Япония эпохи Мэйдзи - Лафкадио Хирн Страница 15

всем сущем. Поэтому в какой-нибудь кладовушке дома твердо-ортодоксальной синтоистской семьи непременно имеется маленький ларец со старинным огнивом, используемым для добывания священного огня. Оно включает в себя хи-ути-иси — «огонь-выбивающий-камень», хи-ути-ганэ — кресало; хокути — трут, сплетенный из сухого мха, и цугэки — лучинки из смолистой сосны. Маленький фитилек начинает тлеть после нескольких ударов кресала, затем раздувается огонь, от него лучинка, а от нее возжигаются лампадки предков и богов. Если в мия или на камидана представлены несколько великих божеств, то иногда для каждого из них возжигается отдельная лампадка.

Но в Идзумо, там, где спички все-таки полностью вытеснили огниво, ни в коем случае не применяются спички иностранного производства. Дело в том, что единственный местный изготовитель спичек весьма успешно доказал, что они содержат фосфор, «изготовленный из костей убиенных животных», а возжигать светильники ками столь нечестивым огнем — святотатство. В других районах Японии изготовители спичек ставят на коробках штамп: «Сайке го хондзон ё» («Пригодно для использования высокочтимым храмом Сайке»). Но чувство синтоистских ортодоксов в Идзумо оказалось слишком сильно, чтобы им хватило такой рекомендации, к тому же касающейся использования спичек в храме школы син-сю. Поэтому для них пришлось изобрести особую надпись. Ныне на спичечных коробках в Идзумо пишут: «Чистые и пригодные к применению для возжигания светильников Ками или Хотокэ!»

Неизбежной опасностью для всего сущего в Японии являются пожары. Традиционное правило состоит в том, что, когда дом занимается пламенем, в первую очередь выносят из огня, если только это возможно, изображения домóвых богов и поминальные таблички предков. Даже говорят, что если они спасены, то и бóльшая часть семейного добра непременно будет спасена, а если они будут утрачены, то и всё будет утрачено безвозвратно.

XI

В семейном культе буддистов делается различие между домóвыми хотокэ — душами тех, кто умер давно, и душами тех, кто упокоился совсем недавно. Эти последние называются син-ботокэ, «новые будды», или, более строго, «новоусопшие». С прямой просьбой о какой-либо сверхъестественной милости к син-ботокэ не обращаются, так как недавно отлетевшая душа, хотя ее тоже уважительно называют хотокэ, не считается достигшей положения будды; после смерти человека она лишь начала свой долгий путь к этому, и сама, быть может, более нуждается в помощи, нежели способна ее оказать. Поэтому среди глубоко верующих она является предметом нежной заботы, которая особенно проявляется, если умирает маленький ребенок, поскольку считается, что душа малолетнего слаба и подвержена множеству опасностей. Мать, обращаясь к покинувшей мир душе своего ребенка, будет давать ей советы, предостерегать ее, нежно руководить ею, как если бы она говорила с живым сыном или дочерью. Обычные слова, которые адресуются в домах Идзумо любому син-ботокэ, обретают в таком случае форму скорее заклинания или совета, нежели молитвы. Например:

Дзёбуцу сэё (Дзёбуцу симасарэ). — «Стань же ты Буддой!»

Маё-на ё. — «Не сбейся с (истинного) пути!» («Не впади в заблуждение!»)

Мирэн-о нокорадзу. — «Не позволяй сожалению (об этом мире) оставаться с тобой!»

Эти слова никогда не произносятся вслух. Несколько более соответствует молитве фраза, произносимая адептами школы син-сю в интересах син-ботокэ: О-мукай кудасарэ Амида-Сама. — «Удостой, Владыка Будда, своим милостивым приветствием [эту душу]».

Излишне говорить, что буддизм осуждает самоубийство. Тем не менее в Японии переживания и тревоги по поводу обстоятельств, в каковых оказалась душа покинувшего этот мир, часто приводят к самоубийству — или, во всяком случае, оправдывают таковое в глазах тех, кто принимает учение буддизма. Слуги убивали себя, будучи уверены, что, умерев, смогут давать советы и служить душе своего господина. Так в сочинении «Хогэн-моногатари»[45] слуга считает нужным заявить после смерти своего молодого хозяина:

«Через гору Сидэ, через призрачную реку Сандзу, кто переведет его? Если он испугается, разве не будет он призывать меня, как он привык это делать? Прочь сомненья — лучше будет, чтобы, убив себя, я отправился служить ему, как и прежде, нежели бездельем маяться здесь и горевать о нем понапрасну».

В буддистском домашнем культе молитвы, обращенные к семейным хотокэ — душам давно усопших, значительно отличаются от обращений к син-ботокэ. Ниже приводятся несколько примеров таких молитв; они всегда произносятся шепотом.

Канай андзэн. — «Спаси и сохрани нашу семью!»

Энмэй сакусай. — «Да будут нам долгие радости!» («Да не будет нам горестей!»)

Сёбай хандзё. — «Да будет нам процветание в делах!» (Возносится только купцами и торговцами.)

Сисон тёки. — «Да продлится наш род!»

Онтэки тайсан. — «Да рассеются наши недруги!»

Якубё сёмэцу. — «Да обойдут нас эпидемии!»

Некоторые из этих молитв творят не только буддисты, но и те, кто исповедует синто. Старые самураи также возносят особые молитвы:

Тэнка тайхэн. — «Да будет долгим мир во всем мире!»

Бу-ун тёки. — Да будет нам постоянно удача в войне!»

Ка-эй-мандзоку. — Да будет счастье нашему дому (нашей семье) во веки веков!»

Любые слова, возникшие по велению сердца, будь то просьба или выражение благодарности, могут, разумеется, повторяться многократно. Такие молитвы произносятся, или скорее мыслятся, в повседневном бытовом общении. Вот молитва, обращенная одной матерью в Идзумо к духу предка, к которому она воззвала ради своего больного ребенка:

О-кагэ ни кодомо но бёки мо дзэнкай итасимаситэ, аригато годзаймас! — «Милостью твоею болезнь моего ребенка миновала; прими же мою благодарность!»

«О-кагэ ни» означает буквально «в благородной тени». В этом японском выражении таится некое призрачное очарование, передать которое никакой перевод неспособен.

XII

Таким образом, в домашнем культе Дальнего Востока усопшие силою любви превращаются в божеств; предвидение этого любовного обожествления должно уносить тревоги и утешать естественные печали старости. Никогда в Японии усопшие не предаются забвению столь быстро, как бывает у нас: силой простой веры они считаются по-прежнему живущими среди своих дорогих и любимых людей, а их место в доме навсегда остается священным. И престарелый патриарх, дни которого сочтены, знает, что любящие уста будут ночами нашептывать перед домашним алтарем молитву, посвященную его памяти, что преданные сердца будут просить его защиты в своих горестях, благословлять и одаривать его дух в своих радостях, что нежные руки будут ставить перед его ихай цветы и любимые им когда-то угощения, наливать для него в маленькую чашечку ароматный чай, какой подают только гостям, или янтарное рисовое вино.

Для него, как и для его отцов, маленькая лампадка будет гореть на протяжении многих поколений, и он видит в самых нежных грезах еще не рожденных детей детей своих детей, хлопающих в крошечные ладошки перед тем, как произнести молитву, и склоняющихся перед маленькой, запорошенной пылью табличкой, несущей незабвенное для них его имя.

Два необычных