Сергей Романюк - Покровка. От Малой Дмитровки в Заяузье Страница 16

Территория участка до Большого Харитоньевского переулка принадлежала фабрикантам, банкирам братьям Рябушинским. Глава семьи Павел Михайлович приобрел в 1871 г. большой участок со старинными палатами, и его наследники владели им до самого большевистского переворота. Здесь в 1981 г. было построено здание для Высшей аттестационной комиссии (архитекторы А.Н. Колчин, Д.С. Солопов, М.Н. Казарновский); теперь тут Арбитражный суд.

На противоположной стороне Малого Харитоньевского, рядом со старинной усадьбой (№ 3) князя А.А. Урусова, в которой сохранились перестроенные здания конца XVIII — начала XIX в., находится большой участок (№ 5), огороженный решеткой с морскими эмблемами. За нею — здание с мощным, далеко выдвинутым шестиколонным портиком, построенное в 1861 г. (архитектор А.О. Вивьен, третий этаж — в 1878 г., архитектор М.Г. Пиотрович). С 1875 г. здесь было Филаретовское училище, находившееся на земле загородного двора Чудова монастыря, так называемого Заборовского подворья. На нем стояло несколько деревянных строений для живших там монастырских служителей — бочаров, конюхов, кузнецов, истопников, а также церковь Св. Тимофея, освященная в 1760 г. митрополитом московским Тимофеем.

Училище вместе с домовой церковью, освященной в честь, конечно, святого Филарета милостивого, открыли по инициативе митрополита Филарета, и называлось оно «домом воспитания девиц духовного звания», а впоследствии просто Филаретовским. Об этом училище вспоминала сестра А.П. Чехова, Мария Павловна. После переезда чеховской семьи из Таганрога младшим ее членам надо было учиться. Миша Чехов, как говорили в семье, «сам себя определил» в гимназию, а Машу никто не хотел принимать без платы за учение. М.П. Чехова вспоминала, что «познакомилась с девочкой, учившейся в Филаретовском женском епархиальном училище. Она рассказала мне, как хорошо они учатся, интересно проводят время, танцуют, и мне очень захотелось там учиться». Она обратилась к митрополиту, которому подчинялось училище, но он отказался ей помочь. Тогда митрополитом был «святой» Иннокентий Вениаминов. Однако судьба все-таки улыбнулась ей: «Один из таганрогских купцов-богачей, по фамилии Сабинников, увидев нашу плачевную московскую жизнь, согласился платить за мое обучение». М.П. Чехова проучилась здесь с 1877 по 1883 г. После 1917 г. училище заняло Управление внутренней охраны НКВД, потом Строительный институт, Торфяной институт, а теперь Военно-морской штаб.

Рядом с Чудовским подворьем в начале XIX в. находилась усадьба (№ 7), принадлежавшая бабушке А.С. Пушкина Ольге Васильевне. Она летом 1797 г. продала имение в Троицкой слободе (район теперешней Делегатской улицы) и тогда же приобрела значительно меньшую усадьбу здесь, в Огородной слободе. Пушкиным она принадлежала почти 10 лет — Анна Львовна Пушкина продала ее 23 сентября 1808 г. Никаких строений того времени не сохранилось — они сгорели в пожаре 1812 г. В 1889–1891 гг. на этом участке построены существующие ныне здания (проект архитектора Б.В. Рутковского). Тут жили педагог-математик, автор известных задачников Н.А. Шапошников, историк искусства А.К. Дживелегов. В 1898 г. здесь поселилась семья Александра Чаянова, который учился в реальном училище К.П. Воскресенского, расположенном рядом, на Мясницкой.

Восточнее Малого Харитоньевского проходят два Козловских переулка — Большой и Малый. Большой Козловский переулок начинается от безымянной площади, образованной Мясницкими улицей и проездом, на которую выходит первый дом по этому переулку. Автор его, архитектор К.Ф. Буссе (1888), не сумел воспользоваться выгодным местоположением, и выразительного ансамбля не получилось. Этот дом образует угол с небольшим Боярским переулком, бывшим Трехсвятительским, название которого произошло от церкви Трех Святителей конца XVII в., стоявшей на месте сквера рядом с домом № 4 по Садовой-Черногрязской улице, как раз там, где этот переулок выходит на Садовое кольцо. Церковь, разрушенная в 1928 г., была выстроена в 1680 г., потом существенно перестроена, в середине XVIII в. возведена новая колокольня. В ней славились великолепный барочный иконостас и большая икона архистратига Михаила, принесенная в церковь сослуживцами и почитателями знаменитого генерала М.Д. Скобелева. Его, скоропостижно скончавшегося в гостинице в Столешниковом переулке в 1892 г., отпевали в Трехсвятительской церкви, и от сюда тело его было отправлено в родовую усадьбу в Рязанской губернии. Эта церковь памятна тем, что в ней крестили М.Ю. Лермонтова, который родился в доме, стоявшем напротив, на месте высотного здания на Садовом кольце, и также разрушенном большевиками. Между сквером и домом № 6/2 кооператива работников Народного комиссариата иностранных дел, построенным в 1929 г. архитектором А. Мешковым, от Боярского переулка отходит почти не видный Хоромный тупик (бывший Трехсвятительский), в котором находится интересный архитектурный и историко-литературный памятник (№ 4). Дом стоит, как писал историк П.И. Бартенев, бывавший здесь, «самым оригинальным образом: он не на улице, не в переулке и не на площади — к нему ведет особый проезд, точно как в чувашских деревнях». Дом этот выстроен, вероятно, в первой половине XVIII в. — это были каменные палаты «волочильной и плющильной золотой и серебряной фабрики компанейщика» И.И. Тележникова. В конце века палаты переходят к известному в Москве медику, «одному из знаменитейших московских практиков», профессору Московского университета Ф.Г. Политковскому. После 1812 г. дом находился во владении Д.М. Мертваго, занимавшего многие важные посты, но оставившего службу — его невзлюбил Аракчеев. Записки хозяина дома, по словам его крестного С.Т. Аксакова, были «драгоценным приобретением для всей читающей образованной публики».

Дом в 1824–1827 гг. снимал камергер Михаил Михайлович Сонцов, женатый на тетке Пушкина, Елизавете Львовне. В ее салоне в начале года для светской публики читал лекции по новейшей французской литературе приехавший в Россию Амедей Декамп, ставший позднее преподавателем Московского университета, о котором университетские власти отзывались, что он «знает Французскую Литературу очень хорошо». Мемуарист Ф.Ф. Вигель вспоминал: «Он с глубоким презрением говорил о Расине, о Буало и даже о поэтическом таланте Вольтера и все называл новейших писателей — Виктора Гюго и других, которых гениальные мысли, не стесненные узами правил Аристота, возьмут высокий полет и должны удивить мир своею смелостью». Вигель искренне считал, что «совершенное безначалие в словесности рано или поздно должно повлечь за собою ниспровержение законных властей»! Лекции о новой французской литературе, так далеко ушедшей от канонов классицизма, вызвали большой интерес в Москве. А.П. Елагина рассказывала, что Пушкин, который, считая себя знатоком новой литературы, позволил себе крайне несдержанно вести себя на этой лекции. Елагина «по знакомству с Декампом взяла билет и ездила слушать. В самую первую лекцию она встретила там Пушкина, который подсел к ней и во все время чтения смеялся над бедным французом и притом почти вслух. Это совсем уронило лекции. Декамп принужден был не докончить курса, и после долго в этом упрекали Пушкина».

В конце 1820-х гг. дом с большим тенистым садом и «почти сельским простором» покупает штабс-капитан А.А. Елагин, женатый на племяннице В.А. Жуковского Авдотье Петровне Юшковой, матери известных литераторов Ивана и Петра Киреевских. В 1820–1840-х гг. в доме Елагиной, по словам поэта Н.М. Языкова,

У Красных ворот, в республике привольнойНауке, сердце и уму, —

было любимое место «соединения ученых и литературных знаменитостей Москвы, а по тону сдержанности, гуманности и благосклонного внимания, в нем царствовавшему, представлял нечто вроде замиренной почвы, где противоположные мнения могли свободно высказываться, не опасаясь засад, выходок и оскорблений для личности препирающихся… Все это вместе дает ему право на почетную страницу в истории русской литературы, наравне с другими подобными же оазисами, куда скрывалась русская мысль в те эпохи, когда не доставало еще органов для ее проявления». Трудно даже перечислить всех, кто бывал здесь, — это А.И. Герцен, Н.П. Огарев, Е.А. Баратынский, П.Я. Чаадаев, В.Ф. Одоевский, А.С. Хомяков, В.А. Жуковский и многие другие, пришлось бы назвать всех, кто составлял цвет всего просвещенного и даровитого в Москве того времени. Хозяйка салона широко раскрывала его двери всем, кого занимала мысль о широком обмене мнениями, и умела привлекать к себе людей самых разных мнений и убеждений.

В гостиной А.П. Елагиной развертывались ожесточенные споры западников и славянофилов. «Война наша, — писал А.И. Герцен в «Былом и думах», — сильно занимала литературные салоны в Москве. Вообще, Москва входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни». По воскресеньям салон Елагиной наполнялся посетителями: «Сверх участников в спорах, сверх людей, имевших мнения, на эти вечера приезжали охотники, даже охотницы, и сидели до двух часов ночи, чтоб посмотреть, кто из матадоров кого отделает и как отделают его самого; приезжали в том роде, как встарь ездили на кулачные бои, что за Рогожской заставой». Споры начинались вечером и продолжались много часов, заканчиваясь иногда в шестом часу утра.