Явдат Ильясов - Золотой истукан Страница 15

Чужой человек, не Кубрат, жестко пролаял над ни-ми сумрачным басом, ломающим слух:

- Баян-Слу!

Они поднялись, немые и страшные, будто пойманные в час греха. Женщина с воплем вцепилась в огненные волосы. Затем вонзила ногти в губы Руслана. Их развели, скрутили. С него поползла ветхая рубаха. Обнажились белые плечи. Баян-Слу задержала на них дикий взгляд - и с ненавистью отвернулась.

И вспомнил Руслан слова Неждана:

- Эх, сорвалось! Вот неудача…

Неужто Кубрат их выдал?

Их поволокли к холму.

Здесь, перед каменной бабой, чуть ниже по склону, на свежеотрытом уступе лежал на куче сучьев, накрытых ковром, в новом желтом халате желтый бек Хунгар.

Желтые губы, казалось, злорадно усмехались. Подвели еще трех связанных пленных: хворого смерда, девчонку, костистую бабу. Смерд сокрушенно вздыхал. Девчонка тоскливо плакала. Женщина - смеялась. Видно, радовалась, что от полона, полного мук, избавилась.

Или тронулась умом.

Баян - Слу вдруг рванулась, забилась - и сбросила путы. Ей сверху донизу разодрали рубаху, и перед помертвевшим юным смердом открылись круглые груди, белый, чуть выпуклый, живот, золотистый пах, смуглые колени.

Глаза их встретились.

Она сникла, застеснялась. Попыталась дрожащими пальцами запахнуть рубаху. Края одежды вырвались из пальцев, и опять она вся оголилась перед ним. Прикусив губу, нагнула голову, одолела непослушную ткань и выпрямилась, каменно белая, без слез и надежды,

На нее натянули алое платье, надели браслеты. Связали руки за спиной, заставили опуститься на колени. Тишина… Тишина-а. Тишина-а-а. И черный бахши. В руке - короткая палка с большой, с кулак, медной шишкой на конце. Баян-Слу опять взглянула на Руслана. Прости. Не сердись. Ладно? Бахши с маху, точно колотушкой по бубну, ударил ее дубинкой по левому виску. Сгреб, положил к ногам Хунгара.

Пленных подтолкнули ближе.

Бахши убил хворого смерда, девчонку, бабу, растянул их по краю уступа. Подступил к Руслану. Протянул к нему цепкую черную руку. И тут на нее легло короткое алое древко с конским хвостом.

Хазарин. Скулы острее, халат пестрее.

Переполох. Перебранка. Длинный юный булгарин, щеря зубы, наседал на хазарина. Хазарин, мрачнея, взмахнул хвостатым древком. Юный воин и старый бахши попятились. Хазарский бунчук оказался сильнее дубины бахши.

Булгары положили рядом с усопшим трех убитых коней, сбрую, меч. Копье и лук, колчан со стрелами. Свернутую палатку. Поставили котлы с едой. Завалили все хворостом. Подпалили…Завопили, завыли булгары.

…Золотые волосы соединились с золотым огнем.

Истукан с насмешкой смотрел на Руслана: хотел увести? От меня не уйдешь. Пылал костер. По лицу истукана плясали дымные тени. Каменные глаза кроваво вспыхивали. Огонь начал спадать. Идол, словно насытившись, уснул, умиротворенный, еще на век. По его довольному, благодушному лику казалось: он смакует во сне череду юных жизней, загубленных у его подножия.

Огонь угас. Пепелище засыпали землей.

…Улетела золотая иволга.

Сходя с холма, Руслан задел босыми ногами что-то легкое, яркое. В траве, присыпанной летучим белым пеплом, поблескивал бисером уютный босовичок. В стороне сиротливо лежал кверху подошвой второй…

СМЕХ И ПЛАЧ АФРОДИТЫ

Одна из жен морских (ее Гадбургой звать)

Сказала: «Рыцарь Гаген, готовы мы сказать,

Коль, витязь, нам сорочки наши возвратите,-

Чем вы свою поездку

в пределы гуннов завершите?»

«Песнь о Нибелунгах».

В пути их держали вместе, рук уже не вязали, и ночами, в жаркой темноте, а то и при свете, на дневных привалах, женщины, после всего, что довелось увидеть и пережить, - сейчас ты здесь, а через час… куда твое тело денут горячее? - с жалкой бесшабашностью, плача от стыда и радости, сходились с мужчинами на скудной траве, стараясь до дна вычерпать ласку и боль.

Лиходеи не мешали. Усмехались: мол, пусть. Овца с бременем стоит дороже…

Злосчастные пороги - позади. Степь да мутно-белая речка. У изгиба ее булгары разделились. Разбили надвое и кучу пленных.

И теперь, когда их опять развели - и развели, похоже, уже навсегда, женщины обливались слезами, не отнимая жадных, благодарных глаз от хмурых и бледных мужчин. У многих внутри завязалась новая жизнь,- он предстояло вечно прозябать в угрюмой безотцовщине.

Руслан - он был не здесь, он был с Баян-Слу. Однако нашлись и для него на прощание тихий взгляд и родственное слово. Синеглазая девчушка лет трех, которую он прежде видеть не видел, тянулась к нему немытыми ладошками:

- Тату, та-ату.

Мать ее, маленькая, плоская, невзрачная, стесненно и бледно улыбалась: глупое дитя - юнца признала за отца, и жалеючи оглядывала Руслана. Добрый. Упустила. Где была? Авось не оттолкнул бы. Побоялся обидеть обделенную, никому не нужную. Теперь не достанешь.

К дальнему зову Калгастовой матери, к смуглым словам, что уныло баюкали слух,- Баян-Слу,- прибавилось новое слово, певучее, твердое: тату, тоже странное, но таившее иную ласку, теплоту и печаль.

Легкий отряд увел детей и женщин вниз по молочной речушке на юг.

- В Тавриду, - скупо пояснил Кубрат. - На торг ромейский.

- А нас куда?

- Вас - в Тану. На восход. Где Дон впадает в море.

Им нередко попадались речки - одни крупнее, с галькой, песком, с кустами на берегах, другие мельче, в тине и глине, третьи - вовсе худые, почти сухие, с лужами в нечистых углублениях. Но воды, слава богу, хватало.

Слава богу. Слава богу. Руслан уже не знал, какого бога славить. Кого благодарить за спасение. То ли Рода, то ли Хан-Тэнгре. И думать о них не хотелось.

Ой, Баян-Слу, баяла ослу - скорей, а он, тугодум, ушами хлопал, прохлопал счастье. Верно сказал Кубрат: нерасторопны урусы. Чего было ждать? Хватай да беги. У булгар каждый вздох - наудачу, шагу не ступят без риска, и то живут.

Он донимал старика расспросами, но Кубрат отвечал неохотно и кратко - будто таил на него обиду, хоть сам и старался держаться поближе к Руслану, ехал все время рядом на облезлом осле.

Почему разделили пленных?

До ромейского торга - рукой подать, к тому же он выгодный. Вот и погнали туда ребятишек и женщин. И мужчин увели бы в Корсунь, но хазары берут их кагану в дань. Потому и Руслан уцелел. Кагану надобны и крепкие невольники. В телохранители, наверно, их определит.

Зачем убили Баян-Слу, с Хунгаром положили? Его достояние. Попробуй оставь - мор и гибель нашлет на степь. Злой человек. Меч ему затупили, наконечники сняли со стрел, чтоб живых не разил… Кто выдал Кубратову дочь?

Страж лежал на кургане за истуканом. Да и в шатрах ее хватились. Увидели - Кубрат у коновязи, сразу догадались, что к чему. Не дураки. Скорей - на лошадей…

Почему его не наказали?

Как это - не наказали. Били. Ругали. Доли в добыче грозились лишить. И строго велели следить за Русланом. Он, мол, самый опасный средь пленных. С виду тихий, это и плохо. Думает, думает… Кубрату - испытание. Уйдет урус - Кубрату смерть. Его бы и сейчас Уйгун, Хунгаров брат, с костями съел. Пастухи не дают. Тоже не дураки. Приметили: пока Кубрату не закрыли путь к Хунгару, бек жил, хоть и хворал. Закрыли - умер Хунгар. Значит, Кубратовы травы сильнее бубна бахши. Значит, Кубрата надо беречь…

Что сделали с бахши? А что с ним могут сделать? Умер Хунгар, - суждено ему, значит, было умереть. Все в руках Хан-Тэнгре…

Он рассказал на стоянке:

- Гадал я, прежде чем войску уйти за Днепр. Камешки горстью метал. Самая крупная галька дальше других укатилась. Попала в костер. Говорю Хунгару: берегись. Обругал, все по-своему сделал. И угодил в огонь.

- Кидали мы камни на речке. Мелочь падает ближе, хоть с той же силой бросаешь. Оттого, наверно, что вес у нее невеликий.

- Разве? Хм. Не знаю. - Подумав, добавил, будто и не к месту: - Наши деды, печась о племени, отдавали Хан-Тэнгре вождей. Властвуй год по уговору, все твое: ешь, пей, бесись, веселись, делай с нами, что хочешь, а минет год - ложись на плаху…

Перед ними возник молодой угрюмый воин в белом колпаке с черной кисточкой, с бархатными, тоже черными, загнутыми кверху полями. Кафтан узок, с рукавами до локтей, ковровые штаны широкие, прямые, с разрезами внизу. Из-под них торчат кривые носы сафьяновых красных сапог. Сбоку, на поясе, меч, за спиной - круглый щит.

Руслан приметил: мечи - у начальников. У простых - длинные копья, а чаще луки да стрелы. Даже ножей почти не видать: нужно, скажем, прут обстругать, овцу зарезать, шкуру снять с нее - орудуют острым, как нож, плоским наконечником стрелы.

…Узнал его Руслан - тот самый, что с хазарином спорил на холме.

- Уйгун, Хунгаров младший брат,- шепнул Кубрат. Отвернулся, уныло запел. Словно заплакал, запричитал голосом тонким, протяжным. Уйгун сел рядом, подпер кулаками скулы.