Вера Бокова - Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола Страница 15

Впоследствии в России Карл-Петер французскому уже не учился, так как знал его вполне удовлетворительно.

Мучительными и бесплодными были для нашего героя занятия с другим французом — юстиц-советником Люсьеном Жюлем, который преподавал два предмета — латынь и юриспруденцию. В обоих Карл-Петер нещадно «плавал». Жюль был педант, учил невыносимо скучно и сложно, мучил ученика зубрежкой и труднейшими переводами. На юриспруденции изучалось только римское право, причем зазубривались наизусть многостраничные юридические трактаты на латыни, а уроки латыни неизменно начинались с заучивания грамматических правил или длиннейших списков слов, а потом являлись труды Тита Ливия или Цицерона, а то и латинская Библия — ее в целях усложнения задания следовало переводить не на немецкий, а на французский язык, — после чего следовал разбор перевода. Если в тексте находилось пять ошибок, результат считался неудовлетворительным, и Жюль злорадно писал в журнале: «Его Высочество достоин наказания… весьма строгого наказания… жестокого наказания… достоин телесного наказания». При этом Жюль был единственным из учителей, кто лично присутствовал при исполнении телесных наказаний, назначавшихся ребенку.

Подлинным мучением для малолетнего герцога были уроки танцев. «Танцмейстер Дюмени то ли ничего не понимал в своем деле, то ли не терпел воспитанника, то ли был ограничен в своих педагогических предприятиях особым предписанием», — пишет биограф Петра III. За четыре года мальчик разучил, занимаясь ежедневно, четыре танца — менуэт, контрданс и два церемониальных.

В танцклассе их бывало пятеро: учитель, аккомпаниатор — флейтщик полка лейб-гвардии Ханс Карстен, а также две дамы — баронесса фон Ливен и фрейлина Фетсброхен, исполнявшие обязанности партнерш по танцам. С юным герцогом танцевала наиболее заслуженная из дам — 43-летняя баронесса. Флейтист насвистывал, танцмейстер выкрикивал команды, одновременно проделывая образцовые фигуры с фройляйн Фетсброхен, а Карл-Петер топтался — все в одном и том же танце — рядом с умильно улыбающейся вдовой-баронессой, бывшей выше его на две головы, одетой в глубокий траур и годящейся, по понятиям того времени, ему в бабушки. Будущий император возненавидел танцы на всю оставшуюся жизнь и впоследствии, как умел, от них бегал, огорчая тетушку Елизавету Петровну.

Столь же настойчиво российский наследник впоследствии избегал верховой езды. Лошадей он очевидно боялся — и на то тоже имелись причины. По личному распоряжению кавалериста Брюммера, для обучения юного герцога использовали строевых драгунских коней местной готторпской породы, известных на всю Европу своим злобным и непокорным нравом. Из них отбирали самых молодых и горячих, дабы «Его Величество от самого начала упражнений своих получил понятие о сложной лошади и не получил привычки к покорному повиновению лошади, от чего многие молодые люди не смогли сделаться хорошими наездниками».

Для лучшей школы одиннадцатилетнего герцога усаживали на лошадь без седла и стремян. Учитель верховой езды — гвардии капитан фон Бонберг — отвечал за безопасность ученика головой и, зная, что сам мальчик справиться со своим скакуном не в силах и уже не раз был сброшен и покусан лошадьми, но не смея ослушаться приказа, принял все меры предосторожности. Занятия происходили в небольшом манеже. Вокруг ограды стояли — пешие и конные — тринадцать драгун, готовых в любую минуту сдержать герцогского коня, если он понесет или перестанет повиноваться. Сам фон Бонберг неотступно сопровождал воспитанника,

который медленно ехал шагом, уныло наматывая круг за кругом.

Считалось, что занятия верховой ездой должны доставлять Карлу-Петеру удовольствие, и потому они проводились только тогда, когда целая учебная неделя проходила без единого замечания. Таких недель за время обучения набиралось, по счастью, не слишком много, так что верховой ездой в общей сложности герцог занимался около восьми месяцев.

Еще меньше ему довелось осваивать фехтование. Эти занятия нравились ребенку как сами по себе, так и потому, что на них бывали его сверстники — двенадцати-тринадцатилетние дворяне, числившиеся в голштинском войске. Карл-Петер с упоением упражнялся с ними, пока комиссия его учителей во главе с Брюммером не пришла к выводу о вреде этих занятий: «От упражнений у Его Высочества с товарищами в фехтовании не имеется полезного действия, напротив же делается сильный шум и возбуждение, вследствие которых ко времени обеда Его Высочество бывает разгорячен, не прибран, излишне оживлен, подвержен смеху и отвлекается за столом многими страстными рассказами, что весьма скверно отражается на аппетите Его Высочества… из-за чего постановлено названные уроки для Его Высочества более не устраивать».

Печальная картина детства Петра III дополняется ежегодными экзаменами, каждый из которых требовал поистине недетской выносливости. Так, на экзамене по латыни в 1741 году тринадцатилетний герцог должен был перевести с латинского

на французский несколько страниц юридического трактата, для чего в восемь часов утра его заперли в «классном кабинете» до завершения работы. Все следующие четырнадцать часов (именно столько времени заняло задание) мальчик, не разгибая спины, трудился в полном одиночестве. За это время к нему трижды впускали камердинера, который приносил узнику по стакану воды и выносил «необходимую вазу».

В итоговом тексте перевода (семнадцать страниц убористым почерком) было найдено тридцать две ошибки, и экзамен признали «сданным недостойно». («Много ли найдется в современном мире тринадцатилетних детей, способных повторить достижение юного герцога Голштинского и перевести за день семнадцать рукописных страниц с одного неродного языка на другой?» — вопрошает по этому поводу биограф Петра.)

За успехи и неудачи малолетнего герцога поощряли или, наоборот, наказывали. На оба эти случая наставники имели конкретные, четко прописанные инструкции. К наградам относились: уроки, как уже сказано, фехтования и верховой езды; разрешение посмотреть в воскресенье развод караула; разрешение приобрести в воскресенье на свои карманные деньги или получить в подарок одну (одну!) игрушку — чаще всего коробочку с пятью оловянными солдатиками; разрешение присутствовать в воскресенье на концерте в замке; разрешение в воскресенье после церкви погулять по городу; разрешение участвовать в строевых занятиях гвардейского полка, где Карл-Петер числился майором.

Поскольку Карл-Петер почти постоянно получал плохие оценки и замечания от учителя латыни и юриспруденции, то награды ему выпадали нечасто, в особенности те, что стояли в конце списка и считались более желанными. Время от времени ему удавалось посмотреть на развод караула и примерно раз в месяц — получить новую игрушку В самом вожделенном удовольствии — настоящих строевых занятиях — ему удавалось поучаствовать не чаще, чем раз в год.

Зато наказания сыпались на голову бедного принца часто и в изобилии. Они тоже имели свою градацию: оставление без сладкого (эта мера действовала почти постоянно); запрещение играть в игрушки (камердинер собирал все игрушки в покоях герцога и запирал их в шкаф под замок); уничтожение некоторого количества игрушек на глазах у герцога (ребенка вели к камину, камердинер приносил игрушки, бросал их в камин, а мальчику полагалось стоять и смотреть, пока они совершенно не сгорят). Такие аутодафе ребенок пережил около тридцати раз.

Еще в числе наказаний было: надевание на все воскресенье позорного колпака (свыше тридцати раз); пребывание с вечера субботы до утра понедельника в одном белье и босиком в «малой капелле» замка на хлебе и воде. Под такой арест в полуподвальной темной и неотапливаемой капелле Карл-Петер попадал в общей сложности двадцать пять раз.

Наконец, прибегали и к телесным наказаниям: «легкому» — стоянию по два-четыре часа на коленях, «ординарному» — стоянию от получаса до двух часов с обнаженными ногами на коленях на горохе (позже Карл- Петер вспоминал, что ноги после двух часов стояния краснели и так распухали, что он едва мог ходить весь следующий день). Наконец, имелось «жестокое» наказание — розгами. Обставлялось оно с мрачной торжественностью. В субботу в восемь часов вечера в одном из парадных покоев замка собирались воспитатели и учителя (обычно только Брюммер и Жюль), лейб-медик, все желающие придворные (до пяти человек), два военных флейтиста и два барабанщика. Сержант вводил приговоренного — маленького герцога. Брюммер зачитывал акт о назначении наказания. Затем ребенок должен был самостоятельно раздеться догола и лечь на лавку лицом вниз. Два солдата держали его: один за щиколотки, другой — за кисти рук, вытянутых над головой. Появлялся палач с закрытым маской лицом; приносили розги. По сигналу Брюммера музыканты начинали играть марш, а ребенка в это время пороли. После каждых десяти ударов использовался свежий пучок розог. Брюммер считал удары, а с завершением наказания давал сигнал музыкантам. Марш обрывался. Зрители и солдаты покидали зал, оставляя ребенка наедине с лейб-медиком.