Евгений Тарле - Сочинения. Том 3 Страница 16

Когда (уже при Реставрации) один министр внутренних дел заметил, что статистические данные о промышленности «кишат ошибками», то начальник бюро, через которое проходили эти данные, вполне соглашаясь с министром по существу вопроса, указал, что все-таки, при всех ошибках, неточностях, несовершенствованиях, эти сведения являются единственным запасом данных, к которому потом правительству приходится прибегать при обсуждении тех или иных законодательных или административных распоряжений[72]. Историк может тоже сказать, что, даже совершенно отказываясь верить точности и абсолютной правильности цифр, он не может совсем пренебречь этой несовершенной статистикой. Приблизительное понятие они все же (не всегда, но часто) могут дать о положении вещей, а главное об относительной важности и распространенности той или иной отрасли промышленности.

До сих пор речь шла о неполноте и неточности статистических сведений, получавшихся центральной властью с мест, об ошибках в статистическом бюро, о трудности для центрального правительства добиться непререкаемой математической истины. Но была ли тенденция искусственно подтасовать факты? Было ли стремление со стороны правительства внушить местным властям, что они должны, а чего не должны присылать в министерство? Как правило, такой тенденции не существовало. Ведь эти сведения получались «для себя», для нужд и соображений самого правительства. Из недр министерства скупо и изредка давались для опубликования кое-какие специально подобранные известия, и вот почему, как указано выше, к разным статистическим публикациям времен Империи надлежит относиться с сугубым недоверием. Но те сведения, которые министерство хранило в тайне, представляли собой все, что правительство при всем своем желании могло узнать. Не все эти документы дошли до нас в архивных картонах, но те, которые дошли, бесспорно, не обязаны своим возникновением сознательному желанию правительства обмануть себя самого. Статистика в глазах Наполеона и его министров была instrumentum regni, и не стали бы они сознательно это орудие портить.

Я оговорился, что так обстояло дело «как правило». Напал я на след и некоторого «исключения», некоторой попытки подсказать вопрошаемым префектам ответ, который от них желательно получить.

В конце 1810 г. правительство выражало уверенность, что «мануфактурная промышленность достигла высокой степени процветания», что это «факт, признанный всеми просвещенными и беспристрастными людьми». Правительство так было в этом убеждено, что, затевая анкету, само как бы подсказывало, что открытие новых рынков благодаря завоеваниям Наполеона должно быть сочтено главной причиной этого предполагаемого процветания. Вообще же правительство очень хотело таких сравнений настоящего с прошлым[73]. Я заметил одну курьезную деталь в бумаге, полученной (касательно этой анкеты) префектом Устьев Роны от министра внутренних дел Монталиве. Сначала было написано (там, где рекомендовалось сравнивать положение мануфактур в прошлом с их положением в настоящем): En suivant cette marche on arriverait à les considérer dans leur état actuel, et alors on ferait ressortir toute leur supériorité. Эти строки написаны тем же ровным, канцелярским почерком, каким написана вся бумага; но после слова supériorité приписано мелким почерком (так, чтобы поместить между двумя уже написанными строками): si elles en ont acquise, et l’on en rechercherait les causes[74]. Эта позднейшая приписка свидетельствует, что самому министерству показалось не совсем ловким до такой степени уже наперед диктовать ответ на свой запрос.

Но других аналогичных фактов мне не случалось встретить.

Повторяю то, чем начал этот экскурс о статистике времен Империи: историк не имеет права знакомить читателя с этой статистикой, не предварив его относительно ее неполноты и неточности, но неправ будет, если оставит без внимания и рассмотрения эти данные, которые служили базисом для правительственных мероприятий и были и остались материалом в своем роде единственным, не доступным, к сожалению, поверке и не подлежащим замене другим, более доброкачественным. И не только, как выше было сказано, значительна иллюстрирующая, поясняющая роль этого статистического материала при анализе основных фактов эволюции промышленности в эпоху блокады, но, как правильно заметил Lohmann, говоря о статистике XVIII в., если неточны, ошибочны абсолютные цифры, то все же часто весьма характерно бывает соотношение между цифрами. Особенно это надлежит помнить там, где в центре исследования стоит событие, которое способно было очень серьезно повлиять на судьбы торговли и промышленности. Этот материал поможет нам выяснить, между прочим, как современники представляли себе влияние блокады, в каких приблизительно размерах, по их мнению, сказалось увеличение или уменьшение производства и потребления.

Статистические документы — только часть общей массы документов, легшей в основу этой работы. На какие главные группы разбиваются эти документы, уже сказано выше, в начале настоящего параграфа о рукописных источниках. Говорить о них здесь подробнее не представляется необходимым; там, где нужны будут оговорки, они будут сделаны в соответствующих местах. Докладные записки торговых палат, доклады министров Наполеону, резолюции императора, протоколы заседаний советов торговли и мануфактур, донесения соглядатаев о торговле и промышленности Германии, Швейцарии, Италии, записки и справки, касающиеся борьбы с контрабандой на границах Империи, — вот категории документов, очень много мне давшие; общие замечания префектов на полях присылавшихся ими статистических таблиц тоже дали немало и часто были интереснее и достовернее самих таблиц.

Таковы рукописные источники, без которых совершенно немыслимо было бы даже и пытаться дать сколько-нибудь обстоятельную историю влияния блокады на Францию. Конечно, я не пренебрег и печатным материалом, какой, по моему мнению, возможно было привлечь. К нему теперь и перехожу.

1. Из печатных материалов, разумеется, на первом плане стоят: «Correspondance de Napoleon I» («большое» издание — in 4°), дополнительное издание Lecestre’a, «Mémorial de Sainte-Hélène» (изд. Lacroix, 1894), «Mémoires» Наполеона, продиктованные на о. Св. Елены. В этих изданиях мы встречаем некоторые интересные объяснения тех или иных действий Наполеона, его экономических воззрений и т. д. Пришлось обратиться и к донесениям Коленкура, изданным вел. кн. Николаем Михайловичем, и к некоторым другим, менее важным коллекциям. Отчасти для характеристики эпохи вообще, отчасти для уяснения отношения современников к континентальной блокаде в частности пришлось обратиться и к мемуарной литературе, к которой очень часто нужно относиться с осторожностью, но которая иногда небезынтересна именно в качестве комментария к фактам, уже установленным исследователем без ее помощи. Мемуары Фуше, Молльена, Савари, Буррьена, Мармона, короля Людовика Голландского, Меттерниха, Паскье, Тибодо и других цитируются мной в разных местах работы (всякий раз указано издание цитируемых мемуаров). Отдельно в этой группе стоят мемуары Шапталя, Ришара-Ленуара и Буше де Перта.

Шапталь (о книге которого «De l’industrie française» речь шла выше) был министром внутренних дел с 6 ноября 1800 г. до 5 августа 1804 г. (когда его заменил Шампаньи). В записках о своей жизни он посвятил 5 страниц торговле и промышленности, и со свойственной ему некоторой хвастливостью он (ограничиваясь очень общими выражениями) говорит о быстром распространении машин за годы его управления министерством; рассказывает, как он выписал некоего механика Дугласа из Англии и как при помощи Дугласа ему удалось ввести машины, которые были усовершенствованы во Франции, и «Франция быстро дошла до степени совершенства соседей» (т. е. англичан). Какие это были машины? На каких фабриках они действовали? Обо всем этом — ни слова. Он приписывает также большое значение созданному им Société d’encouragement pour l’industrie nationale (Обществу поощрения изобретений, полезных для промышленности), но и это у него сказано в самых общих и неопределенных выражениях[75].

В записках Шапталя находим несколько любопытных строк об отношении Наполеона к промышленности и рабочим. К сожалению, Шапталь мало и бегло говорит об этом (стр. 274–290 в книге «Mes souvenirs sur Napoléon», я цитирую всюду издание — Paris. 1893).

Не могут быть обойдены молчанием записки одного из немногих крупнейших промышленников времен Наполеона — Ришара-Ленуара. Он гремел в эпоху Империи, разорился вконец при Реставрации, когда пала протекционная система, и прожил остаток жизни почти в нужде.

В 1837 г. образовался комитет с целью помочь Ришару-Ленуару в его нужде; король и королева подписались первыми. Отчет о подписке был дан в брошюре, выпущенной комитетом, собиравшим пожертвования: «Notice biographique» (1837. Нац. библ. Ln27 17379. На 10 страницах рассказана биография).