того времени разворачивалось не между Россией и Польшей или между Россией и Швецией, а между Польшей и Швецией. Это соперничество, перешедшее в семнадцатый век из шестнадцатого, продлится и после Смуты, причем Речь Посполитая будет становиться все слабее, а скандинавская держава все сильнее.

К взаимным претензиям территориального и торгово-конкурентного свойства, обычным между соседями, тут прибавлялись еще династический и религиозный конфликты. Сигизмунд III из шведской династии Ваза поначалу был монархом обеих стран, но шведскую корону у него отобрал дядя Карл IX. Две эти страны, католическая Польша и протестантская Швеция, люто враждовали друг с другом и, начиная с 1600 года, в течение трех десятилетий находились в состоянии войны, то затихавшей, то вновь разгоравшейся.

Карлу очень не нравилось, что польские подданные, пускай даже не от имени Сигизмунда, захватили половину России и по-хозяйски там распоряжаются. Шведы считали Лжедмитрия креатурой своих врагов. Несколько раз они предлагали царю Василию военную помощь – они хотели не захватить русские земли, а вывести соседнюю страну из зоны польского влияния.

Шуйский долго отказывался, поскольку помощь предлагалась небесплатно, но в начале 1609 года, когда положение московской власти сделалось совсем аховым, решил, что при поддержке шведских копий сумеет наконец одолеть Вора.

По договору Карл должен был прислать войско в пять тысяч хороших солдат, а царь обязался платить им 100 тысяч талеров ежемесячно (не так уж много), отказаться от претензий на Ливонию (вернуть которую и так не представлялось возможным) и – единственное болезненное условие – уступить королю «за его любовь и дружбу» крепость Корелу (современный Приозерск) с уездом. С другой стороны, что значил один отдаленный и малонаселенный уезд, когда Василий лишился половины державы?

Юный Михаил Скопин-Шуйский, прославившийся во время болотниковской войны, возглавил русскую часть союзной армии; во главе шведской был поставлен почти такой же молодой генерал Якоб Понтуссон Делагарди, сын знаменитого Понтуса Делагарди (1520–1585), который доставил русским столько хлопот во время Ливонской войны.

На первых порах основную часть войска составляли шведские полки, которые на самом деле состояли из наемников разных европейских стран. У Скопина было не более трех тысяч воинов.

В мае 1609 года они двинулись от Новгорода в сторону Твери и в первом же сражении разбили тушинское войско. Но здесь оказалось, что денег на солдатское жалованье нет – Шуйский пообещал прислать казну и не прислал. Наемники заявили, что уходят. Делагарди не смог их вернуть и остался только с природными шведами, каковых насчитывалось около тысячи.

С этого момента главной силой армии становятся русские, а главным полководцем Скопин. Дьяк Тимофеев пишет про воеводу, что тот был «во бранех лют на враги и стремлением зело изкусен, и ратник непобедим», сравнивая его с молодым быком, который ломает рога врагов, словно гнилые ветки.

Скопин медленно двинулся к столице, повсюду набирая новых людей. К осени у него была 15-тысячная армия. Делагарди тоже увеличил свой контингент, но шведов насчитывалось едва две тысячи, и они шли своим маршрутом.

Несмотря на возраст, Скопин отличался осторожностью и обстоятельностью. Он не торопился, попусту не рисковал. Двигаясь к Москве с севера, полководец повсюду строил остроги и оставлял в этих опорных пунктах сильные гарнизоны – это лишало польские конные отряды возможности перерезать пути снабжения армии.