Елена Прудникова - Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации Страница 15

Однако по-настоящему крестьянские волнения вспыхнули осенью 1905 года. Манифест 17 октября либералы из верхушки общества выдавливали из правительства для себя. У них и в мыслях не было, что еще кто-то, кроме них, захочет воспользоваться его плодами. Однако, едва узнав о даровании «свобод», крестьяне тут же горячо откликнулись на события. Вот только свободы они понимали иначе.

…Уже 17 октября 1905 года в Марковской волости Дмитровского уезда Московской губернии на сходе тамошнего сельского общества крестьяне попросили местного агронома выступить с рассказом о манифесте. Аудитория сообщение выслушала и разошлась по домам – думать.

Через две недели, переварив новости, крестьяне собрали второй сход, уже гораздо более представительный. На него сошлись жители нескольких деревень. Сход принял своеобразную «синтетическую» резолюцию, в которой смешались требования крестьянские и политические: демократические свободы, всеобщее образование, наделение землей безземельных крестьян и амнистия политзаключенным. Более того: сход постановил властям не подчиняться, податей не платить и рекрутов не давать до тех пор, пока эти требования не будут выполнены (из чего можно предположить, что агроном, вероятно, был «с народническим уклоном»).

Но все это оказалось только началом. Тут же, на сходе, было провозглашено «государство в государстве» – Марковская республика, президентом коей избрали сельского старосту Бурышкина. В ноябре программу дополнили требованиями отмены самодержавия и созыва Учредительного собрания. Как видим, с обменом идеями между промышленными центрами губернии, радикальной интеллигенцией и сельскими обществами явно было все в порядке.

Республика просуществовала до июля 1906 года. Все это время ею де-факто управлял местный комитет Крестьянского союза, состоявший из пяти человек. Первое и главное, что они делали – строго контролировали арендные платежи, поскольку плата за аренду земли в малоземельной Московской губернии была очень высока. Летом 1906 года полиция вошла на территорию «республики», староста-президент был арестован. Крестьянские органы власти мгновенно исчезли, испарились, словно бы их и не было. Община – осталась.

В Сумах отделением Крестьянского союза руководил некто Щербак, двадцать лет пробывший фермером в Калифорнии и, по-видимому, научившийся там не только прогрессивным методам земледелия. В ноябре 1905 года крестьяне запретили в своей волости торговлю землей и взяли в коллективную собственность местный сахарный завод. Отделение Крестьянского союза установило собственную власть, сместив царских чиновников, ввело свои суды, издавало газету, организовало вместо полиции крестьянскую дружину.

Часто обходились и без Крестьянского союза. Инициаторами создания мужицких «республик» могли быть кто угодно: социал-демократы, эсеры, просто активные местные жители. Сплошь и рядом во главе крестьянского движения оказывались, как естественные лидеры, лавочники, сельские старосты, мельники. Все они были объединены общим интересом, ибо земля, которую брали в аренду, в основном принадлежала помещику – естественному общему врагу всех крестьян, от безземельного бедняка до лавочника, озабоченного повышением платежеспособного спроса.

Образцовыми можно считать события в селе Николаевский городок Саратовской губернии. 1 ноября 1905 года на общем собрании представителей окрестных деревень решено было сместить местные власти, заменив их крестьянскими комитетами, конфисковать оружие и деньги, создать боевые дружины. А главное, провести то, ради чего всю кашу и заварили, – конфискацию помещичьих, удельных[37] и казенных земель, а также помещичьего хлеба и передачу всего этого в безвозмездное пользование крестьянам.

В том же 1905 году возникла общероссийская организация – уже упоминавшийся Крестьянский союз. Организация загадочная, поскольку ее деятельность редко сопровождалась какими-либо документами – крестьяне не хотели плодить бумаги, а часто и не могли по причине неграмотности.

Единственный легальный съезд Крестьянского союза состоялся в ноябре 1905 года. Большинство делегатов были середняками, 25 человек принадлежали к сельской интеллигенции. Из 317 местных организаций ВКС 224, или 70 %, создавались на общинных сходах. Кстати, большинство членов Союза были беспартийными[38].

…Иллюзии продолжались недолго. Манифест 17 октября принимался не ради крестьян. В Государственной думе – новорожденном российском парламенте – интересы большинства населения страны защищала крохотная «трудовая» группа. С возомнившим о себе быдлом власть разговаривала сперва огнем и железом, а потом петлей и розгой. Мужику показали и его права, и его место в Российской империи. Он затаился, подчиняясь силе, однако ничего не забыл.

В 1906 году Союз, как и вообще крестьянское движение, был частично разгромлен, а большей частью просто исчез, самоликвидировался, растворился в общинной массе. Что нисколько не означало ликвидацию крестьянского самоуправления, ибо фундамент-то остался. Опыт революции 1905 года показал, что на базе сельской общины любые крестьянские организации возникают с легкостью необыкновенной.

Этот аспект нельзя не учитывать, говоря о Столыпинской реформе. Пытаясь разрушить общину, премьер разрушал и крестьянство как организованную силу, пытаясь превратить его в аморфную, пронизанную взаимной завистью и враждой массу мелких собственников и столь же аморфное стадо батраков.

Этой своей великой цели, как и прочих, Столыпин не достиг. Но если в 1905 году деревня выступала как единая масса, то десять лет реформы раскололи ее. Граница между Февралем и Октябрем пролегала внутри деревни, и это обусловило события как времен Гражданской войны, так и коллективизации.

С огнем не шутят

Какой же в басенке урок? Смешной вопрос.

Года все шли да шли – и молодняк подрос.

…Неведомая теориям государственность крестьянской России, для которой монархия стала обузой, а правительство кадетов – недоразумением.

Пройдя через волнения 1905 года, карательные отряды, Столыпинскую реформу, ненужную и непонятную войну, мог ли крестьянин остаться прежним? Он должен был стать жестче, решительнее и непримиримей. Согласитесь, все случившееся с ним после «манифеста» – хорошее лекарство от иллюзий, если таковые еще оставались.

Разлившееся вольным потоком после 27 февраля политическое словоблудие, заморочившее головы горожанам, куда в меньшей степени подействовало на деревню. Как по объективным причинам – неграмотное население, плохие дороги, трудность доставки газет, – так и по субъективным. Свобода теперь важна была мужику лишь одним своим аспектом, и он достаточно легко выделял из словесного потока единственный важный для себя вопрос: что будет с землей? И новая власть, и Учредительное собрание интересовали его только с одной точки зрения: как те решат земельный вопрос.

3 марта 1917 года Временное правительство опубликовало декларацию, в которой, помимо прочего, говорилось об отмене сословных привилегий. Тем самым оно ставило точку в затянувшемся споре между дворянством, буржуазией и интеллигенцией: отныне все в стране равны, разницу в положении определяют только деньги. Если вынести за скобки газетную болтовню о свободах и пр., то именно в этом и заключается смысл всех буржуазных революций, сколько бы их ни было. Потому как деньги есть, а прав нету, каждому родовитому нищеброду кланяйся – обидно, понимаете?

Едва ли творцы данной декларации могли предвидеть, что наиболее горячий отклик это новшество получит опять же у крестьян. Зипуны, бороды, лапти и прочие атрибуты «черного народа» служили камуфляжем, под которым скрывались ум, воля и четкое понимание своих интересов. И на новые условия государственного бытия плечи в зипунах недоуменно поднимались в извечном жесте: да почему ж одни деньги-то? Или вы силу уже ни во что не ставите, господа?

Деревня помнила 1905 год, помнила очень хорошо, даже лучше, чем городские окраины. И в новых условиях, когда «молодняк подрос», собиралась повторить попытку.

Столыпинская реформа изменила расстановку сил на селе. Напомним, что к 1917 году в России насчитывалось 43 млн крестьян-общинников и 4,5–5 млн крестьян-собственников[39]. Из них было 300 тыс. хуторян (прозванных «столыпинскими помещиками») и 1,5 млн отрубников – зародыш сельской буржуазии. У многих из них уже было гораздо больше общего с помещиками, чем с крестьянами, – в первую очередь форма собственности на землю и неплохой доход с нее.

Остальные 3 млн собственников – это либо продавшие наделы и ставшие безземельными люмпенами бедняки, либо мелкие хозяева, бившиеся на своих крошечных участках, в лучшем случае ухитрившиеся каким-либо образом прикупить несколько десятин. Промежуточный слой, за который шла отчаянная борьба, ибо экономические интересы тянули их в общину, а собственники перетягивали на свою сторону. Но все равно силы были слишком неравными, поскольку 90 % российских крестьян земли в собственности не имели, а значит, не боялись ее потерять, приобрести же могли много. Утратив рычаги власти, правительство оставило эти два непримиримых лагеря – собственников и общинников – лицом к лицу и один на один.