Александр Путятин - Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг. Страница 16

Как только покончили с лидерами Рады, начались массовые казни, отставки и опалы всех, кто был к ним близок. Сторонники Сильвестра, ближние и дальние родственники Адашева, многие князья и бояре, а также их семьи, включая детей-подростков, были либо физически истреблены, либо отправлены в заточение, несмотря на их заслуги в недалеком прошлом. Н.М. Карамзин писал об этом времени: «Москва цепенела в страхе. Кровь лилась в темницах, в монастырях стенали жертвы!»{26} На каждого казненного или отправленного в тюрьму приходилось по десятку и более тех, кто попал в опалу: многие были отосланы в дальние города с понижением либо вовсе отставлены от службы. Так, к примеру, уехал с посольством в Данию «канцлер» Висковатый. Лишь нескольким бывшим «радовцам» удалось избежать преследований. От них потребовали заново присягнуть государю и его детям. Эти могли считать себя счастливчиками.

Покончив с ненавистными людьми, Иван IV взялся за обычаи. Все, что считалось хорошим тоном при Сильвестре и Адашеве, подвергалось теперь осмеянию. На смену многочасовым молитвам и унылому постничеству в царские палаты пришли каждодневные пиры и потехи. Иван Васильевич приглашал во дворец бояр и принуждал их пить «чаши великие». Если же кто-то из гостей упирался и отказывался осушить очередной кубок, его начинали корить тем, что сохраняет «дух и обычаи» государевых «недоброхотов» Сильвестра и Адашева. Таким образом, довольно скоро все царские гости упивались до «обумертвия».

Понятно, что даже избежавшие опал и казней бояре старались отмежеваться от этой буйной компании. Вокруг царя сформировался новый круг любимцев. Среди них выделялись будущие герои опричнины: боярин Алексей Басманов, его сын кравчий Федор Басманов, князь Афанасий Вяземский, боярин Василий Грязной и дворянин Григорий Лукьянович Малюта Скуратов-Вельский. Пока эта компания наливается вином на царских обедах, но недалек тот день, когда они зальют кровью всю Россию.

Итак, проверенных людей от управления страной и армией Иван IV отстранил, новых набрал. Теперь требовалось испытать их в деле. Первым важным предприятием эпохи «новой политики» оказался Полоцкий поход. За все годы Ливонской войны он получился самым успешным. Эта громкая победа по времени совпала с приходом из Константинополя грамоты патриарха Иосафа о соборном утверждении русского государя в царском звании. Иван IV воспринял двойной успех однозначно: не иначе как сам Бог выбрал его среди прочих монархов для великих свершений, а теперь поддерживает своего избранника и направляет его действия!

Отныне царь уже не старается сдерживать эмоции. Все свои действия он считает заранее одобренными на небесах. Любое сопротивление собственной особе Иван IV воспринимает как оскорбление Всевышнего. А неудачи приписывает козням дьявола и его слуг. Что жалкие людишки?! Даже монархов-соседей Иван Васильевич больше не признает за ровню…

Раздраженный тем, что шведы захватили замок Пайда на границе «русской части» Ливонии, царь обращается к королю Эрику XIV с грубым выговором, пишет «…многие бранчливые и подсмеятельные слова на укоризну его безумию»{27}. Послание это в других обстоятельствах могло бы обернуться для России многими бедами, но дела у шведского короля в тот момент шли из рук вон плохо, и потому он молча проглотил оскорбления. Это еще больше укрепило Ивана в уверенности, что отныне ему позволено все. Через некоторое время, будучи недоволен действиями датчан, русский царь написал грубое письмо и их королю, причем использовал в нем настолько сочные обороты речи, что датский посол так и не решился передать послание Ивана Васильевича по назначению.

Эти письма соседям-монархам, равно как и первые массовые репрессии, стали новой вехой в истории правления Ивана IV. Отныне во внутренней и внешней политике он больше не опирался на трезвый расчет. Русским царем руководило лишь его собственное нетерпение и высокомерие.

Глава 6.

ПОЯВЛЕНИЕ ОПРИЧНИНЫ.

ОБРАЗОВАНИЕ РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ

Узнав, что русские взяли Полоцк, Сигизмунд II отправил в Москву послов с предложением о перемирии. Иван IV согласился прервать боевые действия на девять месяцев, до 6 декабря 1563 года. К концу года стороны собирались выработать приемлемые условия мира. А пока царь занялся восстановлением захваченного города.

Для этого в Полоцке остались воеводами Петр Шуйский и два брата Серебряных-Оболенских, Василий и Петр. Все трое получили строгий приказ: «…укреплять город наспех, не мешкая, чтобы было бесстрашно. Где будет нужно, рвы старые вычистить и новые покопать, чтобы были рвы глубокие и крутые. И в остроге, которое место выгорело, велеть заделать накрепко, стены в три или четыре. Литовских людей в город[20], приезжих и тутошних детей боярских, землян и черных людей ни под каким видом не пускать, а в какой-нибудь день торжественный, в великий праздник, попросятся в Софийский собор литовские люди, бурмистры и земские люди, то пустить их в город понемногу, учинивши в это время береженье большое, прибавя во все места голов. И ни под каким видом, без боярского ведома и без приставов, ни один человек, ни шляхтич, ни посадский, в город не входил, в городе должны жить одни попы у церквей с своими семьями, а лишние люди у попов не жили бы»{28}.

Государев наказ воеводы выполнили в точности: город восстановили. Укрепления острога, в соответствии с указаниями Ивана IV, дополнили третьей стеной. А к этому времени подошел срок переговоров. В декабре 1563 года от Сигизмунда в Москву прибыли послы Ходкевич и Волович. Царь снова потребовал от короля признания своего нового титула, а значит, и законности притязаний на земли Киевской Руси. Московские бояре в разговоре с литовскими послами опять ссылались на непонятно откуда взявшуюся родословную, производящую Рюрика от римского императора Октавиана Августа.

Юмор ситуации заключался в том, что Август был первым римлянином, официально прибавившим к своему имени слово «божественный». В годы его правления особое значение получил культ Венеры-прародительницы, от которой, согласно легенде, происходил род Юлиев. Конечно, Октавиан (в отличие от его приемного отца Цезаря) был потомком Юлиев только по материнской линии, но зато римляне еще при жизни провозгласили богом самого Августа. В восточных провинциях (Египте, Малой Азии) для молитв ему были построены многочисленные храмы. А в Италии к концу жизни первого императора повсеместно распространился культ Гения Августа, за отправление которого отвечали сакральные коллегии жрецов-августалов. То есть, с какой стороны ни посмотри, мифический прародитель Ивана IV получается языческим богом высокого уровня. А их христианская церковь давно уже объявила бесами.

Сигизмундовы послы, будь они получше образованны (а европейская элита уже не только изучает в университетах римскую историю, но и увлекается древними мифами, знакомится с языческим пантеоном богов), вполне могли повернуть это «родословное оружие» в сторону России, призвать своих европейских соседей к крестовому походу против «потомка дьявола». Однако Ходкевич и Волович увидели в заявлениях московских бояр только то, что лежало на поверхности, — притязания на львиную долю литовских земель. Переговоры закончились безрезультатно.

Как только послы отправились восвояси, Иван IV возобновил военные действия. В январе 1564 года на запад двинулись сразу две русские рати. Князь Петр Серебряный вышел с полками из Вязьмы. А из Полоцка выступило войско Петра Шуйского. Встретились эти армии в районе Орши. И дальше должны были совместно идти через Минск на Вильно. По непонятной причине двигаться русские воеводы решили порознь, на расстоянии нескольких верст друг от друга. В походе между ними отсутствовала оперативная связь. Впрочем, если согласиться с предположением историков о том, что между Шуйским и Серебряным возник местнический спор, то ненавидеть друг друга после этого они должны были люто. Логичным тогда выглядит и странная в других обстоятельствах беспечность Шуйского: он не высылал передовых дозоров, позволил воинам двигаться налегке, оставив на возах панцири, пищали и прочее вооружение. Похоже, князь так увлекся ссорой с соседом, что и думать забыл о существовании вражеских полков.

Расплата за беспечность не заставила себя ждать. Вечером 23 января на реке Уле возле деревни Иванск армию Шуйского атаковали конники литовского гетмана Николая Радзивилла. Русские были разбиты наголову. Сам Шуйский и два князя Палецких погибли на месте. Двух других воевод, Плещеева и Охлябина, литовцы взяли в плен. Обоз из трех тысяч возов и артиллерия стали добычей победителя.

Однако все еще могло измениться — к месту сражения приближалось многотысячное войско князя Серебряного. Судя по всему, армия Радзивилла была значительно слабее. Но гетман пошел на хитрость. Он послал местному старосте письмо, где в красках описал новое оршанское поражение русских и сообщил, что собирается теперь зайти в тыл второй армии, чтобы отрезать ей дорогу к отступлению. Реальный князь Серебряный оказался не так хорош, как его однофамилец из романа А. Толстого. Он проглотил нехитрую уловку и скорым маршем отошел к Смоленску. Однако сил для развития успеха у Радзивилла не было. Когда он осадил Полоцк, гарнизон во главе с князем Петром Щенятьевым отбил штурм. Литовцы, сняв осаду, отошли к Витебску.