Владимир Чунихин - Тайна 21 июня 1941 Страница 16

Одновременно ясно было всем окружающим, что и несогласия своего с вышеприведёнными приказами начальник ВВС РККА Рычагов прежде не высказывал. Иными словами, держал за пазухой. Видно было по построению фразы, что сказанное на совещании Рычаговым проговаривалось уже ранее во время какого-нибудь кухонного разговора. Под стопочку. И под привычное одобрение подчинённого окружения.

На службе же генерал Рычагов по этому поводу обычно согласно поддакивал начальственному мнению. А мы с вами только что видели, из воспоминаний авиаконструктора А.С.Яковлева, что Сталин считал таких людей «опасными людьми».

Почему генерал сорвался в этом случае? Объяснение простое. И банальное.

Зазнайство. Любимец Сталина, предмет обожания советского народа, героический лётчик. И здесь, на совещании ему вдруг предъявили — «почему промолчал о том случае?», «почему скрыл это происшествие?» Непривычно после всегдашнего обожания. Тут всеобщий любимец и выпалил в запале свою кухонную фразу.

Что означала эта фраза?

Она означала, что Сталин, «заставляя» лётчиков «летать на гробах», заинтересован в том, чтобы самолёты в СССР были как можно более худшего качества. Это, во-первых.

Во-вторых, она означала, что Сталин был заинтересован убить этими самыми плохими самолётами как можно больше лётчиков.

Сказано было предельно ясно.

Потрясение Сталина видно из корявости его дважды произнесённой фразы «Вы не должны были так сказать». При том, что самые разные источники упоминают об обычной точности его выражений.

Вполне естественно, что сцена эта обычно с огромным воодушевлением используется борцами с режимом. В смысле одобрения поступка Рычагова. Очень это для них благодарный материал.

Одновременно это их отношение очень хорошо показывает одновременно и тот идеал, который они защищают. Потому что только у Сталина за свою работу должен был отвечать каждый чиновник, что гражданский, что военный, что хозяйственный, что партийный.

Невзирая на чины и звания.

Это после него настала эпоха, когда никто ни за что не отвечал. Нет, понятно, что каких-то стрелочников обычно находили в случае нужды, но это и были всего лишь стрелочники. А не те, кто должен был на самом деле отвечать. Но не отвечал в силу высокого положения.

Поэтому понятно, что демарш Рычагова и вызывает у них такое сочувствие. Поскольку вызван он был любезным им образом жизни — жить, ни за что не отвечая. Но пользуясь при этом максимальными благами.

Ведь одна же всего короткая фраза — а как много она в себя вместила.

Что означает — «вы заставляете»?

Но простите, Сталин не принимал лично поступившие в строй бракованные самолёты. Это делал… сам генерал Рычагов. Потому что именно в подчинении главкома ВВС находился (и находится сейчас) институт военной приёмки.

Представители главкомата ВВС имелись на каждом авиационном заводе. Ни один самолёт не мог встать в строй военно-воздушных сил без их разрешения. Только военпред на любом авиационном заводе мог принять или не принять готовый самолёт для его поставки в армию. Военпредами были военные лётчики и инженеры.

И подчинялись они начальнику Главного управления ВВС РККА генерал-лейтенанту Рычагову.

Поэтому, если на вооружение советских ВВС и поступали «гробы», то ставил их в строй не Сталин. В строй их ставил генерал-лейтенант Рычагов. У Сталина просто не было рабочего органа по оценке поставляемых промышленностью самолётов. А у Рычагова такой орган был. И отвечал за его работу он же, генерал Рычагов.

Вернёмся снова к воспоминаниям Грабина. Вспомним описанное им заседание по поводу военной приёмки пушек. Ведь какие там гремели баталии. Схлёстывались наркомы и маршалы. А из-за чего? Военные приёмщики-артиллеристы (кто они там по званию? капитаны? майоры?) не принимали слишком большой процент готовой продукции. И не принимали часто по вполне формальным поводам, не влияющим на качество пушек.

Пушка, заметим, в случае отказа просто перестанет стрелять. Она не упадёт с неба на землю.

Допустим, что это именно Сталин заставил Рычагова дать приказ своим военпредам принимать в строй заведомые гробы. Тогда возникает вопрос. Недоступный борцам за свободу в силу его неимоверной сложности.

А зачем?

Зачем Сталину нужно было это делать? Он что, действительно был заинтересован в ослаблении советских военно-воздушных сил? В уничтожении таким путём советских лётчиков? Вот пушки негодные он принимать военных у промышленности не заставлял. Танки бракованные принимать не заставлял. Корабли дефектные принимать не заставлял. А самолёты почему-то принимать заставлял.

В общем, ясно, что допущение это детское. Ясно, что Сталин занимался своим делом. Рычагов занимался своим. И ничего, очевидно, Рычагов ранее не докладывал Сталину о качестве поставляемой в армию авиационной техники. Принимал решения по своему усмотрению. Это ведь в его власти было — поддержать своего военпреда в случае его неуступчивости. Или, наоборот, приказать ему принять партию заведомо неисправных самолётов.

За что, кстати, и судили в 1946 году маршала Новикова.

Но, если прославленного маршала заставили поступать так родственные и дружеские отношения, то с Рычаговым, видимо, было иначе. Дело в том, что наркомат авиационной промышленности возглавлял Шахурин, сталинский любимец. По линии ЦК авиапром курировал Маленков, стремительно набиравший тогда силу и влияние.

Рычагов просто не хотел портить отношения с такими влиятельными людьми.

Поэтому возглас Рычагова на том памятном заседании был возгласом действительно борца с режимом. Это надо действительно признать. А именно. «За мою работу отвечаешь ты, товарищ Сталин. Я за неё НЕ ОТВЕЧАЮ.»

Иначе обозначенная, иначе сформулированная, и в иной ситуации, но позиция, родственная позиции генерала Козлова.

Свои звёзды в петлицах я люблю, от положенных к ним привилегий и почитания тоже не отказываюсь, но от ответственности, налагаемых ими, отказываюсь напрочь.

И что? Сталину нужен был такой командующий авиацией?

Вот Жуков ему был нужен. Тот, при всех своих недостатках, заявил ему однажды в лицо — «Войсками фронта командую я!»

Вот он Сталину оказался нужен. Причём настолько, что сделал его вскоре Сталин своим заместителем.

Заканчивая изложение, хочу снова вернуться туда, откуда начинал — июнь 1941 года.

Ведь, кажется, что почти всё, сказанное выше, происходило в относительно спокойной мирной обстановке. Или военной, но уже буднично военной, так сказать, обстановке.

А в условиях военной трагедии лета 1941 года Сталин, вёл себя иногда иначе.

Я вовсе не хочу рассказывать о каком-то идеальном «облике вождя».

Сталин, как это ни странно для кого-то звучит, был человеком. Со своими слабостями. Со своими заблуждениями. Со своими преступлениями, чёрт бы их побрал.

Поэтому, та гроза, тот тайфун, в эпицентр которого он тогда попал, не мог не сказаться и на его поведении.

Обстановка начала войны была не в пример страшнее всего того, что переживал он в своей прежней жизни. И сталинский гнев тогда прорывался иногда вполне отчётливо.

Но как это происходило?

Давайте послушаем одного из самых ярых сталинских ненавистников.

А.И.Микоян:

…На седьмой день войны, 28 июня, фашистские войска заняли Минск. Связь с Белорусским военным округом прервалась.

29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет.

Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог.

Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой.

В Наркомате были Тимошенко, Жуков, Ватутин. Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским военным округом, какая имеется связь.

Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не могли.

Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д.

Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает.

Около получаса поговорили, довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Была полная беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен руководить.

Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался как баба и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него еще были мокрые…