Вольдемар Балязин - Эпоха Павла I Страница 16

Шутник, хотя и был отослан за тысячу верст, но все же оставался в зависимости от Румянцева, так как Крымская армия была у него в подчинении. Наушники могли оказаться и здесь, и с тех пор Кутузов стал осторожен в высказываниях и более, чем прежде, скрытен.

Впрочем, и эти качества были небесполезны для будущего полководца.

Рассказывали, что в петербургском дворце Румянцева, в самом роскошном зале, который сравнивали по богатству убранства с дворцом Екатерины II и с дворцом Людовика XIV, стояло несколько дубовых, грубо обтесанных стульев.

Когда кто-либо спрашивал Румянцева об этом, то он отвечал:

— Если пышное убранство моего дворца заставляет забыться и подумать, что я превышаю окружающих меня, то эти стулья всегда напоминают мне, что я такой же человек, как и они.

Григорий Александрович Потемкин

В мае 1709 года Петр I разгромил Запорожскую Сечь за помощь ее казаков гетману Ивану Мазепе. Бежавшие с татарами, союзниками Мазепы, запорожцы организовали под Херсоном, на территории Крымского ханства, так называемую Алешковскую Сечь. В 1734 году казаки вернулись на Украину и образовали на реке Подпольной Новую Сечь, которая продолжала оставаться гнездом бунтовщиков и очагом восстаний. В июне 1775 года царские войска окружили Новую Сечь и разрушили все укрепления. Потемкин, заселяя Новороссию, открывал там государственные учреждения и, ставя новые гарнизоны, не упускал из виду и бунтовщиков-запорожцев. Однажды, будучи ими весьма недоволен, Потемкин сказал с угрозой одному из атаманов:

— Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строится такая колокольня, что как станут на ней звонить, так в Сечи станет слышно?

— То не диво, — ответил ему запорожец, — у нас, в Запорожье, есть такие кобзари, что как заиграют, то аж в Петербурге затянут.

Потемкин, посылая Суворову двенадцать медалей для награждения солдат, отличившихся при взятии Кинбурна, писал ему: «Я думаю, не худо бы было вам призвать по нескольку рядовых, или спросить целые полки, кого сами солдаты удостоят между собою к получению медалей».

Потемкин, сотоварищ Дениса Ивановича фон Визина по учебе в гимназии Московского университета, в 1782 году оказался на премьере «Недоросля». Пьеса так понравилась Потемкину, что после окончания спектакля он сказал ее автору:

— Умри теперь, Денис, или хоть больше ничего не пиши, но имя твое останется бессмертно по одной этой пьесе!

Впоследствии фраза эта превратилась в крылатое выражение: «Умри, Денис, лучше не напишешь».

Однажды к Потемкину явился сельский дьячок, который в детстве учил его арифметике и письму, и попросился на какую-нибудь должность. Так как дьячок был стар, немощен, почти глух и плохо видел, Потемкин не мог предложить ему никакой должности и приставил его сторожем к Фальконетову монументу — памятнику Петру I, «Медному всаднику», — вменив в обязанность каждое утро, когда будет он в Петербурге, докладывать о том, стоит ли памятник на месте. А жалованье ему платить велел из своих денег. Дьячок до самой смерти смотрел за памятником, полагая, что он состоит на службе, а не кормится из милости, получая пенсию.

Потемкину доложили как-то, что некто граф Морелли, живущий во Флоренции, великолепно играет на скрипке. Он тотчас же велел привезти графа вместе с его скрипкой.

Однако граф послал приехавшего к нему фельдъегеря Потемкина к черту вместе с его светлостью, приславшим его во Флоренцию.

Фельдъегерь не знал, как ехать обратно и с чем явиться к всесильному фельдмаршалу и князю. Тогда он отыскал во Флоренции бедняка-скрипача, игравшего не хуже графа, переодел его в дворянский камзол, справил приличный гардероб, купил все, что свидетельствовало бы о его аристократическом происхождении и, посадив с собой в карету, привез к Потемкину.

Там скрипач, представленный как граф Морелли, очень хорошо сыграл на скрипке, понравился Потемкину и был зачислен в военную службу.

Находясь при Потемкине, мнимый граф сделал неплохую карьеру и в конце службы вышел в отставку полковником.

Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов

По преданиям, род Голенищевых-Кутузовых происходит от знаменитого дружинника Александра Невского Гаврилы Олексича.

В Лаврентьевской летописи, в записи за 6749 год «от сотворения мира», сообщалось, что во время битвы со шведами на Неве 15 июля 1240 года один из участников, «именем Гаврило Олексич, по доске въезжал на коне на шведский корабль, стоявший у берега, преследуя предводителя шведов Ярла Биргера, и сбросил его в воду вместе с конем».

Летописи сохранили имена сына Гаврилы Олексича, Андрея Гавриловича, и внука, Гаврилы Андреевича, названного так в честь своего прославленного деда. Этот-то Гаврила Андреевич, получив прозвище Прокша, дал начало знаменитой ветви новгородских Прокшиничей. И Гаврила Олексич, и его сын, и внук были похоронены в новгородской церкви Спаса на Нередице, той самой, которую до основания разрушили гитлеровцы и которая затем героическими усилиями реставраторов поднялась из груды кирпича и щебня.

Прозвища, прозвания или клички — по-старорусски «рекла» — давались людям не просто так, а чаще всего со смыслом, отмечая какую-либо характерную особенность или черту характера.

Прозвище Прокша произведено было от имени Прокофий, что в переводе с греческого означало «схватившийся за рукоять меча». Скорее всего, Гаврила Андреевич — Прокша — был не из слабохарактерных и умел постоять за себя.

Эти качества Гаврила Андреевич Прокша передал и своему внуку Федору Александровичу, который в отличие от деда, а пожалуй, что и не в отличие, а в пример и подражание деду, был прозван Кутуз. Это прозвище производилось от тюркского слова «кутуз», что означает «вспыльчивый», «бешеный».

Таким образом, и дед, хватавшийся за рукоять меча, и внук, вспыльчивый, даже бешеный, определенным образом характеризовали мужскую линию Прокшиничей-Кутузовых.

Чуть позже один из Кутузовых — Василий Ананьевич, по-видимому, высокий и длинноногий, — получил прозвище «Голенище», и его потомки в отличие от потомков Федора Александровича Кутуза стали прозываться не просто Кутузовыми, а Голенищевыми-Кутузовыми.

И Кутузовы, и Голенищевы-Кутузовы многократно упоминались в ратной службе, посольских делах, дворцовых интригах, междоусобных династических распрях великих московских князей. Они участвовали в борьбе Василия Темного с Дмитрием Шемякой, в походах Ивана III и в государственных делах сына Ивана III — Василия III.

В седьмом колене и Кутузовы, и Голенищевы-Кутузовы вышли в окольничие, став членами великокняжеской думы. Это открыло перед ними возможности занимать посты и должности судей, руководителей приказов, воевод, послов. При Василии III один из Кутузовых, Федор Юрьевич, поднялся еще на одну ступеньку и стал боярином. Теперь выше Кутузовых были только князья Рюриковичи и Гедиминовичи. Кутузовы стали родниться с высшей аристократией России. Так, например, две дочери Андрея Кутузова стали женами бояр — князя Федора Андреевича Куракина и князя Василия Федоровича Телепнева-Оболенского, а его третья дочь, Мария Андреевна, повелением Ивана Грозного была выдана за последнего казанского царя Едигера, в крещении Симеона.

…В тринадцатом колене родословной Голенищевых-Кутузовых, считая первым коленом Гаврилу Олексича, значится псковский помещик Матвей Иванович Голенищев-Кутузов, женившийся на девице из фамилии Бедринских. Это — дед и бабка нашего героя по мужской линии. У них было четверо сыновей — Андрей, Логин, Илларион (Ларион) и Иван.

Об отце Михаила Ларионыча знаем мы, к сожалению, не очень много. Нам неизвестна даже точная дата его рождения.

Илларион (Ларион) Матвеевич Голенищев-Кутузов родился в 1718 или 1719 году и четырнадцати лет, 8 октября 1733 года, поступил в Инженерную школу, в которую через четверть века пошел и его сын Михаил.

Ларион Матвеевич окончил школу в срок и выпущен был в феврале 1738 года в звании кондуктора первого класса. Он недурно рисовал и хорошо чертил, и поэтому после окончания школы был направлен для производства топографической и картографической съемки в окрестности Петербурга. Потом такую же съемку производил Ларион Матвеевич в Кронштадте, Выборге, Кексгольме и на русско-шведской границе. Затем уже в ранге подпоручика он был назначен адъютантом к генерал-аншефу Иоганну Людвигу Люберасу — командиру крепости Кронштадт и начальнику тамошнего гарнизона. Одиннадцать лет после этого Ларион Матвеевич прослужил под началом Любераса, следуя за ним повсюду, куда заносили барона превратности военной и государственной службы.