Александр Свечин - Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том второй Страница 16

Конец войны. Наполеон III рисовал себе, за взятием Севастополя, развитие операций — захват всего Крыма, овладение Николаевым с его судостроительными верфями и т. д. Но русские расположились в 1 километре от Севастополя, на Северной стороне, а Пелисье признал невозможным тронуться с места. В конце концов парижские руководящие круги должны были согласиться с ним, что «Фабий Кунктатор более на месте в Крыму, чем Кондэ», что «est modus in rebus»[27], что Пелисье, не двигаясь с места, перебил более русских, чем это, может быть, удалось бы при опасном маневре против русской живой силы. «Что нам завоевывать в России? Степи?» спрашивал Пелисье. Он согласился предпринять лишь небольшую экспедицию для захвата архаической крепостцы Кинбурн, расположенной в устье Днепра. 17 октября эта крепостца, после бомбардировки, в которой впервые в истории участвовали три французских броненосных судна-батареи, сдалась. 26 октября союзники прекратили стрельбу по русским через севастопольский рейд, хотя перемирие официально было установлено только через 4 месяца.

Финансовые итоги. Несмотря на огромный дефицит в русском бюджете, Канкриновский рубль упал в течение Восточной войны только до 93 коп. Эта сравнительная устойчивость валюты доказывает, что Россия в Восточной войне далеко еще не дошла до материального истощения. Однако нельзя отрицать справедливости замечания Обручева, что Россия в Восточную войну перемобилизовалась. Количество войск, выставленных на Южном театре, на Кавказском фронте, на Балтийском побережье, не превосходило 669 тыс. с 1 297 орудиями, а мобилизованы были вчетверо большие силы. Если бы мы придавали меньшее значение угрозам Австрии, тяготы истощения не сказались бы в такой степени.

Денежные расходы на войну составили: для Франции — 1600 миллионов франков, для Англии — 1855 миллионов франков; Австрии мобилизация и развертывание двух армий и оккупация дунайских княжеств обошлись даже дороже, чем последующие ее войны 1859 и 1866 гг. — 1150 млн. франков. Если прибавить еще расходы Турции, то для союзников сумма расходов превысит 5 миллиардов франков.

Русскому казначейству война обошлась в 3200 млн. франков. Но к этому надо прибавить огромные жертвы населения натурой — по наборам, постою, поставке подвод, реквизированным запасам. Вероятно, общий подсчет дал бы также расход, превышающий 5 миллиардов франков. Тогда как Англия и Франция легко несли свою долю денежных жертв, для крепостной экономики России это было огромное бремя.

Санитарные итоги. В Крыму раненых и убитых союзников было значительно меньше, чем русских. В эту войну, однако, основные потери наносились еще не столько оружием, как болезнями. Санитарное положение у союзников было ужасно; тиф[28] и холера не прекращались. Только за февраль и март 1856 г., когда шла уже эвакуация союзных армий, в Крыму умерло 10 тыс. союзников от тифа. Из 95 тыс. умерших французов только 1/9 была убита в бою; у англичан это отношение равнялось 1/8. Общие потери союзников умершими достигали 155 тыс.

В русской армии уже в мирное время царила такая смертность, что условия войны не слишком существенно могли ее увеличить. Николаевский солдат, поскольку выдерживал мирный режим, был не слишком восприимчив к заболеваниям на войне. Наша статистика, не слишком достоверная, отмечает только за 1855 год превышение смертности над нормальной на 51 тыс.; остальные годы войны она не выходила из нормальных пределов — 40–50 тысяч в год. Убитыми мы потеряли почти 32 тыс. Сами по себе санитарные итоги, несмотря на недостаток госпиталей, на их нищенское оборудование и на голодный расчет врачей — по 1 на 300 больных — были не угрожающими. Но они фиксировали внимание русского общества на ужасное санитарное состояние, в котором находилась русская армия в мирное время, и с этого момента начинается энергичная борьба за ее оздоровление.

Общие замечания. Из сделанного очерка можно усмотреть полное несходство Восточной войны с обликом наполеоновских войн. Мы видели, как правила стратегии сокрушения, извлеченные из последних, довлели над идеологией руководителей войны, и значительно затрудняли русским путь к успеху. У союзников практический смысл англичан поборол попытки Наполеона III следовать заветам его великого дяди и направил их в русло борьбы за географический пункт, борьбы на измор. Правильное решение стратегических вопросов в Восточную войну являлось во многом прямо противоположным выводам формальной логики из наполеоновских походов. Давление на Керчь, дабы ухудшить сообщение русских, не взять русскую армию в плен, а посадить ее на половинный паек, это операция, вполне разумная и в то же время целиком отвечающая идеям XVIII века, стратегии Бюлова.

Русское стремление к сосредоточению, к постановке вопроса об уничтожении живой силы, как решающего участь войны, игнорирование географических интересов и слепое следование стратегическим заветам Жомини себя не оправдало. Еще Клаузевиц подчеркивал, что если наступающая сторона будет задаваться второстепенной географической целью, то обороняющая исполнит свой долг, лишь сосредоточивая на защите ее всю свою энергию, а отнюдь не концентрируя свое внимание на обеспечении жизненных интересов государства, которым никто не угрожает. Опыт Восточной войны резко оттеняет эту диалектику стратегии. Осада Севастополя, важнейшее военное событие на пороге новейшей истории, открывает перед нами картину грандиозного материального сражения, и во многих своих чертах является прообразом еще более крупных материальных соревнований на фронтах Мировой войны.

Позиционный характер борьбы за Севастополь ослабил невыгоды, проистекавшие из низкого уровня тактической подготовки русской армии, и выдвинул на первый план материальные факторы.

Было бы ошибкой приписывать наши неудачи в Восточную войну недостаточному вниманию, уделявшемуся перед войной материальной подготовке. Феодальная Россия, несмотря на свой нищенский военный бюджет, накопила запасы вооружения, которые по качеству и по количеству оказались бы достаточными для энергичного краткого столкновения, в стиле походов Наполеона и Мольтке. Но при затянувшейся борьбе и ее позиционном характере центр тяжести был перенесен с довоенной подготовки на работу во время войны. Наши противники успели перевооружиться во время войны, и новые образцы их оружия, особенно артиллерийского, оказались, конечно, лучшими. Слабость государственного организма и военной системы России сказались именно в затруднительности импровизировать творческую работу во время самой войны; нам не удалось полностью ни создание новых войсковых частей, ни даже пополнение их, ни разрешение проблем транспорта, вооружения и снабжения. Решение участи севастопольского фронта зависело от базиса и сообщений с ним. Конные приводы Шостенского порохового завода конкурировали с паровыми машинами заводов Франции и Англии. Полторы сотни, тысяч русских телег силились организовать на несколько сот верст, по грунтовым путям, подвоз, который соперничал бы с сотнями пароходов, доставлявших быстро и дешево союзникам снабжение морем.

Если бы подвоз противников базировался только на парусном флоте, мы бы, несомненно взяли верх, так как зимой плавание парусных судов по Черному морю возможно только эпизодически. Если результат этого состязания затянулся, то лишь вследствие огромных запасов материальной части, накопленных Россией до войны в Севастополе, и поразительной организационной неурядицы союзников. Но огромное значение в наших неудачах имело и неверие аристократических вождей русской армии в ее силы, в силы русского государства. Эти вожди сильнее других ощущали культурную, политическую и экономическую отсталость России, недооценивали наши усилия, не замечали развала в неприятельском лагере, вносили сомнения в руководство войсками, пролагали дорогу пораженческим настроениям общества. Грехи русской политики мирного времени вызывали у командования своего рода угрызения совести, которые всегда будут обессиливать реакционных вождей в борьбе с более прогрессивной, представляющей передовой отряд человеческого развития страной.

Мы видели развал английской армии; явления развала замечались и во французской армии — например, французам пришлось отозвать из Крыма достойного, но строгого генерала Форей, против которого солдатская масса выдвинула нелепое обвинение в изменнических сношениях с русскими. Дисциплина шаталась и среди французских солдат и среди французских генералов. Но английские и французские политики имели под собой гораздо более широкий и устойчивый базис, чем русское самодержавие, и сумели добиться победы, хотя и условной.

Старый порядок феодальной России в значительной степени держался в том военном престиже непобедимости, который он сохранял с эпохи разгрома Наполеона. Поражения Восточной войны открыли путь буржуазным реформам Александра II. Крепкая, недостаточно оцененная дисциплина русской армии позволила претерпеть все неудачи Восточной войны без больших потрясений для государства; старый порядок разваливался еще преимущественно только в сознании верхов. После Восточной войны возможны была еще различные направления во внутренней политике. Окончательно на путь отмены крепостного права Россия стала после поражения в 1859 г. другого реакционного европейского государства — Австрии, и торжества над ним национально-революционных идей.