Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август… Страница 16

Сципион мог просто оценить большее удобство греческой одежды, мог таким образом завоевывать симпатии греческих обитателей Сицилии… Тиберию же было не до симпатий и антипатий родосцев. Изменение его статуса привело к тому, что вокруг себя он ощущал теперь презрение и ненависть. К нему могли относиться с почтением, пока он был в сане трибуна и особой своей как член семьи Августа представлял на острове высшую римскую власть. Когда же всем стала известна его опала, то многие окружающие его люди, как часто в подобных случаях бывает, проявили свои худшие качества. Перемена в одежде Тиберия здесь могла быть символичной: я уже не представляю римскую власть, я такой же житель Родоса, как и все остальные.

Но в полное отчаяние Тиберий отнюдь не впал. Его неотступные обращения к Ливии свидетельствовали о непрестанной борьбе за возвращение в Рим. Он знал, конечно, сколь велико влияние матери на Августа, знал и ее любовь к себе, единственному после смерти Децима Клавдия Друза сыну. Но два года даже старания Ливии ни к чему не приводили. Звание «посланника Августа», ничего не значащее и выглядевшее скорее насмешкой, нежели благодеянием — вот и весь итог семейных стараний матери и сына. Здесь надо понимать, что Август, высоко ценя Ливию, ставшую спутницей его жизни до самого ее конца, не оставил в отношениях с умной и проницательной супругой известной осторожности: «Разговоры со своей Ливией в важных случаях он набрасывал заранее и держался своей записи, чтобы не сказать по ошибке слишком много или слишком мало».{106}

Очевидно, ни разу в этих записях Августа не оказалось слов о возвращении Тиберия в столицу и снятии с него опалы. Император знал об осложнении в отношениях Гая Цезаря и Тиберия, проявившихся во время их встречи на Самосе и потому принял твёрдое решение ничего не предпринимать по этому делу без согласия старшего внука, а после официального усыновления имевшего и официальный статус старшего сына. Много старший Гая Тиберий оставался, увы, всего лишь пасынком.

Неприязнь Гая Цезаря к Тиберию возникла из-за наговоров Марка Лолия, занимавшего тогда при усыновленном внуке Августа высокое положение. Он титуловался comes et rector, спутник и руководитель молодого Цезаря. За что Лолий мог не любить Тиберия? Здесь должно вспомнить победы Тиберия в Греции, Паннонии и Германии, сделавшие его после смерти Агриппы первым полководцем империи. Марк Лолий же «прославился» в той самой Германии совершенно обратным «достижением» — он потерпел обидное поражение. Бездарный военный, но ловкий интриган он легко переиграл испытанного воина, в интригах совсем не искушенного. Или мало еще искушенного… Кроме того, Лолий не мог не понимать, что Тиберий в силу своих военных и гражданских заслуг надежд на обретение статуса преемника Августа вовсе не утратил. Да и старания Ливии едва ли были тайной.

Но Лолию не удалось завоевать полного доверия Гая Цезаря. Более того, они поссорились. В результате у Гая появился новый comes et rector — Сульпиций Квириний. «Этот Квириний, происходя из города Ланувия, не принадлежал к древнему патрицианскому роду Сульпициев, но, отличившись на военной службе ревностным исполнениям возлагаемых на него обязательств, был удостоен при божественном Августе консульства, а позднее, овладев в Киликии крепостями гомонадов, — триумфальных отличий и был дан в руководители и советники управлявшему Арменией Гаю Цезарю».{107}

Квириний был знаком с Тиберием. Будучи сам успешным воином, он глубоко уважал полководческий дар сына Ливии. И во время пребывания Тиберия на Родосе оказывал ему внимание. Зная о подлых происках Лолия, он сумел убедить Гая Цезаря в несправедливости наветов на Тиберия. Гай решил исправить допущенную ошибку и, когда Август захотел узнать его мнение по делу Тиберия, выступил за его возвращение в Рим.

«И вот, с согласия Гая Тиберию разрешено было вернуться, но при условии не принимать никакого участия в государственных делах. Возвратился он в восьмом году после удаления, с уверенностью питая большие надежды на будущее».{108}

Надежды эти могло питать то, что Август в сенате похвалил Квириния за предупредительность к Тиберию и «всячески попрекал Марка Лолия, виновного, по его словам, в возбуждении против него Гая Цезаря и в их разногласиях».{109}

Судьба Марка Лолия оказалась печальной. Веллей Патеркул сообщает об удивительных обстоятельствах, предшествовавших его кончине. Оказывается, к падению Лолия приложил руку ни кто иной, как сам парфянский царь, с которым Гай Цезарь встречался на берегах Евфрата, порубежной реки между Римской империей и Парфянским царством. Сначала в знак дружбы Гай устроил пир в честь царя на римском берегу, затем он в свою очередь пировал у царя на берегу парфянском.

«В это время распространился слух, будто парфянин донес Гаю Цезарю о вероломных, полных хитрости и коварства планах Марка Лолия (Августу было угодно сделать его наставником своего юного сына). Я не знаю, случайной или добровольной была его смерть, последовавшая несколькими днями спустя. Но насколько радовались люди его исчезновению…»{110}

Лолий, действительно, скорби римлян по себе не заслуживал. Но вот слух о решающей роли в его падении парфянского царя воистину удивителен. Правдивость его крайне сомнительна, но не упомянуть о столь занятном слухе нельзя.

Возвращение Тиберия в Рим нельзя назвать победным. Запрет заниматься государственными делами давал ему понять, что опала сильно смягчена, но совсем не отменена. Он конечно волен был питать большие надежды на будущее, но пока ему полагалась жизнь человека, от главных событий в столице империи волею ее правителя удаленного. Потому и выглядело его возвращение достаточно скромно:

«По возвращении в Рим он представил народу своего сына Друза, а сам тотчас переселился из Помпеева дома, что в Каринах, на Эсквилин, в сады Мецената. Здесь он предался полному покою и занимался только частными делами, свободный от общественных должностей».{111}

И переезд Тиберия из центра Рима на окраинный Эсквилинский холм, и подчеркнутое занятие исключительно частными делами должны были показать Августу полное его послушание. Кроме того, жить пусть и на окраине, но в прекрасных садах, разбитых славным Меценатом, было совсем не плохо, а весьма даже приятно. Да и после волнений и страхов на Родосе занятия сугубо частными делами давали нужный отдых его измученной за последние два года душе. Но вскоре судьба его изменилась, и Тиберий вновь был призван Августом на службу Римской державе. Привели к тому важнейшему повороту в жизни нашего героя события, от него самого никак не зависившие.

Во 2 году младший из внуков Августа Луций Цезарь был отправлен Августом в Испанию к находившимся там войскам. Юный сонаследник императора должен был начинать военную службу там же, где примерно в его годы начинал Тиберий. Правда, ныне войны там не было. Но Луцию не суждено было добраться до берегов Иберийского полуострова. По дороге он внезапно заболел и скончался в городе Массилия (совр. Марсель). Полтора года спустя не стало Гая Цезаря. Он в качестве наместника римского Востока достиг немалых успехов. Опять-таки, как бы повторяя достижения молодого Тиберия. Первая часть военной кампании Гая в Армении была успешной, но вскоре случилось несчастье, приведшее к роковым последствиям: «Гай проник в Армению, и первая часть его кампании была отмечена успехом. Но вскоре близ Артагеры во время встречи, на которую он опрометчиво согласился, он был тяжело ранен неким Аддуем, после чего он ослаб телом и духом и сделался непригоден для служения государству. Среди его окружения не было недостатка в тех, кто угодливостью питал его пороки (ведь лесть — непременная спутница выдающейся судьбы). В результате он был доведен до того, что предпочел состариться в отдаленнейшей из провинций, чем вернуться в Рим. После долгих колебаний и вопреки собственному желанию возвращаясь в Италию, он умер от болезни в одном из городов Ликии (его называют Лимирой) почти год спустя после того, как брат его Луций Цезарь скончался в Массилии по пути в Испанию».{112} В действительности от смерти Луция до смерти Гая прошло восемнадцать месяцев.{113}

В Риме по поводу череды смертей молодых Цезарей немедленно поползли зловещие слухи, винившие во всем матушку Тиберия. Якобы ранняя смерть как Луция, так и Гая стала следствием козней Ливии, дабы сын ее и пасынок Августа остался единственным наследником принцепса.{114}

Имели ли эти слухи под собой какие-либо основания — установить, разумеется, невозможно. Сама Ливия не сопровождала Луция в Массилию и никак не толкала Гая на неосторожные переговоры с противником. Учитывая последствия двойной трагедии и горячее желание Ливии видеть своего сына единственным наследником Августа, такие слухи вполне объяснимы, но подлинность их совершенно недоказуема, и потому рассматривать их всерьез не приходиться.